Представь себе, какая жуть — проснуться в октябре. Светлана Лаврентьева Найтись, как две снежинки в марте, когда ручьи в ручьи – и в путь. Найти, как пульс земли в войну, Не отпускать. Пусть лихорадит. Прильнуть... Какая жуть проснуться странной – попасть в глухие октябри. Кругом гуляют сквозняки... Дожди со снегом – перебранкой. Знобит... И я с собой в разлуке верно, Волшебный голос занемог. Немного слов, совсем немно... Стихи вытягивают нервы. Темно... Устала… что ледышка в марте, Когда ручьи в ручьи – и в путь. Я понимала, что тону – по октябрям такие хляби. Уснуть...

Могла купить золотую цепочку, или клёвые кроссы… И была бы счастлива ещё два дня, примеряя вещицу. Но купила два дня жизни для кошки. Она смотрела в мои глаза и я чувствовала, как больно её душа перетекала в мою. За эти два дня я научилась видеть в темноте. и разучилась говорить. Кошка, я тебя вижу…

Ей девяносто, уже давно... Дом – по углам паутина. Резво ползёт паучок домой, путаясь в складках сатина. Важно ворчит кипяток: вур кхе... Тихое плещется счастье – чай на столе, сахарок в руке и разговор, здесь не частый. – Жизнь, иногда до пола согнёт, смерть – назовёт только имя. Давеча помер сосед – Ванёк, вусмерть напился, лихия... Скажет своё. Замолчит опять, Вытрет глаза полотенцем... Просит, ты всё же узнай... узнай, как долго здесь будут немцы. Полно, родная, давно ушли – наши вернулись с победой! С ними вернулся седой мужик, что был запойным соседом.

Конечно, кажется, что тирлимбомбомкать легко, — сказал Пятачок про себя, — но далеко не каждый и с этим сумеет справиться! Тирлимбомбомкать легко? А ты попробуй что-нибудь этакое натирлимбомбомкать, можно ведь такое… ну ты понимаешь, что не каждый разберёт. Тут памятник один натирлимбомбомкал, Конечно, когда художник так видит, боги молчат. Только люди плевались: на формы, на скульптора… в конце концов, на погоду… Люди несовершенны. Не поняли глубокого замысла. А луч проникал через левое плечо скульптуры, найдя уязвимое место и подмигивал каждому ребёнку. Нет, непросто всё это… Про себя творить гораздо спокойнее: тирлимбомбомчики получаются счастливыми, напевными, родными. Их можно доставать и сдувать пылинки. Всем счастья.

Труднее всего быть первой в журнале… – Аверина, к доске! И ты таращишь глаза, которые ещё не проснулись, в тоске – ну почему ты не Уланова, к примеру… не Фёдорова, не Яковлева, в конце- то концов! И мечтаешь об имени – Яйцова и стоишь у доски – пунцова… Странное состояние в первой десятке быть. Родители возлагают, верят. А ты теряешь равновесие – начинаешь курить, дурить… В общем бесит всё… Заберите свои надежды – мне ничего не светит. И первый зуб, и поход к врачу, и первый залёт, и первое твоё не хочу, Можно сегодня я буду последней, а? С фамилией Яйцова, с именем редким – Я.

Скоро перейду на самовыпас – лук взошёл и нежится земля. Я, сынок, с землёю как-то свыклась, не тревожься сильно за меня… Печь зимой не каждый день топила – тёплая, капризная зима. Можно обходиться, всё терпимо... только не закрыли бы сельмаг. Руки не вымешивают тесто, раньше силы были – это да! А теперь, старухи, из окрест-то – все за хлебом тянемся туда. У слепой Агафьи нынче праздник – соберемся, песни попоём. Никодим залатыват подрясник. Вот где голос! Вспомнит о своём... Полетит печаль до полустанка, Глянет на скудельницу и сад… Ты-то как? Внучка бы мне понянькать, И тогда бы можно помирать. Ручейки облизывают кочки, слишком жаркий выдался апрель. Он читал письмо. В последней строчке: жаль, что почты нет у нас теперь... На столе – помытая посуда. Выстлали дорогу небеса. Разошлись, но всё ещё под утро Дом скрипел, как будто замерзал.

