Я думал поначалу так: Землянин – на земле останусь. Но мысль мелькнула про журфак – И с этой мыслью не расстанусь. -- Ты славно пишешь, Николай! – Директор техникума бросил. – Отлтчно пишешь, так и знай! – Сказав, директор «поматросил» -- А через миг уже забыл. Но мнк «мыслю» в башку втемяшил. Он, видимо, провидцем был Иль просто дельный опыт нажил, Короче – снайперски попал, Прочтя заметку в стенгазете. И я уже не отступал, Держа ориентиры эти, Давая зреть им, в голове... А техникум мой юрьевецкий, О коем знают и в Москве, По иерархии советской Давал профессию на «ять». С ней председателем колхоза Со временем реально стать, А то – директором совхоза. Короче – зоотехник я. Вот новенький диплом, значечек. Поздравила меня семья И... военком. Поют «...Денечек» На проводах солдат, как встарь, И водку пьют. И мамы плачут. И – построенье – не гутарь... -- Направо, шагом – арш! – Маячат В окно вагонное друзья, Ту-ту! И новая эпоха. Ну.

Сегодня день объятий. Вдохновеннно С кем хочешь обнимайся по пути. И это пусть пребудет незабвенно... Эй, ты не приближайся... Отпусти! С тобою обниматься не желаю Ни в этот ни в какой угодно день. Не признает душа моя живая, Ту, с кем когда-то было мне не лень Под снегопадом на крыльце высоком В столице обниматься допоздна. Умчалась радость тех минут с потоком Дней невозвратных – не моя вина. Я был бы тоже рад обняться с кем-то, Но ниеого не встречу на пути. Что мне судьба подаст, в печали съем то, Тебя не стану обнимать. Прости!

В беготне манхеттенской подземки На нью-йоркцев молча пялю зенки. Здесь они такие боевые, Неостановимо деловые. На платформе смуглые ребята Делают брейк-данс молодцевато. Ну, а мне судьба не даст и шанса Кувыркнуться на манер брейк-данса. Наблюдаю, погруженный в думу, Вспоминаю, как я несся к ГУМ’у. Как собою быстрым восхищался: В ритм московской толчеи вписался. Ну, а в ритм манхкттенской едва ли. Опасаюсь, чтоб не затолкали. Толчея всерькз грозит мне сшибкой – И затопчут с вежлтвой улыбкой. Отпихнув, умильно скажут: -- Сорри!

* * * Белла Файнгерц запевала в хоре. Голосиста, из шестого «Б». Так поет с сиянием во взоре. Музыка дана ей по судьбе. Отзвенев финальными фермато, Хор закончил. Занавес. Вперед Перчик-Фефер вышел фатовато. Он вниманье публики берет. И пока стихи читает Перчик, Лидия Васильевна – улет! --, Беллу (образцовый пионерчик) – Переодевает – и народ Через миг ее увидит в танце, Украинском страстном гопаке, Алые сапожки в ярком глянце, Ленты в изумительном венке. Занавес... Учительница снова За секунды с Беллы весь наряд. Стягивает. Беллочка готова Петь с сестрой в дуэте. Дикий взгляд У народа: только ж танцевала... Отпоет едва свое дуэт, Беллу вновь в два счета раздевала. Лидия Васильевна... О, нет! Это же мираж, так невозможно! Публика глядит во все глаза: Беллочка в купальничке вельможно Выступает с лентой, егоза! За минуту снова превращенье. И молдавский хора-хоровод – Средь танцоров глаз ее свеченье -- В новый вовлекает оборот Публику...

Ах, года мои, года... Что мне скажешь, Хуршеда? Если дева скажет: -- Да! – То и возраст не беда. Обойди все города: Нет милей, чем Хуршеда. И бегу. Лечу сюда. Где сияет Хуршеда. Отойдите, господа, Право, ни к чему вражда. Не содею вам вреда: Мне сиякт Хуршеда. Голод, холод -- ерунда, Есть крапива, лебеда. Только б в шалаше всегда Улыбалась Хуршеда. Понедельник и среда, Всех грядкщих дней чреда, Лишь для счастья мне, когда Ты со мною, Хуршеда...

Заглядываю снова на YouTube И набираю в поиске «Агашкин»... Звучит наипевучая из труб... И в этом, вижу, не дала промашки Учительница славная моя... Без слов, но без акцента «Рiдна мати...» Трубою выпевается, маня За океан, в забытые пенаты, На Киевскую, в третий тесный дом И в школу на Нагорную, в наш город, Где мы про «Рiдну мати»... все поем, И песня молода, и каждый молод, И мамы наши терпеливо ждут, Когда мы возвратимся с Кобылянской... Как быстро наши годы все пройдут... Труба поет с неизъяснимой лаской. И в ней как будто много голосов Всех нас соединилось и запело... В ней – города родного вечный зов – Не зря так песня душу мне задела. И українська мова в ней звучит С акцентами любимой Буковины. И теплый Прут в ней ласково журчит, И – вопреки разлукам – мы едины. Труба уводит за собою вдаль. Нет миль и лет, мы молоды и страстны... Поет труба... Светла моя печаль, Минуты вдохновения прекрасны...

