Когда тебя заела безнадёга и совесть, что пред кем-то согрешил: не будь глупцом - себе измысли бога и веруй в то, что сам себе внушил. Отчаянье познав, пределы боли, как волк на блин луны не голоси - утешь себя, сказав "Аз есмь" глаголил, сторицею воздаст на небеси". Взвалив на плечи груз мирской заботы, тащи его с упорством муравья: по версии твоей тебя ждут льготы в Ничём, Нигде, с изнанки бытия. Удобно, правда? Словно к ране пластырь... сухой платок к слезящимся глазам: пригреет паству сердобольный пастырь, откроет рай, как сказочный Сезам. А там - добра! На всё имеешь право! в кисельных пресловутых берегах фруктовый пунш... задаром... "нахаляву"...

За окнами слякоть и город в тумане страдает похмельем, тоской и мигренью, в промозглого утра холодном капкане зажав дремотою, апатией, ленью. Такое не редкость…такое бывает… довольно у осени дней непогожих… в тумане с деревьев октябрь обрывает листву и швыряет под ноги прохожих. Шумит мегаполис, как мамонты, древний, одежды – окраины рвёт новостроем… А хочется взять и податься в деревню, в глубинку, где всё так и дышит покоем. Забросить дела… не спеша пообедав, в уютное кресло с довольною миной – к объятиям тёплым пушистого пледа – усесться и вытянуть ноги к камину. Смотреть, как на углях, средь алого жара Огневки следы рассыпаются змейкой и думать с котом полусонным на пару, что жизнь хороша, хоть цена ей – копейка. Поверить, что в мире, забытом богами, есть смысл и добро, есть любовь, человечность и слушать, как меряет время шагами прадедовских ходиков пыльную Вечность. С судьбою своей не играть в «чёт» и «нечет» дрожащею тварью, до самой кончины – воткнуть в канделябры старинные

Стихи мои - не представительского класса и к слогу редко проявляют интерес: он не съедобен, как кусок сырого мяса и жёсток, словно пережаренный бифштекс. Он не напыщен, не припудрен, не надушен, слегка горчит, зато не приторен, как мёд. Возможно, грубостью он возмущает душу, зато изысканно в неё он не плюёт Порою он отравлен злостью социальной и современным дамам скуп на комплимент. Зато, что ценно, стопроцентно натуральный, интеллигентства синтетического нет. Кто не находит здесь есенинского слога и морщит нос, мол, "Фи! Тройной одеколон!": не стану спорить - пусть поэт я не от бога, но и Есенин, между тем, не эталон. Писать о предосеннем статусе природы избитым слогом, извините, не моё: иные нравы, рифмы и иные годы... Но вещих критиков горланит вороньё. А я венки из рифм сплетаю обречённо и нарываюсь на очередной "шкандаль": но днём и ночью ходит...

Ворча с утра на беспредел осенний, на часа «пик» постылый беспредел, "затормозив" от нервных потрясений средь полумертвых – полусонных тел глотая взвесь из плотного тумана и ветром донесённый с бойни смрад, ладони пряча в мелкие карманы, как мизантроп, я был себе не рад. Объятый гневом праведным сакральным, утратив к жизни всякий интерес, я частью был доски мемориальной в честь жертв, что ждут иногородний рейс. Нас человек примерно полтораста, скучающих, смотрящих на часы, как без пилота «боинги» - не властных над притяженьем взлётной полосы. Мы – души новомодных Прометеев, в нас столько позитива и добра... Но как же ближних мы любить умеем в час «пик», по воле будней и с утра! В унылых женщин вглядываюсь лица и нет во мне сомнения ничуть: в столь ранний час им, бедным, не до принцев – в постель бы лечь и просто отдохнуть. С утра в душе мужчины дремлет рыцарь, завоеватель – варвар, Дон - Кихот, ему, чтоб совершенным стать счастливцем – всего – то лишь не втягивать живот. Нам утро на

Антенн параболы нацелив в бесконечность, в простор шестого океана бросив сеть, остывший город постигает слово «Вечность», отождествляя с вечной жизнью слово «смерть». Он финишировал в очередном забеге, чтоб пировать устало на руинах дня, воспоминания о ставшем грязью снеге среди безумия неона хороня. Волчком, запущенным Создателя рукою, свершает путь свой в беспредельности Земля и за три месяца безмолвного покоя вновь ежегодной данью платят тополя. Хандра загнала в шкуру раненого волка, взяла на мушку, сволочь, и взвела курок… Я снисхождения не жду, ведь всё без толку, лишь огрызаюсь бесполезной злостью строк. Сентиментальные зависимые твари… о превосходстве над природой говоря, мы дотлеваем в поэтическом угаре среди листвы, набитой в трубку октября. В экземах небо, листья в ржавчине подпалин, вьют гнёзда сквозняки под крыши козырьком… октябрь суров, глядит с прищуром, словно Сталин, стуча в косяк оконной рамы чубуком. Исчезнет в пропасти прожорливой воронки тоски осенней мыслей

