На нашем районе гуляют Поджарые наглые псы. Углы во дворах оскверняют, Суют во все дыры носы. И нет ни покоя, ни спасу, Особенно по вечерам, Когда звучно лязгают лясы, Наточенные по углам. Два ордера: стая и куча. Подрался, нажрался и - пой! Домашнюю толстую сучку Нет-нет, огуляют толпой. А в целом, они неопасны, Ну разве в начале весны... Названье ж, подвид их и класс их - Поджарые наглые псы!

Мысли в такт каплям дождя Приводят в такие места, Где мудренО не остаться, Не загостить навсегда. Это такие места, Да, брат, такие места!.. Не выпутаться, не запутаться, Не лето и не весна. Такие места. Нехотя в бездну смотря Медленным взглядом дождя, Будь же уверен, брат, будь уверен: Бездна глядит в тебя. Белые города Молча встают из песка. Взгляд бездны тебе обещает Дорогу в такие места. Такие места.

Все никак не начнется весна. Жрут рассвет злые ветры. Даль за окном Часто сеяна ситом дождя. Холод собачий Ни уснуть не дает, ни проснуться. В опущенных ветках рябин Ожидание жизни застряло. Повисло. Висит. Золотое и красное небо, Как будто в кольце обручальном На тонкой любимой руке Отражается свежезажженный огонь. Посолонь и противусолонь Ходят беды, победы и боль. Начинайся, весна, не томи!

Семь тепла и семь утра. Луч, робуста, сладкий дым. Лай, пробежка как игра. Кран, вода, треск бороды И расческа. Шаг ноги, Лестница, бетон, асфальт. Не друзья и не враги. Бас-икарус, тормоз-альт. Сдвиг пейзажа, смена мест. Телефон, ключи, часы. Крупный ангел, мелкий бес, И еще - бесЫ, бесЫ...

Прилетел карась понедельника Вашему покорному до хлебальника. Хлещут пО плеши ветки ельника: Май к июню, а ты все в валенках. Кружат стаей дурные головы Д'во степи души моей маленькой. Не мякину жру, жую пОлову - Зубы бросили, я ведь старенькой. Не Господь ногам своим, матушка, А отец словам своим, дедушка! Как за белым Алтырь за камушком Я ж во поле тако деревушко. Понедельничек ко хлебальничку, А тростиночка да ко спиночке... Я устал таскать эти саночки Как по ивничку, так по ельничку.

Заря не зря на полгоризонта. Накрыло небо кастрюльку судеб, Издав краями подобье звона. Я чаю, день беспокойным будет. Сверкая сталью, помчит половник, Поскачут цифры багровой тенью. Здесь все подвижно, ничто не кроме, Тут кто не корень - уж точно семя. Оно случилось, - чуть теплым паром Уже курится поверхность супа, И в нем быть луком отнюдь не кара, Сопротивляться, мой мальчик, глупо! И пусть хотелось тебе не брюквой, Хотелось птицей и самолетом, Таков уж мир, что пятном на брюках Внезапно стать может близкий кто-то. Товарищ Броун, вперед, за дело! Перебери толокно молекул, Чтоб пробрало, чтобы перевертело, Чтоб протянуло до всех трабекул, Перемешало, переварило В горячем жире патриотизма: "Скажи-ка, дядя, в чем нынче сила?" "А силы нет, брат, одна Отчизна!" А вскоре супу добавят перца, Натрут с чего-нибудь горькой цедры, - И все, абзац, никуда не деться, Суп исчерпает половник щедрый. Пока в порядке, пока нормально, Но скоро, право, здесь станет жарко... ...........................

Наш разговор - отчетливые строки На теле виртуального листа. Начнут разнокалиберные токи Свой путь в совсем далекие места; Поскачет импульс вдаль электроволком, Взовьется, будто пепел, белый прах, И мой привет заблудится надолго На дальних на чукотских серверах. И все-таки он вынырнет когда-то В неласковой заснеженной весне, Легко узнав по следу адресата: Там сквозь мороз тепло души сильней. Пусть речь нема, и диалоги сухи, И слово до тебя дойдет не вдруг, Протянет Друг ко мне электроруки И молча скажет сердцем: "Здравствуй, Друг!"

В моем Бедламе молча Ночь крадется, Мне предлагающая Тьму в обмен на Сон. Меж толстых старых стен ничто не раздается, Ни шепоток, ни плач, ни стон. В моем Бедламе... а в моем ли только? Понадобилось столько лет, чтоб вдруг понять, Что мир - театр, но кто играет роли, Мне сквозь глазок не разобрать. Да, я размножен, поделен и сложен, Веселым Роджером отреявший вдоль рей, Стою, и прост, и необъятно сложен, И все ж гляжу в глазки дверей. Вот, я теперь утратил Покаянность, Мне с детства ставшую одной из Палачей. Почти синонимы, Обыденность и Данность Глядят из-за моих плечей, Как коридором молча Ночь крадется, Мне предлагающая Тьму в обмен на Сон. Так тоненько звеня, как паутинка рвется, Исходит Грусть, похожая на Стон.

