Уходит март. И небеса Всё выше, выше и синее. Уже не будут нависать, Как в феврале. И я сумею, Быть может, что-то о весне… Никак с зимою не расстаться – Всё снится вьюга, снится снег, Перроны неизвестных станций… А воздух сладкий, как бальзам, Ласкает мне язык и горло, И шепчет на ухо – Сезам! Пароль в апрель. И дикий голубь Воркует что-то под стрехой, Сегодня расцвели мускари – Нежней изысканных духов Их аромат. Но тянет гарью, Опять соседи листья жгут… Я прошлогодние секреты Узнать по запаху могу – Ольха, черешня, дуб, а это – Конечно, виноградный лист, Он терпок, и вина мотивы В его дымке отозвались Своей игривостью строптивой. Сгорает старая листва, И прошлое уходит в нети, И непослушные слова Я вновь ловлю до утра в сети. 30.03.15.

Мне хочется тебя забыть И вытащить бы, как занозу, Из памяти и из судьбы. Но кто-то шепчет – поздно, поздно, Всё это было так серьёзно, И проросло корнями в быт, Который горек, как полынь, Как ложь привычная, постылый. А на дворе уже теплынь, Зюйд-вест наносит тучи с тыла… Уйди. Тебя я отпустила. Не надо ворошить золы, Сгоревших писем не прочесть, Пускай с дождём земля впитает. О чём, мой свет? Какая месть? Поди. Я нынче занятая, Смотри – ворон какая стая, Им надо вынести поесть. Взрывает воздух птичий грай, Не до тебя. Ну, что ты, право? Моих ворон кормить пора, Взбесилась чёрная орава. И ты им явно не по нраву, Поди-ка, милый, со двора. И не оглядывайся. Нет. Не стоит продлевать разлуку, «Чем меньше любим, тем верней… ...мы губим…» Пацанёнок с луком Забыл, видать свою науку. Да он давно не страшен мне. Иди, мой свет.

Захлопнешь дверь и ржаво всхлипнут петли – Ты навсегда? Совсем? Вернёшься, нет ли? Мне б оглянуться и начать сначала, Как много позади, и как же мало… Всё в трёх словах поместится с лихвою – "Мы были здесь." Теперь нас нет с тобою. А что осталось? Мысли, слово, дело... Скажи – Земля без нас осиротела? Там так же солнце всходит и заходит? Всё те же разговоры о погоде, Шумит прибой... На окнах бальзамины Всё так же ярки… И огонь каминный Всё так же греет… Но не нас тобою, И не над нами небо голубое. Над нами травы. Шёлковые травы. А позади, в тумане переправа. И лодочник. А новые привычки С трудом врастают в мозг шизофренички – Нас нет? Но кто, мой свет, скажи мне, снова В границы строчек втискивает слово, Кто мнёт его и гладит, и корёжит? Нас нет? Мой свет, но подскажи мне кто же Вот здесь, на стол, поставил мне космеи? Мы здесь всегда. Я просто не умею Быть без тебя. И ты не сможешь. Знаю. Как ни крути – а у тебя одна я. 29.03.15.

Выстоять… Против нахлынувшей памяти выстоять. Пусть себе бродит, звонит или шлёт телеграммы.... Выстрелом… Всё возвращается, будто бы, выстрелом. Снова каникулы. Снова фальшивые гаммы. Спрятаться… Боже, куда-нибудь надо бы спрятаться. Там неумелые руки насилуют скрипку. Матрица… Всё повторяется, это же матрица! Прошлое снова качает скрипучую зыбку. Боязно… Кто-нибудь свечку зажгите, так боязно… Пусть хоть немного рассеется сумрак липучий. Поездом… Анна убита грохочущим поездом… Книжку захлопну. .. Закат опускается в тучи… Порченый … Слышишь, весь город как будто бы, порченый. Пасмурный Ангел посмотрит в глаза с укоризной. Скорчена… Словно, зародыш в утробе, я скорчена… Пусть по-другому кончаются книги. Не смертью, а жизнью. 26.03.15.

Где ветер выдувает изо рта, Ощеренных забором подворотен, как будто бы, весну… А весь квартал сто раз пройдёте, но не обогнёте. За поворотом снова поворот и закольцован путь, и бесконечен, а стаи псов неведомых пород увяжутся за вами. Но беспечен лукавый взгляд бродяги мудреца, из-подо лба, из-под мохнатой брови. И пуст карман смешного пальтеца, а на часах всё время час неровен, тот самый час, когда войти в портал, ведущий в неизвестные пределы… Покинуть заколдованный квартал, в котором, даже воздух поределый не насыщает ветром альвеол – как ни дыши – но им не надышаться. Рассвет крадётся вымучен и квёл, как будто, выжить не осталось шанса. Бежать отсюда. Больше нет причин здесь оставаться. Этот город умер. Нет ни детей, ни женщин, ни мужчин, А в окнах только лица серых мумий, Смотрящих вдаль, неведомо куда, Неведомо кого годами ждущих… Неслышно умирают города. И прах на дно осядет, словно гуща. Окаменеет.

