"Клянусь тебе двенадцать раз в году: я в сентябре. И буду там вовеки." Белла Ахмадулина. Я не клянусь – мне клятвы ни к чему. Сентябрь уже заглядывает в окна, Знать, невтерпёж любимцу моему… Но отчего-то сердце тихо ёкнет, Как только я тебе писать возьмусь. Не примет лист любовные слова, Стряхнёт их все, побуквенно, построчно… Проходит всё. И новая глава Расскажет о любви моей заочной, О том, как ты Cентябрь нарисовал... Да так и замер в памяти моей, Никем, нигде не признанный художник, Лишённый чар, расстрига-чародей, Напрасных слов пожизненный заложник, Запутавшийся в странной череде То солнечных, то сумеречных дней, То праздников, то окаянных буден… Кляня жару и дождь, и град, и снег, И, понимая, как убог и скуден Без красок мир. Они остались мне. Совсем один.

Желанный дождь, пленительный танцор - Смывает зной, усталость, утомлённость, Задумчивость, нежданную влюблённость, Прочерчивая нежно окаймлённость Высоких скул. И, обводя лицо, Коснётся губ прохладною рукой, Дождливо-ароматным поцелуем Кивнёт – пойдём, по лужам потанцуем. О, танец струй дождя неописуем Ни длинной, ни короткою строкой. Слов не найти ни утром и ни днём, Вот, разве что, вечерними словами, Промокшими до нитки кружевами, Я говорить опять пытаюсь с вами Под весело танцующим дождём. 11.08.14.

В водосточной трубе поселились у нас пауки, Там тепло и уютно, не предвидится летних ливней… Пересохшие стебли так ранимы и так легки, О дожде замечтались, чтобы долгий, неторопливый. Чтобы шёл он всю ночь и пропитывал всё вокруг, Оживляя пейзаж, отмывая его от пыли. Из трубы водосточной сбежал бы тогда паук, И цветы расцвели бы, и воздух запах ванилью. Новорожденный день по промокшей бы шёл земле, Отражаясь в весёлых, до края налитых лужах… Где-то дождик идёт, мир от влаги потяжелел, А у нас всё летит, невесомою пылью кружит. 09.08.14

Часы, то кратким пролетают мигом, То вдруг томительны, длинны, как сутки. И хочется быстрее стрелки двигать, Не подчиняясь трезвому рассудку. В таком раскладе я не вижу выгод. Не сплю опять. Ночь впитываю чутко, И сквозь себя все звуки пропуская, Ловлю один, но нет его в помине – Луна растёт… Огромная какая… К Земле всё ближе… Больше половины Уже набухло... Светом истекает В Восточно-Европейскую равнину. Восточноевропейцы все заснули, Им снится мир на всей равнине ровной, Никто не видит страшную, больную Луну, людской напившуюся кровью, Плюющую на Землю сверху пули – Луна, конечно… Кто ещё виновный В том, что металл врывается под рёбра, Вскрывает сердце, вены рвёт и жилы? Не прикрывает душу старый образ, Молитвы зряшно шепчут старожилы Восточноевропейцы… Туже обруч, И не закрасят кровь уже белила, И не успеть построить Стену плача - Все стены вдрызг.

Что тебе не хватало? Соли? Наверно, соли. Знаешь, я так устала соль выжимать из боли, Слёзы сушить, кристаллы в кучку сгребать и прятать В строчках. Они, врастая, делают больно. Вряд ли, Дольше смогу всё также, ради улыбки беглой, Строить многоэтажный, чёрный внутри и белый, Белый, как снег, снаружи… Ласковый и пушистый, Нежный и безоружный, дробью в упор прошитый, Раненый в грудь навылет и онемевший сразу - Стих мой – букет ковыльный… Ветер уносит фразы. Ветер не хочет больше передавать приветы… Больно. Темно и больно. Только рыдает где-то Скрипка.

