Падает солнышко за гору. Ветка качает жука. В сквере огромную радугу чья-то рисует рука. Выгнулся зонтик под пагоду. Звонче сорок голоса: радуга, радуга, радуга... Не опрокинь небеса! Жук, расправляющий крылышки – чистой воды хризолит! Лужи в прозрачных пупырышках... Ветер беспечный голит*. И раскурлычется надолго эхом родных голосов: радуга, радуга, радуга! Радуга призрачных снов… -------------------------------------- *Гол`ить - быть водящим в детской игре.

Тата сегодня надела красивое платье. Вышла во двор. Играет весна и ей восемнадцать, два дня как. Она оголила плечо, не стыдно, пусть смотрят… - А чо? Уговорили, что губы накрасить надо… Чучело. Тата идёт налево, потом направо… Синий горох на платье становится красным. Вот-вот посыплется, так горячо внутри. Прискучило нам: - Тата, ты просто ему скажи… Она кричит во всё горло: Захааар, выходи… А мы всем двором смеёмся над Таней... Дура! Бессмысленны взгляды, бессмысленны лепетанья. Не будет у Таты ни счастья, ни даже друга. Но вспомню об этом, в свои тридцать три… Под утро.

Он и ростом не вышел, и в общем умом – просто дурость в глазах голубая. «Шут гороховый» – старый закашлялся дом, «Чудо в перьях» – хохочет пивная. Он всегда улыбался, как будто всем брат. Баек медь рассыпал по дороге. Говорил, на войне позывной был «Сократ» – Дурачок, что возьмёшь, ведь убогий… Наливали до края холодной, и он заводился. Истории ждали... Но откуда он взялся, не помнил никто – без судьбы, по пути с поездами. Сочинял про любовь, про свой плен и побег. Что-то плёл про правителей майя, про цветочные войны, про радужный снег, и про то, что мораль-то немая… Он шутил про работу свою – «говновоз», по-другому не выстроишь фразу. В этом городе знал каждый правильный пёс грохотание хриплого ГАЗа. Помешал же кому-то, счета по судьбе… За беззлобную шутку над мэром дом сожгли. Каждый в жизни чего-то успел, он успел постоять под прицелом. Он был «шут», «идиот» и в довесок простак, но сосед перегнал нынче брагу. В чемодане нашли, говорят средь бумаг, из Афгана медаль «За отвагу».

В мае, ночью, выпал мокрый снег. На камнях неспящего ручья распустились утром хризантемы. Ледяной хрусталь, как диадемы – колорит нездешней королевы. Раскричались птицы: чья ты, чья... И зачем в отчаянье сюда? Ледники южнее вроде были... Там надёжно – прятаться за ними. Что ж, вспорхнула горлицею синей, Шлейф горячий – больше ни следа. С берега другого: ень да ень. Знать, в её стране – жара! «Ах, надо ж, – удивлённо выгнулась веранда, – заверяла, цвет у жакаранды Так походит на мою сирень, А сама сбежала, в чём была…» над поляной свежей, полнощёкой птичий хор и выводил и щёлкал... Чёрные раскисшие просёлки высохли до палевого льна. Бабочка крутила пируэт там, где слой пробила самосейка. Ветер веял грусть, пойди, проверь-ка отчего листочки липы клейки, почему у горлиц горький след. В мае, ночью, выпал мокрый снег.

Всё смотрит в небеса, а может выше... Что облако – седая голова. Дед крылья починяет древней крыше, а птицы ждут – держитедерева… А тут, гнездовье на высокой груше, Соорудил. Зовёт с собой, туда. Цветной платок поправила: «Петруша, А ты подумал? Скоро холода…» Сидим, бочком друг к другу прижимаясь – Давно срослись, как небо и земля. – А может, Петь, начнём гнездиться в мае? Ворону растревожили зазря… Пойдём домой, мышиное исчадье Грызёт, поди, у книги корешок. И мы идём – два счастья, два несчастья Под крышу, где нас аист бережёт...

В Ломбардии дома стоят в воде, и ровных улиц нет. Поют мосты... Проснулся водопад, и шум воды доносится до ставен день и ночь. Струится свет какой-то неземной… В Ломбардии моей, где спит вода, у красной двери петли высоко скрипят…И слышно всем ветрам вокруг как тени бродят, тени шепчут: спит… Ломбардия беспечная любовь – зелёною звездой, не исчезай… Я помню счастье, терпкое на вкус, как запахи намоленной весны. В Ломбардии поломаны часы. Зачем ты их придумал, демиург...