О ней - ни слова! Неприлично. Тихо! Ша! Она в тени, но на виду, как супермен. Ценней всего, талдонят мудрые, душа. Но героине нашей подобрать взамен хоть что- то, знаю, будет крайне тяжело. Поверьте, братья... сёстры... нет её вины ни в чём! Что, просто, ей, увы, не повезло: на свет явиться в нижней области спины. О ней не вспомнил словом ни один поэт. Святые боги! Нет печальнее удела: её широкий профиль музой не воспет. Ну, что ж... заполню, как получится, пробелы... Найду достаточно оправданных причин. А стыд - долой, собратья: все - таки Европа! Пусть громовым раскатом имя прозвучит. Итак, друзья мои...

Среда пришла с погодой скверною и недовольные и нервные, бескомпромиссные и важные достопочтенные сограждане, болтаясь в будничном фарватере и слякоть чествуя по матери ворчат на небо: «Ну, накрыло… Опять не к месту задождило…» Поднявшись выше ватерлинии, волна осеннего уныния толкнула мысли к неизбежному, внесла в команду смуту грешную. Мне б с нею поступить, как Каину… Ан, нет! Брожу, как неприкаянный и обращаюсь к ней с тоской: «На кой явилась ты? На кой?!» Как жаль, сезонов притязания нельзя решить голосованием… кричать с трибуны «Не согласный я!!!

Перекрыли дыхание, вынули душу из тела, обнаженные нервы обдали крутым кипятком... Как же так?

Дано нам,мирянам,лихим да убогим (донесено к нам рукописной строкой) начальство в подарок от мудрого бога, чтоб правило нами железной рукой, учило,на истинный путь наставляло и массами двигало силой ума, награду по мере заслуг воздавало и жило за счет работяг задарма. Различных калибров,мастей и повадок, но шапку пред каждым обязан ломать. Не писан закон и неведом порядок для братии этой...Туды его мать! Земные,точней,приземленные "боги"... плевать им на нищую паству давно: поклоны кладем,обиваем пороги, все просим чего-то,а им все равно. Спокойствие духа при жизни в достатке и совесть ночами не давит на грудь, уверенность в будущем,нервы в порядке и даже без партии светел их путь. И мыслят глобально,и хмурятся строго- вращают глазищами,пальцем грозя. Ужаснее культа ацтекского бога: приблизиться можно,коснуться-нельзя. Господь-вседержитель и Зевс-громовержец, Ярило и Один-Начальник велик!

О ладонь опираясь небритой колючей щекой и украдкой смахнув на глаза набежавшие слёзы, попадаю под пресс безысходного «Кто я такой?» и брожу, как бедняга Тесей в лабиринтах вопроса. И, пытаясь во здравии разум и мысль сохранить, заручившись поддержкой бессонницы ночи прохладной, я тяну, будь я проклят, тяну смысла тонкую нить, что предложена мне добродетельной мэм Ариадной. Я в два счёта бы мог сократить к свету истины путь и пойти напролом без речей краснобая пространных и себя пальцем в грудь с прямотой краснокожего ткнуть, ограничившись краткой цитатой из паспортных данных. Я бы мог, но подобная выходка пользы не даст. Это имя… всего незначительный лейбл на товаре… как название, род и семейство, подвид и подкласс… как ярлык на любой неразумной и мыслящей твари. Одержимый желанием вникнуть в житейскую суть (сорок три – это возраст приличный и… может, не стоит?), выбираю осознанно более длительный путь, хоть рассорился с музой и струны стальные не строят. Не найдя свою суть в ра

Временной промежуток длиною в две тысячи лет от рожденья Христа и до нашего смутного времени перестроив Вселенную, сдвинув орбиты планет, отказался кроить дикий нрав человечьего племени. Сколько вытекло, высохло, выпито слёз и воды неимущими, знатными, злыми, безродными, важными! Всё течет и меняется...

