Мне не хочется серого дня. Так хочу, чтобы солнце грело. Ну, не сердись на меня. Что я такого сделал? Был несказанно рад Теплу твоему и свету. И не бранил листопад, Просто хотелось лета. Хватит меня обвинять, Я виноватым не был. Ну, не сердись на меня. Ну, улыбнись мне, небо. 1965

Твои волосы, словно дожди осенние. И глаза, словно ночи – черней темноты. Шорох листьев и их падение – Наивное, трепетное – это ты. Потому так люблю эту осень, Потому и дождям я рад, И деревьям, которые сбросили Мне под ноги пьянящий наряд. 1965

Плачет фонарь под печальною крышею, Старушка-акация громко тужит, Ветер-неряха воду колышет И не даёт посмотреться в луже. Небо на нитяном пьедестале, Последний листик слетел с каштана, Луну-бездельницу с неба сняли За жуткий срыв любовного плана. 1960

Грустно в минуту прощанья… Правда иль горький обман Слились в одно «до свиданья»… В осенний туман. Голые сетки веток, Золото под ногой… Вот и уплыло лето Вместе с тобой. 1959

Сыплет с дерева лист багряный, Стелет под ноги мягкий ковер. Я, как тихий листвы разговор, Для тебя непонятно-странный. Сыплет с дерева лист багряный. И любой – посмотри под ногой – Будто точно такой же, как рядом; Но вглядись в них внимательным взглядом – Ни один не похож на другой. Каждый лист – посмотри под ногой. Очень жаль, что тебе не понять, Как меня, так и песни ветра, Плач дождя или смех проспекта, Иль багряной тиши благодать. Очень жаль, что тебе не понять. 1958

Придет или нет?.. Придет или нет?.. Чьи-то шаги на лестнице… Вновь тишина. На ступенях свет застывшего бледного месяца. Холодно. Тихо. А в жгучей груди, как в клетке, зверь пойманный мечется. Ведь ты обещала. Приди же. Приди! Почему ты спокойна, лестница? И тень обожгла. Не похожая. Нет. Горько заплакала лестница. И холодно снова. И снова лишь свет застывшего бледного месяца. 1965

Снова осень асфальты зеркалит. Сколько их было?.. Всё осени… осени… Пусть это капли росы в бокале, пусть обиды все мы отбросили, пусть я влюблён, снова полон надежды, пусть сам себе я сейчас не товарищ… Ну, отведи меня в тёплое «прежде» – большего ты никогда не подаришь. 1960

Я заблудился в разных измереньях – Среди телесных и эфирных форм. Дано мне знать, что я – Венец Творенья, Но заключённый в рамку чьих-то норм. Известно мне: когда-то жил Овидий, Маньяк жестокий властвовал – Нерон, А я рождён, чтоб прошлое увидеть И двинуться в рассвет иных времён. Я верил, что отчаянье заката Сгорит, но вспыхнет радостный восход, И странствуя по времени, когда-то Сомнений ветер веру обретёт. Я раньше знал, чего листва хотела, Губами пересохшими шурша. Не сомневался – смертно моё тело, А с ним – любовь, и память, и душа. В жизнь, полную чудесного познанья, Я каждый день входил, как мальчик в храм. Но кто-то странный странные названья Придумал фантастическим мирам. С бредовой книгой прихожу домой я В конце туманно-сумрачного дня И узнаю, что примет Аримойя* Монадою* бессмертною меня. Но не понятно – милость или кара Постигнет. Может, сны небытия Пленят, и в миражах Шаданакара* Прислуживать Гагтунгру* буду я? Но буду ли любить?

Вперёд, охотник. Если хочешь Помягче спать и кушать всласть, Дуй за добычей что есть мочи, Отдай все силы, ум и страсть. И падая в изнеможеньи, Доволен будь своей судьбой – Ура! Ты выиграл сраженье, И новый выстрел за тобой. А чтоб он был удачно точным, Слепую алчность не лечи; Сомненья, что приходят ночью, Сжигай в огне чужой свечи. И я такой же раб охоты. – Чтоб мягко спать и вдоволь есть, Бреду за дичью по болотам, А не несу благую весть. Не подчинясь судьбы приказу, Хочу зажечь свою свечу – И осветить Великий Разум. Рабом Свободы быть хочу. Мечтаю во Вселенской шири Лететь на огненном коне И думать: что я в этом мире? И что такое мир во мне? Но ангелы стоят у входа – Всевластна праведная месть. Уж так устроена Природа – Я есть и, значит, должен есть. 1990

Ищу истоки истин в споре*, Но их не нахожу в вине**. Во мне тоскующий Печорин***, И Данко**** пламенный во мне. Стараюсь не прощать обиды И жить свободно – в полный рост. Я горд и недоступен с виду, Хотя, как бог, чертовски прост. Когда я нравлюсь, мне приятно; Всё ж не тщеславьем, а скупой Неординарностью запятнан, Стараясь быть самим собой. Конечно, скрытности в угоду Души секреты прячу в стих, И не кажу всему народу Ни сил, ни слабостей своих. В потоке мнений и событий, Следя за пузырями слов, Я безнадёжно любопытен, И жду сомнительный улов. Труслив логично по натуре, Бывал и безрассудно смел. Изобразить в стакане бурю Ни разу в жизни не сумел. Совсем не жаден я, пожалуй; По бедности, однако, скуп. Всегда лукавство раздражало Меня, как лёд неверных губ. Летя в потоке многолюдном, Теряюсь, превращаясь в тлю. Бываю нудным, словоблудным – В других такого не терплю. Я иногда себе противен; Ленив и слеп, как сытый кот; Вглядишься, как на негативе***** – Всё так, но всё наоборо

Из женщин всех, что под луной Бросали мне любезно вызов, Одна лишь властна надо мной, Смертельно ранив, – Мона Лиза*. Пронзил меня на склоне дней Луч взгляда теплотой нездешней; И в мире нет других огней, Тьма без неё, что нет кромешней. Джоконда – ангел мой земной, Пред нею я за всё в ответе... Но если нет тебя со мной, Нет и её на этом свете. 1988 ___________________________________ *«Мона Лиза», «Джоконда» или «Портрет госпожи Лизы дель Джокондо» – самая известная картина Леонардо да Винчи и, возможно, самая известная картина в мире.