Земля разродилась занудным дождём – Впитались в ботинки разбухшие сутки. На каменном дне ленинградских квартир, Беседы ведутся то громче, то глуше… Колодцы скрывают прогнившее дно – подземка парами угарными дышит. Здесь эхо приносит в квартиры кино, Кино разрывает подвалы и крыши. И падает дождь – серый дождь, серый снег на сердце уставших квадратных колодцев. Теряется совесть, а может быть нет, но будет рассвет… Слышишь, кажется, будит...

Всё важное проскальзывает мимо – кап, каплей с запотевшего ведра. Не память, а раздавленная слива... Идём с тобой со школьного двора, а дальше – ничего, лилово-лило. А, кажется, что было-то вчера... Ты вспоминаешь странные моменты, а я теряюсь – ладно уж, хорош! С трудом припоминаю косы в лентах, но помню стрижку, кажется «Гаврош». Ты только не рассказывай всем в ленте как мерились размерами калош. Весной рифмую лето с лёгким следом, прокладываю тропки в никуда. Спугнёт лихой звонок велосипеда – летушки вздрогнут, ахнет духота… А помнишь, как боялись мы соседа, что выбросил из форточки кота… Зимой рифмую осень понарошку, на слух, не выбирая точных слов. И до сих пор прикармливаю кошек, за ту, что не спасла от пацанов. Бегут по золотым моим дорожкам, по памяти в загашники дворов. А я считаю: кошка, снова кошка... Ведь в кошках мир особенно лилов.

…и рыбья чешуя твоя видна, как не старайся – рыбное отродье. Тебя мерроу в юбке принесла и скрылась – растворилась льдинкой в море. Оставив память – холод тонких рук и между пальцев жабьи перепонки. Растёшь, и выпрямляешь вечный круг, и маму ищешь в каждой незнакомке, и знаешь, как душа слезой дрожит – слеза к слезе – не океан, но всё же… Но как же ты на мать свою похожа едва дождинки падают на кожу... Твой красный цвет волос – особый шик, и ветер пьян, когда он их ерошит. У каждого, наверно свой отсчёт – Ты стала жить, когда влюбилась в штормы. Беглянка… Столько раз сбежишь ещё в страну ветров, где каждый риф знакомый. Штормит и воздух над Москвой бодрящ, Как будто подвизался в титры – Роу. И ты кроишь из ветра новый плащ, и знаешь – не прощаются мерроу…

Подсолнухи лежали на столе – большие, почерневшие за лето. Летал комар над охрой сухоцвета… Рассказывал Петровне о луне кобель соседский, пустобрёха Порох. Под стол листва набилась и шутя шушукалась по-доброму, любя. Петровна семена считала споро… У Пороха в желудке – пара рифм. Протяжный лай несётся к Далай-ламе... Соседка занялась теперь делами. Та косточка, что пахла мясом - миф, и оттого так плачет сентябрями соседский пёс на глупый лунный круг. И семечки летят чернее мух – подсолнух перезрел, повис зубцами. И пёс весь день не переводит дух. И листья жгут, никто их не считает...

лапусечки-макусечки пипелики-сопелики ляпики-дуряпики мамотики-папотики шлёп шлёп шлёп карапуля-кнопочка трам пам пам повторяет Вовочка трам пам пам повторяет Коленька трам пам пам повторяет Оленька трам пам пам повторяет Ташенька трам пам пам повторяет Машенька трам пам пам повторяет Симочка пам пам трам и не в ногу Димочка.

Неважно, какой был год – собор прозвенел и стих. Но выпал большой нечёт, нечёт в сто узлов настиг. Нам силы не занимать. – Помилуйте, Государь… Крестила дорогу мать и долго смотрела вдаль. И стала ничья – ручьём. Неважно – куда б не шли, всегда за его плечом тянулись её межи. Неважно где отдохнуть, но главное на груди. И кажется лёгким путь, и ноша своя в пути. Тонули в слезах не раз, порою кипел поток, но кто-то молил за нас, и разве неважно кто…

.а кр Iа зл яи ац ти ед рк ак Iо бр од рк а.