У нашей Дуси дел всегда «по горло». Спешит на поле – это наперёд! Наловит в банку гусениц-дурёх! И кормит их то листиком, то мёдом. Ей в детстве рассказали: за колхозом звезда упала – эдакий реликт – ба-бах на мириады нимфалид. Здесь, на земле, они учились ползать... А Дуся тоже с детства инвалид. Бывало, на завалинке вечерней всё смотрит в небо – звёзды далеки... Глаза болят, но пальцем не с руки искать дыру средь звёзд – судьбы чернее. Чтоб легче было – вычертит квадраты, их просто называет – Раз, Два, Три... На небе столько звёзд, как сил внутри, хотя съедают силы «супостаты». Пора кормить своих пушистых бестий. Бочком встаёт, сметая «звёздну пыль». Потом расскажет – дедушка Имиль нашёл, с горох, мельчайшее созвездье... Назвал его красиво – Дульсинея! А Дусенька теперь, чуть свет – ползёт, показывая куколкам полёт и крылышки торчащие на клее...

Похолодало. На улице идёт затяжной холодный дождь. Все собрались дома. Появилось свободное время, и я взяла в руки глину. Это будет тарелочка для граната! Подбегает младшая дочь, молча обнимает мою руку. Убирая, непослушную светлую прядь волос с её лица, спрашиваю: – Что, Солнышко моё? Тут же старшая: – А я кто? – А ты – Луночка! А сама думаю, почему луночка, она же больше сестры, но Небо уже занято. Небо – это папа. На Небе держится и Солнце и Луна, никак нельзя, чтобы оно было маленьким или могло растаять. Когда мы вместе нам тепло. – Мама, а когда ты была маленькой, ты кем была? Вспоминаю… – Гранатовым зёрнышком! Но это было в другом месте. Там было много гранатовых деревьев. Каждое утро их поливал тёплый сладковатый дождь и потому зёрнышки в плодах были сочными и сладкими. Но однажды подул северный ветер, он не мог обрести покоя. Он забрал меня с собой, и долгая дорога была с ним, пока я не обрела своё небо!

В озере слёз не бывает ни неба, ни дна. Нет горизонта, не видно простого причала, только мираж – лодка озеро в люльке качает, тени струятся, но боль даже их истончает, солнце расплылось безвольно, подобьем блина. Папы уходят так просто: дела, всё дела… Не задержаться – слетает ладошечка-рыбка. Выплачь все слёзы: была бы седьмая попытка… Все, что даны, исчерпала на крае обрыва. Помнишь – у папы шершава ладонь и тепла. Выцвела жизнь – что заношенный в дым сарафан. Кто-то корчует деревья в столетней аллее, Как это сказано: каждому будет по вере... Солнце остыло. Кого-то ещё и согреет… Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман* Тучи кровавы, вон, сколько на небе гвоздей... Высохли слёзы, иду по налаженной тропке – зыбкий песок гложет остов покинутой лодки. Папа, к тебе я пришла босиком, мне не колко… Ноги привыкли к холодной, тягучей воде.

Я нибуду больше маладым Йаблони завяли нав сиг да Сквазников баюзь… Без тёплых кед, Врятли па стерне типерь пайту Дух брадяжий стал какойта спёртый Буйство глас изчезло и ваще Фсе жиланя стали мелгимелги Ето йа на галлу бом кане? Сница мну каг осинь льёт стипенно Листя, листя устилаюд тверть Разцвитай, ибуть бракословено – На земле не грешно умиредь. ----------------------------------------------- для конкурса "Аффтар жжот!"

Каждой своей микропорой жалеть себя – строчкой, отчётливым сходством, струны созвучьем. Слышишь, как скрипнула дверца, узнав сезам и непослушная кровь нагнетает тучи… В этом убежище солнце было большим – супом пропахло и хлебом, и белой кашей. Только теперь понимаешь, как надо жить – всем дорожить, но... Но встать и уйти однажды. Пусть заметает ненастье следы в пути, взвоет нутро от мольбы и животной жажды, но выбираешь на север сейчас идти. Жизнь или смерть выбирает однажды каждый.

Не проси меня стать Офелией. Я не стану твоей игрушкой. Ты меня обманул в постели – я уснула, а ты на деле, Взял и чувства мои разрушил! Мой аккаунт в сети заляпал, Пластилиновый рай не лучше… Виртуальные деньги в пятнах... А конфеты? Кто съел, котята? Как же так, дорогой, Павлуша? Не пойду я с тобой на горку, Не проси, и отдай сандалии… Ну а завтра, в сон-час, Егорку Попрошу сторожить заколку, И пойду с ним одним на свиданье…