Заслать ли к Вам послов? Рифмованные строчки, Я думаю, сойдут за нежное письмо. Хотя признаюсь Вам, что я чернорабочий По складыванью слов. А, может, мукомол, Желающий в мук'y переработать м'уку И выбелить листы для новых, чистых слов, Которые искать наощупь, близоруко, Отсеивая грязь, вычёркивая зло. Стучаться словом в ночь, просить Вас о пощаде, За то, что крив и кос небрежный мой эскиз, Сидеть у Ваших ног – читать Упанишады*, И в целое сложить отдельные куски Разрозненных шарад. Загадок – изобилье, Ответов нет как нет. Утеряны ключи. Я снова к Вам пишу. Я знаю, Вы любили И любите ещё. Но как же всё горчит... И мечется костёр, вон там, на месте лобном, Старательный Прокруст закручивает винт, Но пишется письмо, дотошно и подробно Из позабытых слов.

Посмотрите, мой далёкий, как отчётливо и ясно Прорисованы на небе два Созвездия в ночи. Как они сияют ярко, как близки они опасно, Но сближенье невозможно. И по множеству причин. Одному из них до века суждено быть белым-белым, А другому – чёрным-чёрным, словно бархатная ночь. И по белому напишут, нарисуют обгорелым, Ожидающее встречи, растворённое окно. Не бывает Свет без Тени, не бывает День без Ночи – Так и этим двум созвездьям вечно в небе рядом плыть. Их стремленье так безгрешно, так светло и непорочно, Так мгновенно сладкой болью … только цепи тяжелы. Вечно рядом, но не вместе – не дождаться этой встречи, Между ними есть преграда, две границы навсегда – Нежно-розовое Утро и прекрасный синий Вечер... Но рисует им Надежду чёрно-белый карандаш. 22.03.15.

Маятника мерные удары, Словно дождь, стучащий по стеклу. И стишок из слов выходит старых, Но выходит откровенно глуп. Лёгкой опустевшею обёрткой, Фантиком, блеснувшим под лучом, Но, конечно, живенький и вёрткий, Вроде бы, о чем-то… Ни о чём. Понимаешь – нет такого слова, Чтобы раз – и в дамки. Слова нет. Но зато есть тысячи уловок И намёков… Много их, мой свет, Для того, чтобы сильней запрятать То, что рвётся строчкою на лист. И стихи смешные, как кутята, Прибегут на мой негромкий свист. И разлягутся весёлой стаей, Глупой стаей маленьких щенков. Как-то незаметно вырастая Из благопристойнейших оков, Как-то обжигая страстным словом, Что под утро проскользнуло вдруг. Неумело стих мой зашифрован И никак не замыкает круг, Всё ему чего-то не хватает – Слова? Буквы? Может быть, любви? А любовь больная, испитая, И её исход непоправим. И конец её давно предсказан. Но не верь Сибиллам – врут они. Никому не верь, мой ясноглазый. И меня забыть повремени. 21.03.15.

Сегодня небо серое. Дневная Укрыта даль застиранною тряпкой, Так низко, тяжело и беспросветно. И солнца нет. И кофе пью одна я. А на дворе так сыро и так зябко. И на душе. И запах сигаретный Витает в кухне. Пишется подробно О мелочах, рисунках на фарфоре, Пейзаже за окном, бродячих кошках, Всегдашних обитателях трущобных… О том кто нынче у меня в фаворе – Ни слова. Может быть – совсем немножко, Так… вскользь… чтобы не строили догадок, Не вычисляли имени, которым Начнётся день. И кончится. Молитва Из слова одного. Прохожий падок На новости. И разнесётся скоро Молва. И даже станут говорить Вам, Что не к лицу. Не к месту. Не по летам… Да мало ли ещё причин найдётся, Чтобы с утра испортить настроенье? Ненужные мне подавать советы, К примеру – не плевать вблизи колодца, Способствуя развитию растленья. Сегодня небо серое. Но с краю Уже белеет – это признак солнца. Я не смотрю пока в почтовый ящик. Потом. Попозже.

