Июнь меж глаз, Москва мне в уши. Поет девчонка у метро, И тянет, тянет, тянет душу, Как из казенника патрон. Отчаянье висит над нами. Бесповоротно мертвый дрозд Пустыми черными глазами Уставился себе на нос. Я ослеплен, Москва, тобою, И оглушен, и безъязык. Покрыт тобою, как корою, Тобой поглочен, как шашлык. Зеркальных окон злой волшбою Я умерщвлен, как дикий дрозд... Узбеки шумною толпою Толкают жопой паровоз. "On the rivers of Babylon, Where we was sitting..."

В зеркальных окнах надпись YGOLORP Поблизости от Рэдисон Отеля, И я там в них, но лишь наоборот: Такая вот зеркальная неделя. Смотрю теперь немного свысока На реку, и мосты, и пароходы. Несет, несет заглавная река Нечистые коричневые воды. И мир - велик, и я в нем - очень мал, И Бог - огромен, и любовь - огромна! Мой утлый деревянный пьедестал Московский ветерок качает скромно. Ударит с неба перволетний зной. Под ним фонтан, - и тот сейчас усохнет, А я вишу меж небом и землей И в Боге отражаюсь, будто в окнах.

На крыше белого дома, На самом на лужном дне, Птицы корябают лапками Гордое слово: нет! Здесь женщины рождаются одинаково старыми. Не успел оглянуться - уже щенок Таксы на руках на бегущей лестице. Бреющий воздух лапками сухонькой старичок. Наступила ночь, неглубокая, как могила. Хостел не спит, но дышит. Его неспокоен дух. Радугой серых тонов окрашивается воздух. И так безумно, безумно, безумно, Цветет серебристый вех...

Женщины носят белые ноги. Женщин ведут загорелые плечи. Женщины штопают бреши и течи Нам, изнывающим от тревоги. Женщины делают хитрые знаки. Женщины ткут неприличные жесты. Мы погрязаем в привычной нам жести: Пидор на рее, акула на баке...

Если долго смотреть в себя, Остаются круги на сетчатке; И когда, наконец, ты очнешься от сна, Все вокруг вдруг становится резким, Столь отчетливо проступают Фрактонимбусы этого мира, А из западного горизонта Так пугающе резок Край далекого смога, Что размягшую душу Охватывает печаль, - И ты отдаешься дороге... Перекрестные ссылки утренних улиц Тревожно ведут тебя в инфинитив, Хотя порой тебе мнится, Что в пёфект континиус. Резкие тени Не избавляют тебя от страха, Что мир еще так совершенен. Рубахой Сохнет медленная душа На пустом сквозняке твоих чувств. Если плохо тебе - не волнуйся, это измена, Если же хорошо, - Бога благодари... Значит, перьями облаков обрастает цыпленок неба. Нелинейный конфликт раздирает миры пополам. Что-то этой весной мне не кажется солнце ярким, Видно, старость радостью быть перестает. Рассекается время на равные (часто) отрезки. Вновь поперли стихи.

Удивительно наблюдать, Как с годами Лицо твое в зеркале Покрывается швами, С сочащейся из-под них Сукровицей снов и пустых обещаний. М-да, с годами. А временами Покажет лица отросток Обычный подросток, Запутавшийся между годами. Жаль, нынче уже - временами...

Безверья жало высунув едва, Кусается без яда, без надежды. Безграмотные пыльные слова Свисают, как убитые одежды: Ни капли смысла, даже лжи в них нет, Лишь пузыри и всхлюпы, как в болоте... Наследие собачьих долгих лет - Как научили, так вы и поете!

Я был бы славы удостоен, Лишен сомнений, страхов, дум, Когда б не был так беспокоен Мой ум, мой крепкий задний ум!

Стандартные сны о себе самом — Реверс троллейбусной дремы. Весь остальной день мы просто орем В сотовые телефоны. Радиоволны нас видят насквозь, Наводки им не помеха. Небес Оператор в нас взглянет вскользь — Да так и зайдется от смеха. Радиожизнь, Электрожизнь Сервомоторами в нас визжит. Радионожи, Электроножи Суживают рубежи. Стандарты в системах ГОСТ и ISO Разнятся принципиально. Сыплет на мельницу синий песок Электрический мальчик. Радио свяжет нас в тесный клубок, Сплетет наши длани и выи, Выдавит наш электрический сок. Как же мы раньше жили?