Хейро Небо сияет кристаллами чистого льда. Сиянье повсюду – синие львы из сна. Розовощёкой девочке солнце не обжигает руки. В мыслях она – олень, и солнце несёт на рогах. Северной девочке, с именем Быстроногая, крылья ангела мешают бежать, но когда солнце скатится с небосклона, она поднимает его опять. Не уронить бы… Это её волшба – девочка Хейро солнце греет в руках. Однажды на крыше Он слушал кошачьи сказки и песни: амыр-амур... Котам подпевал по-братски, примешивал солнце в краски, на крышах творя гламур. С палитры заря стекала, с собой прихватив грозу... И времени было мало, но ангел спасал сначала Трёх кошек и стрекозу... -------------------------------------------------------------- Светлого пасхального настроения! Христос воскресе! Радость велия…

«Человек это изнанка неба / Небо это изнанка человека» К.Кедров Но только не стой угрюмо, Главу опустив на грудь. Легко обо мне подумай, Легко обо мне забудь. М.Цветаева Наливается небосвод, облака плывут от реки… Посмотреть бы наоборот – с неба смотрят, морщась, мальки, краснопёрые окуньки, голубой плывёт кашалот. Наизнанку мир, с полюсов... Вверх – созвездия городов посреди обители снов, а внизу – ни слов, ни ветров, и не видно свежих следов, ни часов, весов, адресов – Ни-че-го… Наизнанку вывернет миг – разорвётся сердца лоскут – на ветру с крестами рушник изменяет пик амплитуд. Под рушник на дно упадут колосок и горсть земляник... По весне разлив в синеве. В половодье неба – тупик...

В стареньком парке заблудились три тени. Радостно эхо. Крылья бабочек волнуются, трепещут... Как хрупок наш мир. В голубых глазах водопада начало, но видно солнце.

Парчовый карп глотает снова лето – на жёлтом цвете семь бордовых пятен. Бог будет созерцать – пруд необъятен! Монах придёт, с руки покормит светом – карп рот откроет, он почти всеяден… Стемнеет рано, звёзды в роли стаек На фонари зажмурятся от света… Пусть осень признаётся сухоцветам в своей любви. Монах в тиши растает… И снова мир уйдёт, как рыбы – слепо.

Котейка, коврик собирая в складки, гонял по кругу солнечного зайца. А осень целовала всех в макушку и распускала кружева на прядки, на паутинки, не жалея пальцев. Оса крутилась возле сладкой лужи. Казалось, разливает время мёды... И крылья грациозно рассекали густую, настоявшуюся лень. Под солнцем наливался куст паслёна, подвяливались кислые ткемали и изменялись, будто чьё-то мненье. Над чашкою, где запах амаретто, соединился с горьким вкусом кофе, витали струйкой мысли о потерях. Стояло бабье золотое лето! И вечер припозднился в светлой кофте, ещё не веря в холод, всё не веря. А ты поверил…

Терриконовый дракон высох до минтая, Греет спину – занял склон, облака глотает. Триста лет лежит – прирос. На его горбушке царь Горох развёл овёс для своей пеструшки. Но дракону всё равно – взгляд его задумчив. Провожал свою Варно до соседней кручи. Не вернулась красота из глубин Китая. Ждёт, святая простота, пластилинотая… А Варно в зелёный чай добавляет травы... Дорогой халат с плеча соскользнёт, как лава. Бело тело… В жемчугах нелегка корона, но коса её туга, словно хвост дракона… Полыхнёт в груди огонь – полоснут зарницы, Проти- противосолонь затихают птицы. Молоко в груди, да мёд, для ручного змея. Примостится рядом кот, от медов хмелея… Лотос в платье расцветёт – символ царской власти, И опять слезу смахнёт тонкое запястье.

https://zen.yandex.ru/media/lifepsychology/a-vy-vidite-boga-i-diavola-z… На губах горчит до сих пор: кто же заключает пари? Но сгорит в Париже собор и исчезнет проклятый Рим. В зеркале мелькнёт борода, ты рыбак – и дьявол и Бог. Закипит большая вода, выбеляя синий клубок. Кто прошёл сквозь воды твои – научился ветром дышать. Для молитв слова, для любви... Тишина прокралась в тетрадь. И молчат слова, что янтарь, купленный за лунный пятак. В море ал алатырь – алтарь, ох, не сдвинул б с места рыбак... Помолюсь на ветер. Лети… Ярабыр идубен абыр. Дивный черепаховый кит Показался вдруг, золотым.

Всем - драконам, черепам, ящерам, магам, сказочникам, героям, супергероям, лешим, принцам, защитникам и полузащитникам... всем-всем желаю оставаться мужчинами в любой ситуации. Пусть с вами будет всегда интересно и немного экстримально, но пусть иногда наступает тишина и царит любовь. Пусть каждый из вас будет по-своему счастлив, обожаем и любим. С праздником вас, дорогие мужчины. Сил вам на всё!