За спиною лукавый чёрт – узнаванье знакомых черт. Не писать на разрыв аорт, не приманивать в гости смерть. Не читать твоего стиха и не вдумываться в него, Не молиться чужим грехам, не высматривать волшебство Там, где просто слова, слова – в математике чувства нет. Но, как хочется целовать незатейливый силуэт Этих строчек, кричащих – нет! Этих букв, говорящих – да! Чёрный цвет – это тот же Свет, но негаснущий никогда. 18.03.15.

Опять в стихах чего-нибудь навру... И, не найдя себе другого места, Останусь на ветру. Полощет грудь Солёное дыхание зюйд-веста. Ворочается море там, внизу, И тянет вниз с высокого обрыва. И мучает меня словесный зуд – Мой персональный бес такой игривый, Толкнёт в ребро – "Соври чего-нибудь!" А я и рада бесу подчиниться, С ним веселей!

"Кузнечик незатейливо стрекочет, и я, за ним вослед, всё стрекочу… Но - час Собаки… скоро первый кочет споёт… а я пишу такую чушь..." М.Т. Чёрно-белое К ночи март совсем какой-то хворый, Даже ветер за окном притих. Чёрно-белым мартовским декором Украшаю свой случайный стих. Улицы продутые, пустые, Нет прохожих. Жаль. Такая тьма, Лишь столбы стоят, как понятые... С обыском в заснувшие дома Входят сны.

Ну что мне делать, если слог не скуп? Писать яснее надобно, короче. Но снова дерзкий залп из многоточий пробьёт навылет длинную строку, бегущую, как белка по стволу – как мысь по древу... Странное сравненье… С утра одолеваемая ленью, лениво приглашу себя к столу, и чай подам и, заглядевшись в окна – (Там снег. Не странно ли? Вспотели стёкла) не услежу, когда остынет он... А общий вид туманно-отстранён, и слов напрасных череда толпится, мелькают письма и мелькают лица, и чёрно-бел мельканий этих фон. Мой адресат, конечно, не прочтёт… Едва ли он заглянет в эти дали, куда не звали нас и где не ждали, где все свои, и все наперечёт, и я – с моей неглаженной строкой, Морщинисто-нелепой и корявой... Он не прочтёт. Скажу ему – А зря Вы, Вот так махнули на меня рукой. Смеюсь, мой свет. Да, я смеюсь опять. А что ещё?

Какой же нрав у моего пера, Неловки и сухи мои чернила. И сердце мне сожмёт нелепый страх, Ужели, я опять сказать забыла, Что для разлуки самая пора... Какой же нрав у моего пера. Я Вам пишу прощальные слова, Укрытые прозрачным флёром грусти. Все строчки предназначенные Вам, Мы сложим вместе, а потом отпустим. Их понесёт досужая молва... Я Вам пишу прощальные слова. Неловок строй напрасных этих слов, Как прежние, они куда-то канут. Луна глядит в окно в тройном гало – Ну надо же. И лунный свет в стакане С вином, так неожиданно лилов... Неловок строй напрасных этих слов. Простите мне навязчивость мою, Мне не по летам эта резвость чувства – Моложе бы годами двадцатью... Теперь – любовь тяжёлое искусство, Чтоб не заплакать, я опять смеюсь... Простите мне навязчивость мою. Какой же нрав у моего пера, Я вовсе не о том сказать хотела, Но кажется, закончился контракт, Как быстро эта осень пролетела. Остыли угли нашего костра... Какой же нрав у моего пера. 17.03.15.

«Пространство спит, влюбленное в пространство»,(с) Б.Пастернак «Пространство спит, влюбленное в пространство», но как пространством стать и разделить с тобой твой сон? С завидным постоянством, хожу по краю сна. И край Земли, как край обрыва, страшен, крут и склонен обрушиться куда-то вниз, туда, где по утрам рождаются циклоны, чтоб вечером разрушить города. Твоё пространство, моего касаясь, промчится мимо, в дальние края. Но линия останется косая, чтоб этот путь не потеряла я. Когда скитаясь между звёзд угасших, в кромешной, бесконечной темноте, я вижу след, то мне совсем не страшно – что мир вокруг внезапно опустел. Я вижу след. И следуя инстинкту, Лечу туда, где разливая свет, и освещая стены лабиринта, горит свеча. И мысли в голове смешались, в ожидании открытий – там ты?