Закройте глаза и прислушайтесь к шелесту листьев, Они зелены и блестяще-упруги пока, А где-то сентябрь приготовил осенние кисти, Чтоб красить и красить, пока не устанет рука. Налейте вина и присядьте в тени винограда, Неспешной беседой украсьте субботний досуг… Темнеет... И пробуют голос на ветках цикады, А в небе светлеет растущей луны полукруг. Так тихо и ясно, прозрачно и так безмятежно, Как будто окончились сроки страстей и тревог. Мы стали другими? Не думаю. Мы с вами те же. Но больше не жжёт и не мучает ночью ожог, Который горел и болел нестерпимою болью, Но вылечит время, поверьте, любою напасть. Жаль в эти места, где мы раньше гуляли с тобою, Нам с вами теперь невозможно, мой милый, попасть. Закройте глаза и прислушайтесь к шороху листьев, Тихонечко вечер вливается в тёплую ночь. И бродят по улицам пары влюблённых счастливцев… Не стоит об этом.

Отчего и о чём так кричит в темноте электричка, Словно раненый зверь, уползающий в тёмную чащу? Угасают огни на последнем вагоне, а спички Всё никак не горят на ветру и ломаются чаще. Почему эта ночь, на продутом ветрами перроне, Всё никак не закончится, словно украли рассветы, И запрятали их в паутиной затянутом схроне? Ночь прибили гвоздями на каменные парапеты, Где она умирает без крика, без слова – безмолвно, Но никак не умрёт – нет рассвета и нет ей исхода. Разбиваются в кровь телефонов магнитные волны, И осколки ссыпаются в тихую чёрную воду Чёрных речек, которые мимо дороги струятся, И уносят слова не к тебе, а куда-то в пространство… В электричке народ, как зародыш в испорченных яйцах, Не проклюнется и не заметит пропущенных станций. Так и будет лететь через ночь, словно пуля без цели, Эта длинная цепь под завязку набитых вагонов… Словно раненый зверь, от страдания осатанелый, Прокричит электричка, минуя пустые перроны. 25.07.14

Посиди и подумай, пока меня нет. Я вернусь за ответом. Когда, я не знаю. Мне пока недосуг - надо мной пролетает Летний ветер. Да что же он так погрустнел? Середина июля и ласточек стаи Чёрно-белым по синему шьют в вышине. Середина июля... Под сорок в тени - Утомлённые солнцем, расплавлены мысли, И слова, размягчённые зноем, зависли На страницах, забытых на солнышке, книг. Золотится в стакане Массандровский Рислинг… Тишина. Никого. И никто не звонит. Только слышно жужжание мерное ос, Пролетающих мимо распахнутой двери, Мимо роз, чуть привядших на длинной шпалере, К переспелым, опавшим плодам абрикос, Забродивших под солнцем… Портрет в интерьере - Захмелевшие осы... И я под хмельком. 18.07.14.

Цитата libolev "рассвет прокукарекает петух луженой глоткой юного горниста - и солнца луч уткнётся маслянисто в окошка ахиллесову пяту, пробив её навылет. всё, подъём! иначе всё проспишь, аника-воин... вставай пока на милость подаём, вставай, стрелой задетый за живое лентяй и бабник.

Снова мячик серебряный катит по чёрному небу - Сколько их прокатилось… Да разве же их сосчитать? Полнолуний несчётно прошло и соперница Феба, Королева ночей всех лунатиков вводит в экстаз. Мы лунатики, друг мой, поклонники нежной Селены, Наши сны в полнолуние вновь заблудились в пути, И течёт по ночам серебристая кровь в наших венах, И в глазах серебристых Луны отраженье блестит. В эти странные ночи особенно тянет к тетради, И в бессонных словах непохожий, особенный вкус… Невесомо летает перо по нетронутой глади, Вышивая рисунок - рождённую ночью строку. 12.07.14.

