Ну, здравствуй, здравствуй, Сумеречный Гость. Ты, как всегда – пришёл с заходом солнца, когда оно по морю разлилось горстями пламенеющих червонцев. Когда сменили ветры свой напев, с дневного на ночной переиначив, закат спустился в море, переспев, и покатился серебристый мячик Луны… И наступила наша ночь – беседы, как и прежде, до рассвета, мой Гость, пока за окнами темно, твой час. Когда дневные спят приметы, и так тонка причудливая нить ночных стихов, крадущихся по краю двух одиночеств, мы с тобой одни – и ты, и я. Мы сами выбираем свою судьбу из множества судеб. Не сосчитать возможных вариантов, и не найти такого места, где в таинственных, заветных фолиантах рецепты счастья. Вряд ли есть они. Мой милый Гость, невидимый, случайный, откройся мне.

Цитата libolev () "можно в тетради писать - наконец-то май!" Можно в тетради писать – наконец-то, май? Господи боже, какой он по счёту нынче… Сад утопает в сугробах цветущей вишни, Словно к нему на недельку пришла зима. Только не тает под солнцем легчайший снег, Пчёлы гудят неустанно органом звучным, Тысячи тысяч цветков облетят поштучно – Майские мёды всегда остальных вкусней. Что же сегодня горька мне весна моя, Мёдом смогу ли я горечь заесть такую? Вновь на страничке смешным глухарём токую, Вдоволь напившись полынного бытия. Вдоволь наслушавшись сплетен и новостей, Мнений таких непохожих, таких враждебных… Всё-таки сердце питается лишь надеждой, Робкой надеждой… Но как зацветает степь! Как же прекрасна, не выжженная пока Яростным солнцем, засушливым южным летом… Выйти с рассветом, да и затеряться где-то, Где розовеют серебряные облака, В капле росы отражается первый луч, Синий барви́нок рассыпал кусочки неба… Сказка моя, мне зайти бы в тебя, ах, мне бы Двери открыть…

В провинции театрик так смешон – Обнять и плакать, только и осталось… И чередою режиссёрских жён Все роли переиграны давно, Софиты гаснут и вокруг темно, А зрители… Их нет. Какая жалость, Они ушли, наверное, в кино. Сквозит любовью изо всех щелей, Щеляст театрик, протекает крыша… Нет счастья на земле, но нет и выше. Но, слава богу, хоть весна, тепло… Вытряхивают моль из королей, А из добра вытряхивают зло, И к завтрему сценарий перепишут. Развешан для просушки реквизит, Коты заведены для ловли мышек… И счастье есть! И новые афиши Уже рисуют. Старых примадонн Художник юный там изобразит. В репертуаре вновь какой-то Дон – Жуан, Сезар, Кихот… Парад страстишек, Страстей давно уже в помине нет. Иссякли. Износились.

Давай начнём с тобою разговор, Губами, пальцами… Барьер языковой В такой беседе вовсе не помеха… Дыхание о стены бьётся эхом, И пахнет счастьем ветер за окном. Давай сначала. Я всё об одном, О том, как мы с тобою жили-были – Не сказки, нет, ты знаешь – это были. Но лучше б сказки. Ветер странствий нас На все четыре стороны развеял. Где облаков трепещет белый веер, И что-то расцветает – вот, сейчас, Зацвёл неброский, но душистый клевер… Упасть в траву и слушать ход часов, Скользящих мимо мерно, незаметно, Так эфемерно и почти бесцветно. А в темноте Созвездье Гончих Псов Найти на небе. Видишь – Сердце Карла. Ты знаешь, это он украл кораллы У бедной Клары.

Она ему не верит ни на йоту, Читая писем скошенный курсив. За окнами кончается суббота, Закат в огне - отчаянно красив. Она сжигает письма вечерами, Напрасно ждёт ответа адресат. Она молитву шепчет, но не в храме – К ней бог давно переселился в сад. Она гуляет вечером у моря И учится по-чаячьи кричать. Сегодня у неё апрель в фаворе И запах моря, и ночной причал. Она давно со странностями дружит, А правильности выбросила прочь, И потому идёт себе по лужам, Как будто бы дождя родная дочь. Она раскрыла душу нараспашку И двери тоже нараспашку в дом. Неправильная, странная бродяжка Летает над кукушкиным гнездом. Она, как будто никому не верит, Но в то же время верит всем подряд. Ложится ей под ноги сонный берег, И волны ей о чём-то говорят. Она своя везде, где все чужие, И по чужим скользит неспешно взгляд... Стекольщики заточат все ножи ей, Точильщики все окна застеклят. Она не станет жить в тепле и неге, Где окна, не распахнутые в ночь… В роду, наверно, были печенеги, Совсем

Изысканную, вычурную тень Вам под ноги бросают ветки вишни… Мой свет, Вы нынче очень рано вышли – Не след свиданье назначать у стен Чужих домов.