* * * Тоня Пащенко готовилась в Германию, В ту, что ныне нет на карте – в ГДР, Подтолкнув и одноклассников к скитанию, Дав ровесникам заманчивый пример. А ее никто не спрашивал желания: Приказали папе – взял под козырек. Раб приказа: безразлично – что Германия, Что Монголия – он отбывает в срок. У военных неожиданны каденции… Левеншусик- друг потерянно грустит… Тлня Пащенко жила у Резиденции… Взгляд девчонки подозрительно блестит. Для подростка перегрузки непосильные – Бьют разлуки по сердцам и головам… Подошла несмело к Лидии Васильевне Попрощаться Тоня… -- Вот… На память… Вам… -- Знак признательности: -- в бронзе композиция. Видим: женщина и девочка – сюжет: «Я и ты»… Прощай, подружка яснолицая! Потерялся, затоптался Тонин след. Годы странствий наше детство затуманили, За туманом даже школка не видна… Где ты, Тоня?

Ругайте во все корки... Но все же я, как есть – «Наш человек в Нью-Йорке» -- И окажу вам честь – Приму, когда однажды В столицу всех столиц Из приключений жажды Из весок и станиц Примчитесь на декаду. Я все Вам покажу. Побродим доупаду. О жизни расскажу. Сибирские коллеги И колежанки тож Заботу о ночлеге Оставьте: не найдешь Отеля здесь дешевле, Чем двести баксов в день. Сибиряки издревле Гостеприимны... Лень Готовить мне изыски. Но кашу у супец, Как там, в Новосибирске, Сварю на ваш зубец. И кофейку заварим... Я вас сочту послом – И после погутарим О важном, о былом. И о стихах, конечно Поспорим. Ведь стихи Даются нам извечно За тяжкие грехи. Во искупленье оных, Как каторжный творю... Дверь в мир моих законных Сих детищ отворю. Оспорим ихъ до донца – Я Вас смогу понять. И. Может быть, найдется Желание принять Потом меня в Сибири... Ах. ностальгия, брось! С Сибирью вместе были, Теперь, навечно – врозь!

Белла Файнгерц запевала в хоре. Голосиста, из шестого «Б». Так поет с сиянием во взоре. Музыка дана ей по судьбе. Отзвенев финальными фермато, Хор закончил. Занавес. Вперед Перчик-Фефер вышел фатовато. Он вниманье публики берет. И пока стихи читает Перчик, Лидия Васильевна – улет! --, Беллу (образцовый пионерчик) – Переодевает – и народ Через миг ее увидит в танце, Украинском страстном гопаке, Алые сапожки в ярком глянце, Ленты в изумительном венке. Занавес... Учительница снова За секунды с Беллы весь наряд. Стягивает. Беллочка готова Петь с сестрой в дуэте. Дикий взгляд У народа: только ж танцевала... Отпоет едва свое дуэт, Беллу вновь в два счета раздевала. Лидия Васильевна... О, нет! Это же мираж, так невозможно! Публика глядит во все глаза: Беллочка в купальничке вельможно Выступает с лентой, егоза! За минуту снова превращенье. И молдавский хора-хоровод – Средь танцоров глаз ее свеченье В новый вовлекает оборот Публику...

Семь чудес коммунизма: у каждого был И начальник и место работы. Но никто не работал, хоть дни проводил В коллективе своем без охоты. Хоть никто не работал, а нормы всегда Неизменно во всем выполнялись. В магазинах на полках притом – пустота – Все товары куда-то девались. Пустота в магазинах – никто не роптал: Ведь у всех все откуда-то было. А при этом любой у страны воровал – Так страна весь народ приучила. Воровала страна у себя и у всех – И опять таки всем все хватало... Кто порушил все это, на том страшный грех. Жаль: и молодость вся отпылала...

Теснятся дома – к боку бок... За «спиною» Дворов не оставлено для волейбола. Стене в переглядки играть со стеною – Там место для мусора – мрачно и голо. А в Новосибирске мой двор на Титова Казался бескрайним: и велик и теннис Легко совмещались в екм – честное слово! Черемухи в мае дурманили, пенясь. Пдмигивала вечерком телевышка, Взлетали по праздникам ввысь фейерверки... Так, может, вернуться, -- приходит мыслишка... К кому – вот вопрос... Имена на поверке... Там некогда радиоточка вещала Моим баритоном в избе и квартире, Там песня моя даже злых укрощала... Как жалко, что все переменчиво в мире. Над Новосибирском морозные звезды Сквозь синюю мглу в декабре золотятся, Весною в сибирские добрые гнезда Скворцы с чужедальних ветвей возвратятся. Но я не найду ни гнезда ни погоста, Чтоб мне возвратиться домой издалека... Уехать из дома бывает непросто... Вернуться? Отсутствует вовсе дорога...