Все еще май, и так хочется жить! Белое пламя цветущих черемух По-за стеклом за машиной бежит, Глаз повергая в поспешную дрему, В коей цветы превращаются в снег, Холод которого гнет позвоночник... Щелк. Вновь включаешься. Кондицьонер Этого бреда невольный источник.

Однажды Все станет неважным, И холод, и жажда, И время, и сны, Одежды, Стихи и надежды Ни после, ни между Не станут нужны. Ты знаешь, Не много теряешь, Когда начинаешь Дорогу за край. Ты тоже Был так осторожен, Да разве поможет Спешащему в рай Тревога, Что эта дорога Отсюда до Бога Ведет в никуда. Ты знаешь, Так мало теряешь, Когда начинаешь Течь, как вода!

Не поспевает мысль за взглядом - У облаков столь быстр полет, Как будто им куда-то надо, Как будто их там кто-то ждет. Понятен непокой природы: Назад секунды отмотай, - И поприсутствуешь при родах, Финалом коим - быстрый май. Размах грозы был лаконичен. Илья-пророк чуть-чуть устал. В кусту сирени лаем птичьим Дебюту рукоплещет зал! Сквозь поры в облачном базальте Ветр издает паскудный свист. Вот бывший голубь на асфальте, - Развернут, как газетный лист.

Женщина, плывущая по земле В новой красивой обуви С каблуком чуть выше, чем нужно, Являет собою пример Для остальных живущих Подвигом отрешенности, Средоточьем сосредоточенности, Воли собранием, Потрясающим совершенством Владения собственным сознанием!

Маленькая сучонка Со сломанной правой лапой. Мы встретились чисто случайно, В автомашине Нива С потекшим из бака тосолом, С этим в связи стоящей На безымянной трассе. Жарко пылало солнце. Город смердел. Все жили. Сомнительною водицей Спаивал нас Ярило. Зубы ее иголки Руку мне изнизали. Взял я ее под брюхо Теплое голое брюхо. Бог мой в меня низринул Сладко-соленое чувство. Звал ее то Маруськой, А то и вовсе Блединой. Нам хорошо с ней вместе. Нам с ней недолго вместе.

- Там что? - Тамбов. Там Нина и собаки. Тамтам дорог под колесом тугим. Тому уж день, как праздничные знаки Моршанский тракт развеял, словно дым. - Там кто? - Там Бог, витающий над нами, Творил небрежно радостный покой, И вкус беседы, искренней, как пламя, С улыбкой красной украшал икрой. - Там как? - Там боль. Вороною бесстыжей Она клюет зерно в твоем току. Пусть так, пусть я и вижу то, что вижу, Но ЗНАЮ то, что видеть не могу.

Сразу после заката незримый дым Устилает пластом самое мое имя. Я вернусь к тебе, милая, кем-то другим, Мы всегда возвращаемся кем-то другими. Тяжело удержаться в чужом седле, Да в своем усидеть-то втройне тяжелее. День сегодняшний будет оставлен золе, Что недолгим теплом наши души согреет. Что же, кони уже горизонт грызут, Чуя в гривах своих злого ветра ладони. Сердце мира навеки останется тут, Ну а мы растворимся в погоне, в погоне... Ну а женщинам - плакать, женщинам - ждать Нас, которые дергают мир за вымя. Уезжает затем, чтоб вернуться наш брат. Возвращаемся мы, пусть всегда, но другими.

Песнь лётчиков, совершивших вынужденную посадку в глухой Сибири, но вновь поднявшихся в воздух

Горят и плавятся приборы — Зачем мы жрали мухоморы???

Гремят остатки майских гроз В небесных тайниках, А мы — всего лишь капли слез У Бога на щеках. Кто оставляет скорбный след, Кто сохнет без следа, Кто отражает дивный свет, А кто-то так, вода... Рассудок пляшет в голове, Разинув в песне рот. Собака скачет по траве – И насекомых жрет.

В кухне светло и пронзительно пусто, Будто разбито мое окно. Тянет над полом прохладным искусством, Все хорошо, замечательно. Но Бегают мыши под полом как будто, Слышен мне топот их лапок седых. Я заклинаю их временем суток, — Нет, не берет заклинание их. Суетно дышат, шуршат и бормочут. Мыши, потише! Я слишком устал. Существованье их мир мой щекочет. Чу! Он качнулся, как в горке бокал! Грозно взрастает его амплитуда, Дрожь пробирает меня до кости. Все направленья — туда и оттуда — Трудно сжимаю в ослабшей горсти! В кухне светло и торжественно пусто. Злой и усталый сидит человек, А под столом лишь осколки искусства. Мыши ушли. Завершился их бег.