Дневные переделаны дела, и в доме пахнет сдобою и чаем. Я нынче Вас на ужин приглашаю, а лучше бы Вам завтрак подала, весьма охотно. Только не теперь, давно, мой милый, и не в этом веке. Во сне, сквозь плотно сомкнутые веки, я вижу нарисованную дверь, и ключ. Но не подходит он к замку, другая форма выемок точёных. Теней, за этой дверью заключённых, я выпустить, наверно, не смогу. И в гордом одиночестве прибор опять мой стол привычно украшает, и скатерть накрахмалена большая, нарциссы в вазе… Я пишу Вам вздор, конечно, но поймёте Вы меня – я точно знаю, мы же, как двойняшки, мы даже одинаковые чашки купить сумели, как тут не понять. И вьётся одинаковый дымок, и чай, наверно, пьём один и тот же… Мы с вами удивительно похожи, вчера нас даже различить не смог какой-то любопытный гражданин, подсматривальщик нашей переписки. Сказал – «Вы, видимо, живёте близко – двоих читаю – видится один.» Мне не дождаться большей похвалы. Да и не надо.

Апрель, а мне всё кажется, что март – Так ветрено и пасмурно-тревожно. Отчаянные жители мансард На воробьёв растрёпанных похожи. Под крышами сто первых этажей, Плывущие сквозь тучи дождевые, Они забыли, кажется, уже, Как выглядят прохожие живые. Здесь наверху всё тучи да туман, А улица там где-то... Словно, пропасть, Что разделяет спящие дома, Скребущую по небу небоскрёбость… Гудящий лифт за несколько минут Тебя с небес на землю опускает, Сто раз в окошке циферки моргнут – И вот земля. Весенняя такая… Бегом туда, где старый город спит, Прикрыв до утра ставнями окошки Где тротуар из выщербленных плит Знаком до боли. А фонарь сторожко Посмотрит вслед – знакомый. Так и быть Иди, дружок. Соскучился, наверно, Замучил небоскрёбный серый быт Пустой пейзаж, почти что стратосферный. Внизу всё так, как быть должно всегда – Дворы из детства, старые качели Качает ветер. Дальше – слобода, Окраина...

Голодной синичкой по буковкам клавиатурочки, Хватая по зёрнышку, пальцы усталые прыгают… И чувствуешь снова себя распоследнею дурочкой, Которая смотрит на буквы, а видится фига ей. Никак не построить слова, всё уныло-зажатое, И нет ни сюжета, ни слов обольстительно-ласковых… Как будто на площади глухонемого глашатая Разносится речь, непонятная, полная гласными. Глухое мычанье, но страстью до верха наполнено! Слова недоступны – лишь звуки, но как это значимо… Слагаются в мыслях прекрасные речи любовные, Вот только письмо не написано, даже не начато. И снова за окнами ищешь подмоги у дождика, Его метроном, в подоконник стучащий размеренно, Расскажет тебе, что уже под окном подорожники Раскрыли листочки. А, значит, весна. Он уверен, но Тебе-то не легче, тебе всё пустое и блёклое, А пальцы всё ищут заветные буквы и символы… Нелепо молиться дождю за вечерними стёклами, Но некому больше... Моли поусерднее.

Ах, собеседник мой сладкоголосый, Во многих знаньях - многие печали. Зачем же Вам ответы на вопросы, Которых Вы ещё не задавали? Спросите – я отвечу, в чём же дело? Лишь паузы да строчки многоточий… Ужели был вопрос? Я проглядела? Не может быть. Мой адресат не хочет Писать мне писем длинных и забавных… А, между тем, весна до половины Прошла свой путь. Но Вы о самом главном И не спросили… Мой ответ лавиной Зальёт сейчас же белые страницы, Как только я увижу почерк милый В письме, преодолевшем все границы… Но нет письма. Поникшее ветрило Не сдвинет с места парусник.

Чему стишок сегодня посвятить? А, может быть, цветенью фритиллярий? Бег времени почти неощутим, Но красота в оранжевом футляре Степенно набирает густоты, И важности, и царственной осанки, Чтоб перед самым роспуском застыть, Как будто за кулисой дебютантка. И вдруг вперёд отчаянно рвануть, Раскрыв навстречу зрителям всю душу… Я ожидаю каждую весну Её спектакль. И нынче не нарушу Обычая.