I am a modest friendly guy, Not too much poor or rich. I don’t grasp stars from the sky, The same as any each. My tower is made from air – There is the Moon above. I like be sitting in a chair And dreaming of a love. I don’t like the morning eggs But I prefer a steak. And always in my shopping bags You see crumbs from a cake. I am a poet as you know, I have some published books. I like Siberian white snow And April seething brooks. I like the ocean, the sun And – as it is – the life. I like my mother and my son And even my former wife…

У Гая Ричи новая подружка. Сенсационная сия сверхновость Не колыхает – вот такой я чушка, Бесчувственна насквозь моя дубовость. Захлебываются в угарном кличе В восторге блея, русские газеты… А я….. Мне дела нет до Гая Ричи, Не занимательны его сюжеты. Хоть мне о нем известно априори, Что новая сейчас его подружка Отставленной и бывшей станет вскоре, Сверхновая прильнет к ковбою душка. Вновь захлебнутся русские газеты В завистливо-ажиотажном раже. Я вновь с прибором положу на это, Будь у него хоть сотня сразу даже. Мне чужды звездных сплетен перепевы. По гороскопу Дева я, понятно? Любимая всего одна у Девы, Пусть щелкоперам это и отвратно. Единственная!

Как перестать ревновать – Горечь и боль рифмовать, Память свою растлевать, Сердце сто раз убивать? Если и счастье и зло Все пролетело, прошло? Вроде – быльем поросло, Что же так снова ожгло? Старый «моторчик» шалит, Горестно так барахлит -- Непроходимо болит И по-щенячьи скулит. Плачет и плачет в душе То – не из папье-маше, Что повторяет : «Шерше...», Помнит свой рай в шалаше... Мне ее не раздевать, Мне ее не целовать, Мне ее не узнавать... Как перестать ревновать?

* * * Квятковская Людмила Была девчонкой «в теле». А пацанва любила Лишь тощеньких девчат. На Люсю – ноль вниманья, Все сквозь нее глядели... Из будущего видно: Не девочка, а клад. Отзывчива, сердечна, Умна и без заскоков. Готова сделать в дружбе Навстречу первый шаг. А юность так беспечна... Хоть кто-то у истоков Формированья душ бы Сказал бы: -- Надо так... – Была бы дружба с Люсей Квятковской мне подарком. Но я был не умнее Всех прочих, а глупей... Была б, наверно, лучшей И согревала жарко Мои воспоминанья, А нынче – горечь пей. Служила после школы В галантерейной лавке. Я заходил порою Булавки покупать. С задержкою уколы Наносят те булавки Воспоминаний...

В поэте узрю ратоборца, Юродивого... Странный кадр... Театр одного стихотворца Сильнее, чем просто театр. Поскольку поэт не играет – Он в сущности странной живет. В поэты судьба выбирает, С судьбою мирится народ. Поэт обречен на разруху, Болезни, обиды, тычки, На ссылку, на голод, разлуку. Повсюду запоры, замки. Ни крыша, ни окна, не стены Не дарят ему забытье. Так больно от давней измены, От подлой издевки ее... Но с болью души в контрапункте В душе созревает мечта. И сердце отдав катапульте – Пусть мечет в родные места, -- Поэт забывает о боли, В духовном пространстве живет... Затворник высокой неволи – Счастливые песни поет. Сиянье нездешнего света И речь – неземное арго... Но вы не жалейте поэта, И вы не судите его.

Романгтична, светла, элегантна... Очевидно, что фоном -- пейзаж. Эй, а должность бой-френда вакантна? Мне лицензию временно дашь? Постоянной просить не осмелюсь. Мне б хоть вечер с тобой виз-а-ви... Ну, прости... Понимаю, что ересь, Но мечтается все ж о любви. А улыбка твоя все роднее. Только это, понятно, мираж... Мне б пора становиться умнее... Ну, а все же -- лицензию дашь?

Наварила риса... -- Вот еще котлетка! – Милая Лариса, Щедрая соседка. Открывает дверцу, Достает бутылку – Путь к мужскому сердцу... Я таю ухмылку. Я могу наесться И ужраться в стельку. Шепчет голос сердца: -- А когда в постельку? Распустила локон, Вытащив заколки... -- Что, наелся, сокол? Смастери мне полки...

В лавчонке по сбыту пустого товара Кассирша в платке мусульманском по бровь. -- Красавица, как тебя кличут? -- Севара! – А имя ее означает «Любовь». Меня покачнуло, как после удара. Неужто потеряннная здесь нашлась Любовь? Пусть в платке мусульманском – Севара. Неужто судьба, наигравшись, сдалась? А взгляд у Севары открытый, лучистый, А голос веселый и без хитрецы. В смущении странном стою, неречистый/ Едва ли запишегь меня в удальцы, Каким был давно, в молодецком начале. Теперь-то пред девушкой, нет, не юнец. И возраст и внешность мои подкачали. Подумалось: надо уйти наконец. Она улыбается мне с пониманьем. Нью-Йорк колобродит-шумит за стеной. Душа наполняется зездным сияньем, Когда она шепчет: -- Останься со мной...

Блики Семен Венцимеров Стихотворения * * * В дорогу... Надежда, веди! Оставшиеся, поднимите Бокалы за тех, кто в пути... И ждите.