Цитата libolev () "не возись со стишком, словно он новорожденный сын, для дурилки картонной нет места на белой бумаге. выходи на балкон... небо, цвета затёртой джинсы, одежонка, что куплена загодя в универмаге, не сейчас, и на вырост... да вот не случился сынок. захудалый стишец, преспокойно отправленный в урну, позабыт навсегда. от усталости валишься с ног, но усталость твоя, как нелепая строчка, халтурна. сигареты нашел? покури, только вниз не смотри, лучше в джинсовом небе отыскивай рваные нити... неудачные дети по жизни всегда бунтари, убегают из дома, а после скулят - извините, отыщите на мусорке, в урне, верните назад, может есть черновой вариант ваших глупых детишек... вот и куришь теперь.

Вам когда-нибудь снились тяжёлые сны? Не кошмары, а серая мгла беспросветная, Шелестящие заросли из бузины Мне пройти не дают и цепляются ветками, И отчётливый голос - "Не будет весны, Ты не жди, не борись не карабкайся, детка" и... Оплетает мне ноги липучая сныть, Нудный дождь моросит, где б найти Выключателя, Чтобы выключил сон? Видоизменены Все пейзажи вокруг…. Но с момента зачатия Это - карма моя. Я не помню вины, За которую сны эти, словно проклятие, Посещают меня. И становится ночь Караваном, бредущим по тёмному городу… Я ложилась весной и вставала весной, Только кто-то шептал - "Ты погибнешь от голода, От того, что стоит за твоею спиной, От того, что не кончилось. От прошлогоднего." Я-то знаю, что мне не к лицу унывать, Не к лицу погибать, даже если нет выхода. Серый призрак качает ночами кровать, Я убью его, к чёртовой матери, выгоню. Я ему прочитаю такие слова…. Он уйдёт. У него не останется выбора. 8.07.14.

Я и сплю через ночь, я теперь не умею иначе – Вдруг звонок прозеваю, а может быть даже письмо… Под окном до утра одинокая птица проплачет, И покажется дом одинокой холодной тюрьмой. Мы умеем себя заключать в ледяные оковы, Строить стены из слов и сжигать подвесные мосты. Только нет ничего - изначально, что было бы новым, Не осталось совсем, что когда-то казалось святым. И холодных ладоней не смогут согреть твои губы, Им пространства и времени, всё-таки, не победить. Мы своими руками любовь беззащитную губим, Непонятным кумирам и ладан, и мирру кадим. Как-то, друг мой, выходит – чужое родней и дороже, А своё позабыто. И правда, о чём горевать… Забытьё растекается льдом под озябшею кожей, И опять до утра не расстеленной будет кровать. Остывает забытая кружка с малиновым чаем, И светлеет за окнами.

Когда б, мой друг, Вы только знать могли, Как одиночество съедает душу, Как исчезают письма-корабли- -кораблики… им не доплыть до суши. Им никогда не видеть Ваших рук, А Вам их не прочесть … вот это точно… Я, продолжая прежнюю игру, Выстраиваю ряд из многоточий. Молчите, мой велеречивый друг! За Вами здесь пристрастно наблюдают... Смотрите - непохожая на круг, Луна растёт на небе молодая. Лицо её – серебряный рожок, Едва всплывает из-за горизонта, Комета в небе, за стежком стежок, Сшивает встык обрывки межсезонья… И тает Город в сумерках ночных, Роняя тени на улыбку Сфинкса - Прикрыв глаза, как будто, видя сны, Он всё ж следит за ветреным любимцем. Он охраняет Город.

А в конце просто взять и уйти, насовсем, в слова, Те, которые жгут изнутри и кричат, и просят Отпустить их… Закружится лёгкая голова, Выпуская на волю тяжёлые жернова… А в окошки мои будет молча смотреться осень. Помнишь, осень на стёклах моих ты нарисовал… Будет дом опустевший один доживать свой век, Будут птицы селиться, наверно, в каминных трубах… Ты закроешь глаза, чтоб не видеть, но из-под век, Разглядишь, как мелькает прозрачный весёлый свет, Словно, бабочки пляшут и нежно целуют губы, Оставляя на них невесомый и сладкий след. Будет ласковый дождь с нарисованных окон течь, Постепенно смывая поблёкшую позолоту, Заливая следы не забытых тобою встреч, Он напомнит тебе, что ушедшего не сберечь… Не горюй. Ты ещё нарисуешь, ну, право, что ты? Видишь, Осень позирует, сделай её портрет. 25.06.14.