Избавиться от сломанных замков, От писем непрочитанных – тем боле. И ощутить, как покидают боли От виртуальной тяжести оков, И как летят себе, за ветром в поле, Странички бестолковых дневников. Отпустит зарифмованная блажь Под натиском реальности. Прогнозы Зашкалят по шкале апофеоза. На площади объявят эпатаж Ничем иным, как морфиевой дозой – Обычный наркотический кураж. И странный блеск расширенных зрачков, На тот же морфий, несомненно, спишут. Прогулки ночью по соседней крыше Потянут на целительный укол, С которым полетишь быстрей и выше, Пасти стада дождливых облаков. А если вдруг случайно упадёшь На шаткую больничную кроватку, Нашатырём намоченную ватку Тебе подаст красивый доктор Дождь, И спросит – «Как спалось сегодня, сладко? Но отчего тогда такая дрожь? Кто знобким жаром иссушает дни? Я здесь. И у меня довольно влаги. Но ты опять попросишь лист бумаги, Перо и к ним хоть капельку чернил… Как отказать такой-то доходяге? Пиши, дурёха. Бог тебя храни.» 8.04.15.

Выдумывая новый стиль, Вернёшься к старому конечно, В надежде что-то обрести, Но безуспешно, безуспешно. И строчек – временных жилищ, Ещё не обживала нынче. Стишок метафорами нищ, Сюжет подробностью не взвинчен. Неугомонный карандаш Бежит по строчкам днём и ночью, Но ты полцарства не отдашь, А скажешь мне – «Эффект побочен От этих неудобных слов, От этой правды бесполезной, От обличения ослов…» Ты прав. Мой бог, куда я лезу? Сусальным золотом блестя, Бегут вперёд меня другие, И на ветру полощет стяг – Какой, неважно. Литургия Уже к финалу подошла, И причащают только верных. Чадит свеча. И вот – анлшаг. И… очищение от скверны? Но почему так душит дым От их звенящего кадила? И воплощение гордынь На лицах каменных застыло. В глазах не благость – торжество, Но кто сегодня торжествует? Не тот ли, что к щеке Его Припал поспешным поцелуем? Он был один. Других же – тьмы. Но кто гнилое семя сеет? Поёт молитвы и псалмы Лихое племя фарисеев. 6.04.15.

Пишу письмо, пишу на грани Всех допустимых в письмах норм… Как не обидеть и не ранить? И не спугнуть? Слова-прикорм Тихонько сыплю на страницы, Слова-манок, слова-капкан, Слова-дразнилки. А дразниться, Валять словами дурака, В слова завёртывать интриги – Легко и весело всегда! Игрок словами... Прочь вериги, Пора свободу слову дать. Пора пустить его на волю, И пусть летает, как волан. Пусть пролетит, сломав пароли, Вглядится в Ваши зеркала, Поищет отражений старых, Захочет их перелистать. И сердца Вашего удары Послушать. И читать с листа Едва написанные строчки. Читать и сразу отвечать, И… Много хочется, короче. Но есть граница и печать. Есть нормы принятой морали Но, как же тесно в нормах тех… Мы с Вами вновь вчера играли В слова, слова, слова… Утех И не придумаешь забавней, Когда вечерний синий свет Ручьём вливается сквозь ставни, И вышивает по канве Узоры странного плетенья, Наброски не рождённых слов. Мне головой кивают тени. И тихо шепчут – всё прошло… 5.04.15.

Как незаметно времечко прошло, Сбежало вниз по каменным ступеням, И мотыльками в тёплое стекло Легонько стук, да стук ночные тени. Здесь никого. Не бойся, мой дружок, Никто покоя ночью не нарушит. Лишь только месяц – тоненький рожок, Висит на ветках нашей старой груши. А в пузырьке на донышке чернил, В тетрадке есть свободная страница… Апрельский вечер слово обронил, С которым даже нечему сравниться. Не подобрать рисунка тайных букв, Не разгадать их сложного плетенья. Смотри – морщинка залегла на лбу, И под глазами притаились тени. Ночной дозор не дремлет никогда – Он ищет ключ. Но и замок потерян. Под утро в голове такой бардак, А пишущий, как сонная тетеря, Сгребая в кучу смятые листки, Сожжёт и пепел выбросит на ветер… Не удался намеченный эскиз, А ночь прошла, и день апрельский светел. Перед глазами всё ещё стоит Сплошная вязь замысловатых строчек. Но за окном такой прекрасный вид, Не терпящий словесных заморочек, Зовущий вдаль, неведомо куда, К кому?