Далёкого отсюда горизонта дожди уже размыли параллель. На белых картах еле виден контур каких-то непредвиденных земель, придуманных художником-расстригой, пропившим краски, кисти и холсты, и озадачившим весь мир интригой. Молчащих карт белёсой красоты, Не каждый может оценить мгновенно, Задумается, потирая лоб, А после скажет зло и откровенно – "Да, ну вас к чёрту! Кто это поймёт? Где горы, что коричневым рисуют? Где города? Где реки и моря? Придурок, всё нарисовавший всуе, Потратил время и бумагу зря." Да, он себя не утруждал, подробно изображать детали. И пустырь разлёгся без стеснения, удобно, заполнив белым белые листы. И линий, словно вен, голубоватых, змеится тонко призрачная вязь. Пустырь так чист, не хожен, не захватан, как первый снег. Но где-то, затаясь под белым-белым, спрятались озёра, моря и горы, тишина и шум – шаги и даже звуки разговора – там где-то жизнь.

Вновь стиха черновик, будто нож, вонзи – И немедленно, без отсрочки, Расплывусь - так по луже плывёт бензин, По сырым и горячим строчкам. Словно сбор из разбросанных мной камней, Словно рана в плече сквозная… Не пойму – это нужно сегодня мне? И спросить у кого – не знаю. Лишь вопросы одни – это всё, что есть. Возвращаются рикошетом. Я кому-то молюсь – помоги мне днесь, Я не вынесу долго это. Я словами давлюсь – не успев в блокнот Записать. У Вас попрошу ли, Дать отсрочку на день, на неделю, но Вы молчите. Картёжный шулер, Снова тройку семёрку, а следом– туз, Неизвестно, откуда сбросив, Отодвинете, молча, в сторонку стул И уйдёте.

Молчит вечернее пространство, и неспроста – окрестность грезит постоянством, а тень креста змеится вычурно холмами, и солнца свет, протискиваясь меж домами, не так зловещ, когда багровою полоской разделит явь на «ты» и «я». И миром плоским пойду, смеясь. Там где-то край за горизонтом, Земли конец. И мне теперь, вполне резонно, искать вовне смешные прошлого приметы, твои следы… Я помню – это было где-то, но тают льды, ручьи промоют меж холмами намётки рек, а то, что было между нами, отнюдь не грех. Грехом не пахло даже близко – Как повезло… Лишь, зарифмованная в списки, Святая ложь. Лишь искажённо отразится не крест, а шест… Течёт прозрачная водица из разных мест. 12.03.15.

Пора, наверное, за ум Приняться. Даже, если сложно – Мой письменный шурум-бурум Затиснуть в рамки невозможно. Он выпирает из границ Листка, записанного ночью. Он неустойчив, как ледник, Водой весеннею подточен. Он просто рухнет как-то раз, Когда, затеянная нами, На самый пик взойдёт игра, Раскрашена полутонами, Расшита вязью полуслов, Полунамёков, полумыслей… Но под ногами скользок склон. И крут. А взгляд чужой завистлив, Материален он почти, И вниз толкает то и дело. Но тянется речитатив Ночных стихов. Свеча горела, Бросая тень на белый лист, И балансируя на склоне, Слова откуда-то взялись – Подите прочь, мой посторонний! Не нарушайте, без того Нарушенный уклад и прочность, Житья смешного моего. Какая нежная порочность На дне смешливых Ваших глаз… Да-да. На «Вы». А как иначе? И только тонкая игла Кольнёт. Ах, ерунда, пустячен Укол. Его ль бояться мне? Боюсь бесчувственности слова, Бумаги, белой, словно снег, И росчерков на ней лиловых. 11.03.15.

"Мы в книге рока на одной строке..." В.Шекспир Сырое утро жалось к облакам, Боясь спуститься ближе. И рассвета Дождаться было невозможно там, Где ночь свои расставила пикеты. И жадно заливала темнотой Пустынных улиц спящие кварталы, Окутывала слепо-глухотой, И открывала странные порталы Кошмарных снов, приснившихся к утру. Кошмарных лиц – героев этих действий. И мне казалось – я сейчас умру, И было страшно, как бывает в детстве, Когда во сне, как будто бы в воде Бежишь, а страх твои сжимает вены. И звук часов разносится везде – Навязчиво и жутко откровенно Отсчитывает, сколько до конца Тебе бежать, дышать и жить осталось... Болит и ноет палец без кольца – Утеряно? Украдено? Вот жалость... Сон выпил всю меня. Весь разум мой. Лишь искра памяти тихонько тлеет – Мой палец пуст и гол. И мне самой Понять едва ли – тёмные аллеи Уводят дальше, дальше... И темней Вокруг. А ты? Тебе такое снится? Как будто всё на месте, всё при мне, Исчезла только мелкая частица – Твоё кольцо...