Мой старый друг,ведь мы еще не стары... способны целовать любимых в губы... Да только там,где слышались фанфары, звучат сегодня ангельские трубы. Все чаще,почему-то,не до сна... и жизнь кроить сначала нет резона: в закате лета сожжена весна... пол-жизни за спиной,как два сезона. Сжимает сердце:ведь цвела сирень... подросток-май в улыбке скалил зубы... короткой трассой мчится гонщик-день и дни твоей судьбы идут на убыль. Тамтам судьбы не бьет финала дробь, но из Вселенной тянет холодами. Сестра печали,ветреная скорбь, парит над потускневшими ладами. Мечты,как старый дом,пошли под снос... судьба твоя-забытый богом остров, где в тридцать три ты-вовсе не Христос, а к сорока-уж вовсе не апостол... Исполнен недоверия к слезам, но,как дитя,надеешься на чудо... читаешь мысли,чувства по глазам... и ощущаешь поцелуй Иуды... Мой старый друг,пол-жизни позади! И душу будоражит слог молитвы... Но сердце трепыхается в груди в преддверии завязки новой битвы.

Пятиэтажный серый дом, покрытый слоем серой пыли... Стена кирпичная в разводах пивных ручьев,слюней и слез.... Она уперлась в мир ребром, бескомпромиссно "или-или" и режет ледоколом годы в сердитой перекличке гроз. И,словно на глазу бельмо, на ней обрывки чьих-то судеб: средь пожелтевших объявлений размыта исповедь чернил. И места лобного ярмо стена несет...Сколь многотруден удел:ведь столько поколений несла сутяжничества пыл. Одни "меняю-продаю","ищу","сдаю" и "покупаю" форматом от листа блокнота и до альбомного листа. Приклеют,словно гвоздь вобьют... сорвут...наклеют...вновь срывают... куда-то и зачем-то кто-то всю жизнь стремится неспроста... Старик,такой же,как она- невзрачный,серый,угловатый- свои стопы к стене направил, достал флакон с пометкой "Клей"...

Тоски терновый шип в чело вопьется, надавит крестной тяжестью на плечи, пробьет защиту и рекой вольется в судьбу очередной холодный вечер. Пронзит мое сознание игла внезапной боли...Искрою незримой войдет в меня и жизнь сгорит дотла, как в ядерном горниле Хиросима. И вместе с ней сгорит постылый день, старавшийся поставить на колени. Не совладал...Но я похож на тень с огнем живого чувства в тонкой вене. Осенний ветер обращает в прах листву, хоронит в ней останки лета.. Взывает к небу, воет во дворах, как муэдзин на башне минарета... Все на круги своя...И я - один... Уже вовсю владычествует холод... в душе моей - неразделенный сплин... за окнами - чужой отныне город. Вздохнет гитара над моей судьбой, заголосит по - бабьи перебором: мол, струны, точно нервы рвать с тобой, смиряясь, как со смертным приговором. Ах, эти струны...боль и благодать... почти непостижимое искусство... Им можно, раня пальцы, доверять свою любовь...израненное чувство... Роняет листья тополь...Правит нож хир

Вот он,предо мною-бел и чист, девствен,нем и до поры безгрешен. Имярек ему-бумаги лист. Ты утешь того,кто безутешен, допуская к телу своему: дай покрыть татуировкой строчек... Гавань твою тихую займу флотом запятых,тире и точек. Все же,я завидую тебе, твоему бумажному терпенью: тычу в грудь твою пером в злобе- даришь мне в ответ успокоенье. Линии веду карандашом- тонкие сперва,потом с нажимом. Ты-то права голоса лишен- узник строчек строгого режима. Ластик в ход,коль не по нраву что- тру до дыр,а ты скрипишь от боли под моей развенчанной мечтой и протестовать,как впредь,не волен. Тертый,мятый,черканый,немой- терпишь все обиды по привычке. Дам простор твоей душе живой на костре в угаре серном спички. Знаешь,ведь у нас одна судьба: боль терпеть,слезы не проронив. На двоих с тобой одна злоба: права голоса лишен,но жив. Видно,я-"бумажный человек", раз уж чье-то колкое перо вынес молча,не войдя во грех ткнуть "пером" Сальери под ребро.