Любимый, вы простите мне повторы…. Вы, как никто, поймёте, что к чему - Ведь этих строчек странные узоры Я посвящаю только одному. Ну, ладно, ну не стоит так стесняться, Всё вам. Всё. До последнего словца. До лампочек в плафонах старых станций, До зверя, что выходит на ловца. До той, забытой всеми, старой ветки, Что, отделяясь от больших путей, Бежит, считая на ходу отметки, И каждым утром ждёт к себе гостей. И я вас жду. Хоть это так нелепо - Давно забыт и скайп и телефон… Я к вам пишу, но никаких зацепок, Всё мимо… путь дождями иссечён. Попробуйте собрать воспоминанья, Забытые прекрасные слова… Они звучали, словно заклинанья. Мой друг, я здесь. Я всё ещё жива. 21.06.14.

Цитата libolev () "обещай мне дожди, и цветное кино без помех..." В чёрно-белом кино очень нежен тончайший нюанс, Перехода любви из простой в запредельное чувство. Обещай мне дожди… Мы придём на вечерний сеанс, Посмотреть старый фильм, где всё просто и так безыскусно. Этот вечный сюжет… ну, конечно же, он про любовь. Этот вечный мотив ты вчера ещё тихо мурлыкал… Мы летаем над Римом и всё так понятно, без слов, В вечном городе вечных, блистательных «Римских каникул». Обещай мне дожди… 21.06.14

Как Вам нынче без сердца, мой ласковый визави? Улыбнувшись, легко Вы в залог мне его отдали. Сердце служит весомым залогом большой любви… Остальное всё мелочи. Крохотные детали. Ростовщик из меня, я признаюсь, что никакой... И процент за залог я, навряд ли, нажить сумею. Я храню Ваше сердце, я глажу его рукой, И ношу на груди, словно редкостную камею. Я ловлю на себе изумлённые взгляды людей – Ведь для них-то невидимо сердце в моих ладонях. Лишь о Вас беспокоюсь, мне кажется, всё трудней, Вам стараться забыть то, что хочется вечно помнить. 24.06.14.

Накатило небылью, усыпило душеньку, Отнимая память и заменяя сном, Никого не слушает, и тебя не слушает, Выдаёт по крошечкам. Ересь, в основном. А ты лепишь кучечку и зовёшь стишочками, И они скрипучие всё трещат по швам. Из страничек сыплются буквами, сложочками, Но, бренча кимвалами, ждут твоих похвал. И опять, сгребаешь ты эти все нелепицы, Хочется же вылепить ну хоть что-нибудь Но оно не лепится, хоть убей, не лепится… Выброси подальше их. Про стихи забудь. Наблюдай, как летушко ласково и медленно Цедит дни горячие на морской песок. Загорают люди все, и сверкает медная Кожа загоревшая... А в стакане сок Закипел на солнышке… Помогите тонущим, Муха погружается в сладко-липкий плен… Это нам стаканчики, а для мухи омуты – Протяну соломинку – ну, давай, смелей, Ну, спасайся, мушенька.

Кукловоды в чести. К ним особенный пиетет. Позапутавшись в нитях коварно-сплетённой ваги, Кукловоду хвалу упоённо поёт поэт, Изливая свой пыл на невинной ни в чём бумаге. Кукловода не видно. Он скрыт от толпы во тьме. Только белые руки, да вага с плетеньем нитей. Нет печати на лбу и особенных нет примет. Вы не верите – зря! На пустое лицо взгляните. А потом тишина. Вам не след говорить о том, Что сжимает поэту невидимой нитью горло. Или резко проступит на этом лице пустом То, что время давно и, как будто, навеки стёрло. Кукловоды в чести. Но не следует забывать - И на них кукловод непременно найдётся тоже. Крепкой нитью прихвачена, дёрнется голова… Оборвать эту ниточку кукла уже не сможет. 20.06.14.