Сегодня вечер – просто нараспашку – Казалось бы, куда уже красивей, Полощется апрельская рубашка, Расшитая серёжками, на иве. И на пригреве рой весёлых мошек Танцует лихо, радуется солнцу. Давно ли снег, февральская пороша… Так быстро всё, что кажется, взорвётся Усталый разум, опознать не в силах Примет весны, сменяющих друг друга Так быстро. Разве этого просила? А почки наливаются упруго И вот, гляди, уже готовы лопнуть, И выпустить на волю белый кокон Цветка черешни. Как же расторопно Весна дела вершит… А водостокам Сегодня ночью пить без остановки – Уже зюйд-вест завесил небо с краю, И будет дождь до 'утра мыть обновки – Цветы и листья. Запад догорает, Укрылся в тучи. Остывает небо. Щемящий запах в комнате витает – На столике стоит в стакане верба. Предвестником давно известных тайн И всё же тайных. Тайных до озноба, Как в детстве. Но уже грядёт развязка – Всех тайн. Запахнет в доме свежей сдобой, Изюмом и ванилью.

Ударившись о стену лжи, Строка на взлёте каменеет. Переломившейся камеей, У ног толпы в грязи лежит. Стих не родившийся погиб – Копытом гнусного подонка Затоптан лихо профиль тонкий И шеи сладостный изгиб… А толпы голых королей Пройдут и даже не заметят… О, как тоскливо воет ветер, Как холодно! Вина налей, Помянем бедненький стишок, Он мог бы стать таким красивым… Но реет бред кобылы сивой, Читателя ввергая в шок. Слезами полнятся слова, Иль пляшут лихо … в том ли дело? Летят стишки во все пределы, Как бесконечный караван… А толпы голых королей, Гордясь своим нарядом новым, Долдонят что-то бестолково, Присвоив роль учителей. 3.04.15.

Какой же дождь идёт сегодня… Ручьями с крыш бежит вода. Погода, хитрая, как сводня, нас не пускает никуда – - «Сидите здесь. Ни шагу дальше. Глаза в глаза. Там мрак и дождь!» И не удержит тонкий плащик воды потоков. Милый ёж, Подальше спрячь свои колючки – стихия, не поспоришь с ней. Возьми тетрадь и авторучку – пиши. Покуда дождь в окне Развешивает связки бусин жемчужных капелек своих, Пиши! Пусть будет безыскусен, и прост, как дождь, прозрачный стих. К сухим губам живое слово водой весенней льнёт само. Да, под луной ничто не ново, всё те же веточки мимоз, Всё те же в окнах акварели – Весна! И красок водяных Рисующие не жалели для платья нового Весны. Апрель.

«Мой друг, ты спросишь, кто велит, Чтоб жглась юродивого речь?» Б. Пастернак Мой друг! Юродивого речь Теперь не жжёт – смешит, пожалуй. Наверно, притупилось жало, А, может быть, скатилась с плеч Та голова, что прорицала? Иль просто больше нечем жечь? Теперь пришли другие дни, Не схожи эти речи стали С клинком легированной стали, Так сладко-бархатны они... Надежды юношей питали – Но что осталось после них? Мой друг, ты спросишь, как же быть? Но что сегодня я отвечу, Когда юродивого речи Напоминают сладкий быт? Ароматические свечи – Заместо факелов судьбы. И этот сладкий аромат Мятежный разум укачает, Снотворного добавит к чаю... Прости, но в строчки рвётся мат! Все, просто на глазах, Дичают... Не зря мне снился каземат. Ты скажешь бред? Да нет, не бред. Крадётся сладкая проказа, С души воротит от экстаза, И впору ехать в лазарет, Когда за ум заходит разум... Не помнишь, где наш пистолет? 1.04.15.

Ты вновь придёшь на огонёк свечи, как только вечер спустится на город. Непредсказуем, противоречив, и нарочито зол. Но знаю, скоро оттаешь и начнёшь своё читать, предупредив, что черновик, что сыро, и всё не так. Но вот, пока с листа. Как есть. Великоват, видать, на вырост. И строчка длинновата невпопад, Короче, может… А никак короче! И я забуду, что хотела спать, что далеко за полночь, между прочим. Но вновь помехи выдаст интернет, ты чертыхнёшься, камеру отключишь, И скажешь: «Нет. Меня с тобою нет. Остался голос. Это даже лучше. Забудь, и отвлекаясь от всего, вдыхай слова стиха, как будто воздух…» И стал читать. Случилось волшебство. Слова, как птицы, покидали гнёзда, и собирались в стаи ровных строк – то с клёкотом, то с тихим воркованьем. Журчал по строчкам светлый ручеёк, потом вливался в речку без названья. То ливень шёл, то иссушала сушь, то вдруг на взлёте обрывалась фраза, И ты ворчал: «Не дело.