Довелось как-то раз, я слыхал, одному ювелиру порезвиться в фонтане капризной изменчивой Славы: он представил на суд повидавшего многое мира неказистый булыжник в тисках благородной оправы. То ли муза его упилась до беспамятства хмелем, то ль сказался на ясности помыслов возраст преклонный - только заперся он у себя в мастерской на неделю, создавая химеру в разрез красоты эталону. Отсекал, шлифовал, натирал полировочной пастой, в перерывах старинную трубку раскуривал нервно. И скажу, забегая вперёд, что пытался напрасно доказать, что он - супер, он-мастер, он-лучший, он-первый! Для булыжника-честь.

Сошлись как-то в споре на почве религий, неверия в бога и сил чудотворных два ярых противника:дьяк преподобный и жесткий философ-материалист. Один так и сыпал псалмами из книги священной,тряся своей рясою черной, сердито-раскатисто голос утробный звучал,как на службе-и зычен,и чист. Второй был из тех,закаленных боями, партийцев с затерто-забытого года, что так дорожили своим партбилетом, единственным богом на все времена. Он так горячился и брызгал слюнями: "Религия-опиум,блин,для народа! Не выбили словом,так выбьют кастетом" Обычно...Но есть необычность одна: велись эти вечные распри в каюте, семь футов под килем морского бродяги. И море вело колыбельную тихо, и чайки парили над синей волной. Один получал партбилет в институте, другой-в семинарии правил бумаги. И вот они встретились:горе да лихо, с единою болью для них-головной. "-Нет бога!И чуда быть тоже не может!" -Окстись,непослушное чадо,покайся... Веди себя скромно да тихо,смиренно...

Я на чувства настрою гитарные струны и с Луной о Тебе поведу разговор, из души извлекая в сияни лунном переливы любви.Тихий струн перебор мелодично вольется в феерию ночи и дополнит слеза их негромкий рассказ, как я долго любил Тебя тайно и молча и как счастлив открыто любить,не таясь... Лунный свет отобьется,как мячик упругий, от забора,легко пробежит по стене и расскажет,как долго искали друг друга, задержавшись на первой,на тонкой струне. Были кратки,как счастье,нечастые встречи... разъедала,как ржавчина,душу тоска... но,меня исцеляя,ложилась на плечи Твоя шелково-нежная лебедь-рука... Нам,любимая,было непросто с Тобою... нам Судьба навязала неистовый спор... Оттого и сменялся прерывистым боем романтически-нежный струн и душ перебор. Романтичные строки с оттенком печали обрели полновесность в полночной тиши, по ладам прокатились и в ночь зазвучали, как аккорды гитары аккорды души. Разбросала Вселенная звездные руны, к предсказаниям их не давая ключа.

Бьют шары каштанов оземь, по бульварам бродит осень с шумною компанией ветров... Лета счет закрыт,оплачен, город пламенем охвачен от окраин до глубин дворов. Беспокойный сон нарушен, заволакивает душу серого тумана пелена... Хаотично бродят мысли, засыпают дворик листья за прозрачным маревом окна. И порою так бывает, что внезапно понимаешь, мысль держа на кончике пера: парки,скверы и аллеи хороши,но нет милее твоего привычного двора. Воскрешает память детство: в нем с парнишкой по соседству все еще надежные друзья... И стучит мячом разбитым детвора и дни прошиты золотою нитью бытия. Палисадник под окошком, под скамейкой мокнет кошка и в глазах мерцают светлячки.. И следит неторопливо взглядом сонным и ленивым, как асфальт терзают каблучки. Дождь выстукивает сонно, словно в трубке телефонной "Номер занят..." с ночи до утра... Ветер северный простужен, осень шлепает по лужам на дорожках

Известно, в стародавние века, когда быстрей и чище были реки, держали пальму первенства в руках воинственно настроенные греки. И обнаглевший чужеземец - волк ложился в землю с грузом притязаний. Эллада в ратном деле знала толк... Поднаторев на почве состязаний сыны ее велением отцов детей растили по заветам дедов, непревзойденных воспитав бойцов: до смерти бой и битва - до победы. Не всякий божий день была война. И, правды ради, подобьем итоги: Олимп знавал иные времена, когда от скуки изнывали боги и созидали новые миры в подаренном им Зевсом беспредельном, закатывали шумные пиры, кифары струны теребя бесцельно. Вот тут - подробней: некий смертный грек пробился к ним за скромным гонораром - продлить короткий человечий век за ноу-хау в музыке - гитару. И слушателям выдал все, что мог. Под занавес сорвав аплодисменты, бессмертие добыл Гитарный Бог и с данным музыкальным инструментом был с почестями в мир препровожден: расти, мол, и расти тебе, салага. Богами переполнен пантеон, да и Оли