Я в полночь “Демона”* читал... И задремал над вещей книгой. Во сне я был ничтожно мал, Но без усилий горы двигал. Мой сон был, словно тяжкий стон: Ещё в начале мирозданья Я был из пламени рождён, Чтобы страдать... и дать страданья. Блуждая миллиарды лет, Из содрогания волненья Возникновение планет Я видел. Твоего рожденья Всё ждал и ждал… И ты меня Нашла сама у двери рая, Среди небесного огня Из многих тысяч выбирая. И бросилась за мной во тьму – В пучину горького познанья, Чтоб никогда и никому Не отдал я твои страданья. Я, просыпаясь, всё твердил: И в тяжком сне, и в яви душной Твоим страданьям – господин, Своим – всегда слуга послушный. 1988 _______________________________________ *поэма М. Лермонтова

Не тучи плывут – катафалки – Тоскою болезненных снов... И только глаза среди жалких, Ненужных улыбок и слов. А сердце беспомощно тонет В волнах беспощадных улик... И только глаза на перроне, Как душу пронзающий крик. И гасит огонь поцелуев Безумно несдержанный стыд... И только глаза не торгуют Кострами разлук и обид. Вскипая тревогой слепою, Боль чёрная входит в экстаз... Уходит безжалостный поезд, Глаза отрывая от глаз. И мчит безрассудный, не зная, К чему, от чего он спешит... А память любовью пронзает Глаза обомлевшей души. 1988

Р О М А Н С Являясь из прозрачной дали В навек немеркнущем огне, Спешишь перелистать во мне Мильон страниц моей печали. Всё в этой призрачной тиши Насквозь пронизано тобою. И погружаюсь я душою В лучистый свет твоей души. А жизнь теперь, как день без света. Днём, ночью, наяву, во сне – Живёт лишь прошлое во мне, Твоим дыханием согрето. И весь я в радужном плену; Оживших чувств сверкают грани... Тону в слезах воспоминаний, В приливе мёртвых грёз тону. Являясь из прозрачной дали В навек немеркнущем огне, Спешишь перелистать во мне Мильон страниц моей печали. 1970

Там, где-то, стоит голубая луна; Свет призрачный тучами скован. Под пальцами сердца вздохнула струна... И снова вздохнула... И снова... И вздрогнула... И заметалась, дрожа, Чернёно-серебряным звуком Впиваясь в меня, будто сотнями жал, Звенящих любовью и мукой. А где-то стоит голубая луна... И плачет... А, может, хохочет... Под пальцами сердца дрожала струна – Мятежная пленница ночи. 1969

Над хохочущим потоком По камням бегущих вод, На скале, скале высокой, Кедр задумчивый растёт. А в душистом синем небе, Счастьем полное своим, Облако, как белый лебедь, Тихо плавает над ним. И зовёт его, чтоб тоже Он летел, поднявшись ввысь... Только кедр лететь не может – Корни слишком разрослись. Ночь пришла. И кедру снилось, Что летал он высоко И, что облако поило Голубым дождём его. Утро освежило тело... Пусто всё над головой... То ли с ветром улетело, То ль впиталося землёй. И недвижим, одиноко, Он стоит – который год – Над хохочущим потоком По камням бегущих вод. 1969

В груди моей песни живут, словно птицы; Но что-то ни днем им, ни ночью не спится. Скорей бы летели уж в светлые дали, А то как бы сердце моё не склевали. 1969

Жизнь моя – это солнце... и небо плачущее, это встречи с тобой... и одиночество, это грёзы надежд... и грёзы утраченные, это короткие дни... и длинные ночи. Жизнь моя – это рыбка, попавшая в сети человеческих отношений, законов, условностей. А я хочу жить, как сильный ветер, полный радости, полный вольности. Чтоб помчаться за ярким сиянием грёз, чтобы высушить грязь, чтобы тучи развеять, чтоб не плакать, а только смеяться до слёз, чтоб от радости броситься солнцу на шею. 1967

– Что же вы сделали? Вы наступили на сердце, упавшее с чистого неба. – Да это красный листик, сорванный с дерева ветром. – Нет, это сердце. Смотрите, как оно бьётся. Листик вздрогнул... и... умер, втоптанный в липкую грязь. 1967

Стоит девочка-магнолия на тоненькой ножке, Держит беленький цветок в зелёных ладошках; Держит беленький цветок – нежный и невинный; Лунный свет вокруг него тонкой паутиной. “Подари на память мне, девочка, цветочек”. Покачала головой, отдавать не хочет. Я не выдержал – цветок вырвал из ладошек. А мне девочка вослед: “Брось, он нехороший”. Нехороший?.. Я вдохнул аромат всей грудью – Того нет, что было, и того, что будет, Только беленький цветок, нежный и невинный; Лунный свет вокруг него тонкой паутиной. И уставший, я заснул только новой ночью. А проснулся... – пожелтел, умер мой цветочек. Свет его душистых глаз навсегда засушен. Только призрачный дурман душит меня. Душит. 1967