В нашем яблочном детстве – пионерская зорька и зарядка под гимны, строевые речёвки и подвижные игры… Лисопед – по наследству, без единой педали. По наследству сандалии и потёртые шорты, мы тогда и не гнались за капризами моды. Но прорехи латали… Брали форму на вырост, но, окуклившись, вышли, может просто дорвались, как мальчишки до ямба…Google, Яндекс и Rambler – мозг и память навынос. В этой новой реальности небо, спавшее в лужах, потихонечку слили. И, увы, не распробовать, на вздох не осилить Эту детскую радость – удивлению сини…

… Он интересен тем, Что всем он был – и не был он ничем!.. Он жил не кланяясь, он думал что угодно, И действовал, как мыслил он, – свободно. (Э. Ростан. Сирано де Бержерак) . Он был иным, такого не найдёшь, Как самый настоящий мокрый дождь. Сказать, что всем он был – остерегусь, Заявится, когда совсем не ждёшь, И долго изливаться будет грусть. Что в царстве всех ценнее снова – ложь. Не вырвешь, не соврёшь – не проживёшь. Не спорил, не судил и не корил, Упрямый поправляя макинтош. Как карлик говорил и говорил… У каждого теперь своя свобода – Не кланяться и думать что угодно. Идут дожди – чернеют закутки... И с ангелов слетает позолота, дрожат очугунелые внутри. И сам дрожал, и сам чернее тьмы.

Есть дни, которые еще в пути, которые покуда не готовы, как хлеб, как стулья, как любой продукт, производимый в мастерской, в аптеке, – есть фабрики грядущих дней, и в них есть мастера на каждый вкус и душу, они отмеривают, ладят, строят и ясные, и пасмурные дни, которые однажды постучатся, чтоб наградить нас спелым апельсином, или в упор, с порога, расстрелять. Пабло Неруда есть дни в которые я разбиваюсь и считаю что меня нет их много их мно их и

Назвали же сыночку Кришной! Он вырос и стал программистом. Друзья чаще звали всё ж Харей. В чай соль насыпали раз триста… Глотал он из чашки айтишной, под смех выливал в свой гербарий. А ей дали имечко — Рая. Наверное верили в чудо. Но бестии, злые простуды и разных моллюсковых груда прижились в ней камерной стаей – глазасты, как все баламуты. И вот, их судьбина столкнула, прям в офисе, в двести квадратов. Тут кактусы старые помнят, что Кришна принёс ей дораду, и сам пододвинул их стулья, чем расшевелил весь клоповник. Сказал, что она золотая...

Полетел жёсткий диск – ни друзей, ни работы… Зато в душе бродит блюз и тихонько кантри… Заводи свой чёрный винил – слушай оперу о Хоакине Мурьете, слушай, как кричала его Тереса: «Не родись сын, не родись…» Окстись. Кто знал нежность родителей, обречён на успех? …ни денег, ни компьютера, ни работы. И жёсткий диск полетел. https://youtu.be/X6Nf78BTnhk

Как под абажуром жучок, залетел – зудит... Осиным гнездом стало сердце и давит грудь. Покой бы найти мне от этих ночных задир, но осы впиваются, осы нещадно жгут. Для них добавляю конфетный сироп и воск. В бумагу слова превращают, и в пыль и прах. Пусть в каждом сюжете невидимый бродит Босх, Но только я помню, навылет идёт игра. И снова свербит... Вся измаялась, там – в груди, распорото небо – жгут тысячи тонких жал. Иллюзии гаснут, не видно совсем пути, Но можно идти и считать километры шпал. Жаль, нет больше места наиву и простоте, и сердце не верит ни письмам, ни адресам. Одно есть желание – выпростать ад затем, Чтоб снова довериться трудным твоим словам. https://www.youtube.com/watch?v=iIEL-8E4Z9M

Разговор нелепый – ни о чём… О погоде, о своей житухе. Как укрыть моркву от чёрной мухи, где рассада лучше и почём. У соседа нынче не клюёт, но грибы нашёл, такое диво! Рассказала про свою крапиву, что супец отменный из неё. Что война грибами пахнет. И... земляникой спелой, дикоросом. Скоро будет время сенокосов, а потом заявятся дожди… Прошептала: выживем, не трусь. И неловко стало за свой голос, словно по спине скатился полоз. Ну, ты что? Мамулечка, мамусь... Нынче очень ранняя весна! Погоди, ведь не о том хотела... Помнишь, птица над окном свистела? Кажется, тогда я понесла… Говорят, что дочка будет, мам...