Нечистый дух больницы. Поминутно Здесь что-то катится, гремя, по коридору, В котором ангелы в одеждах полицейских Играют то ли в бездну, то ль в волчанку. Неистовы медсестрины глаза За поворотом длинных коридоров, Сходящихся к покойницкой в один. Седая борода, задравшись к небу Беленому с каталки престарелой, Двошит селедкою и перегаром, Не в силах вонь столовой перебить. Здесь каждый третий сиз; дежурный доктор, Из-за того не подходя к ним близко, Брезгливо извлекает их диагноз Из спелой раннелысой головы. Переходя из тени в свет и снова Из света в тень из-за негодных ламп, Считаю на линолеуме дыры, Прядаю ухом на визгливый голос швабр, И со стыдом вздыхаю облегченно, Что в этих койках мучаюсь не я...

Лопот лапок под полами, В белых балках потолок. Легких ласковых желаний Лето льет за клоком клок. Перезрелая малина Вздрогнет капелькой огня. Родила жена мне сына; Мне, в меня и для меня.

Ей нравится чуть пряная игра, Ей нравятся серебряные маски И глиняный голем, и винный дух с утра. Ей это кажется забавным и опасным. И я ловлю, ловлю ее лучи, Которые чужую греют спину. О, пьяная звезда! Откликнись, не молчи; Пройдет лишь миг - и я тебя покину...

как подраненной птицы перо глухо звенит на ладони мелочь а все же приятно что никто никогда не любил тебя так как я не являюсь себе самому столь давно почти с самого детства пестрый ковер шерстяной опять мне рисунком к лицу ни отнять ни прибавить зим и лет весен и осеней все всегда совершается в срок поэт ты там не поэт

- Игнат, ты фанат? - Нет, Фома, брат, я женат!

Давай начнем все с чистого листа, Как будто было множество нечистых, Чтоб плавно, как у Ференца, у Листа, С длиною сомножалась высота. Давай начнем все с чистого листа. Давай начнем все с чистого... меня? Отмоем душу в душной черной бане От забытья и от воспоминаний, Чтоб миру дать немножество названий. Давай начнем все с чистого меня. Давай начнем все с чистого нуля. Приняв его вотще за единицу, Нам остается только молча злиться, Ведь суть не хочет все равно делиться Ни с ним, ни на него, ни для меня... Давай начнем все с чистого нуля.

Снег за окном синеет, и вот я едва различаю свое лицо, вплетенное в прямоугольник оконного переплета. Так странно наблюдать таяние апельсиновых фонарей на заре, чуть подернутой облаками. Руками не шевельнуть, не обратить взора вспять, не предаться пустым мечтам, все сидеть и смотреть не кино, не спектакль, ворохами набросанной пакли описанное пространство приходящей реальности, помешанной на приятном сне. Так всегда по весне, как поется в песне: сначала ты поглядишь в весну, потом весна поглядит в тебя, и молись, чтобы ей увиденное случилось по нраву; ты не пей ее, как отраву, ну, а лучше - совсем не пей... Я очнусь, лишь когда растает в переплете лицо мое.

Как мама сыночку любила! И не ругала, и не била, Отказу не дала ни в чем. Преграды рушила плечом Некрепким. "Для тебя, мой милый, Все для тебя!" - ему твердила. Сын вырос рыхлым комом ваты - Живет не подло, - подловато, Не вор, а так, жуликоватый; Он пишет безграмотновато, Альтернативно умноватый... Конечно, мать не виновата, Что сын воспитан... э-э-э... фиговато!

Ах, как бы взять, да действом оскорбить Страну, своей безграмотностью гордую, И бить, и бить, и бить, и бить, и бить Изящною словесностью по морде ей!

Где-то там, в темноте, по равнине Тенью стелется белый волк. Как над тундрою звезды сини В час, когда каждый ветер умолк! Перекраивая белоснежность, С юга пУрги опять придут. Одиночество как неизбежность. Белый волк, а тебя где ждут?

Течет чреда никчемных дней В удушливом, как вата, свете. Мой город, мокрый воробей, Нахохлился на парапете. Шипит под шиной луж шуга. Грачей все нет; пусты деревья. Мнет предпоследняя пурга В руках своих сосулек цевья. Клыками клацнув, холода Порвут, последние, штанину - И в ямке синего следа Я вечером с луной остыну... Как долго тянется рассвет. Развешанное над обрывом, Гремит белье никчемных лет, Как жесть, визгливо.

Размазан вечер кАкой по лопате Вонючей тесной подворотни бри. Смотри, узбек, тебя обходят сзади Ребятки с гитлером снаружи и внутри. От их шажков - то вразнобой, то вместе - Попрятались по всей округе зги. У гитлерят нет ни ума, ни чести, Ни совести. Беги, узбек, беги!