Я снова возвращаюсь в этот мир: Вновь беззаботный – в неге вод купаюсь. Купелей Бардеёвских снежный вихрь Меня встречает, радостно ласкаясь. В июльских красках он казался мне Глотком целебным чистого озона. Вода живая пенилась в стекле И душу распирало от восторга. Не выдержал, в начале января Вновь встретились, как будто с верным другом. Источников «богатая родня» Мне помогает справиться с недугом. Аллеи парка снегом замело, Зима шныряет средь уснувших елей. Мне здесь уютно, будто я давно Стал постоянным жителем Купелей.

Я не устал, я просто устаю, Мирские думы в голову засели, Их тяжесть душу потрошит мою, И не могу добраться я до цели. А потому не буду, как всегда, Страдать о том, что делается рядом, Теперь нужна позиция-броня, Желательно, с воинственным фасадом. Я не хожу по лезвию ножа И мне бороться незачем из мести. Так защити меня, моя страна, И правом обеспечь мой кодекс чести. Я не устал, я просто устаю Жить в постоянстве властного хаоса. Оставьте, думы, голову мою! Я с властью не решил ни одного вопроса.

Холодные дни, холодные дни, Их много в течении года. Все знают, какие бывают они, Когда их несет непогода. Холодные дни, холодная грусть, В них слякоть, тревога и стужа. Озябшей душой улыбнись хоть чуть-чуть, Быть может, найдешь себе друга. Забудут волнения мыслей лихих Два сердца в порыве едином, И корочка хлеба одна на двоих Останется в сердце любимом. Холодные дни, холодные дни… Но в них поселилась надежда, – Ты грустные мысли отдал им свои, Хоть дни и остались всё те же.

Небольшой, но славный город, Ни трамвая, ни метро. Тишиной и лесом дорог, Царским видом и Днепром. Но во времени жестоком Потерялась старина И на дне речном глубоком Тиной обросла она. Где зеленых трав покосы, Круч днепровских чистота? Грязного песка наносы Захламили берега. Новые хохлы ворвались, Захватили город-рай. В беспределе разгулялись, Словно бешеный Мамай. Город намертво пристегнут К свите пришлых главарей. Навязали свою зону, Игнорируя людей.

Раздумья на грядущий сон Словами в стих просились, Как будто в ствол зашел патрон, В строку они ложились. Ружейный выстрел – и патрон Шлет пулю в цель сурово. И стих все лезет на рожон, Стреляя метким словом. Когда закончатся слова, Застынут мысли рифом, Закончится и жизнь стиха Пустой стандартной рифмой.

Я помню детства дни шальные, Крутых ступеней перелом, Когда старушки дворовые Нас носом тыкали кругом. Я помню юность завитую И встречу раннюю с зарей, Когда одну, а не другую Любили с другом мы вдвоем. Я знаю старость роковую, С которой сжился до конца, Когда костлявою рукою Бокал не удержать вина. Лишь одного я знать не знаю И знать об этом не хочу, Закончу как – не предрекаю, Но жизнь по-прежнему люблю.

Сквозь листву пожелтевшего парка Веет северных туч холодком. Над обрывом склонилась оградка, Плача ржавчиной тихо, тайком. От натуги подорваны крыши, Дребезжит цепь хромого коня – Все мертво и лишь бегают мыши, Тишину и покой хороня. На песке задубевших дорожек Не резвится давно детвора. Как же так? Все обидно похоже… Неужели вновь брать на «ура»? Сквозь листву пожелтевшего парка Конь устало глядит на меня. Люди, делайте детям подарки, Подарите им парк от себя!

За окнами октябрь, а в доме – словно лето: В углу камин горит, разжаренный огнем. А во дворе в кустах, забытый подло кем-то, Котенок вкрик кричит, измученный дождем. Гори камин, гори, отдай побольше жара, Сгасающую жизнь я принесу в тепло – И в языках огня и в сумерках кошмара Припомнилось вдруг все, что в прошлое ушло. Всё складывалось так, как эта жизнь кошачья… Ты, малый, потерпи – я этот путь прошел. Обидчики твои, поверь, еще поплачут, Для них жизнь повторит палачества позор. Ты выдержишь, дружок, бойцом отважным станешь, В мир странствий поспешишь на зов кошачьих дам. Но в верности своей бесстыдно не обманешь, И я добро души сполна тебе отдам. Уж осень за окном кружит холодным ветром, Горит камин в углу – уютно нам вдвоем. Свернувшись на руках худым кошачьим тельцем Он вздрагивает чуть, мурлыча о своем.

Звонят, звонят колокола В твоей душе сродни печали, Что в неизведанные дали Тебя вдруг тайно увела. Звонят, звонят колокола… В союз сердец, давно сплетенный, В покой души уединенный Вплелась еще одна судьба. И рухнул мир в немом смятенье… Лавиной снежной стер он грани Любви, обиды и страданий – Живых убил, остались тени. Звонят, звонят колокола… Теперь в душе твоей ранимой, Привыкшей быть всегда любимой, Все перепутались слова. И прежний мир такой прекрасный Стал сразу холодно-опасным, Как помертвевшая звезда. По ком звонят колокола?

Тебя могу я сравнивать с весной, Ведь в ней так много нежности и света. Но, отцветая, мы пойдем с тобой В начало наступающего лета. Тебя и с летом я могу сравнить, Души тепло нам полем руки вяжет. Стыдливую ромашку вновь сорву, И тропка в васильках судьбой нам ляжет. Сравнить могу ли я с зимой тебя, Когда метели бьют по окнам шибко? Сравнить сравню, но только ведь зима Тебя встречает и сама с улыбкой. Про осень мне писать невмоготу, – Ей никогда с тобою не сравниться. Я желтый лист поймаю на лету, Чтобы тебе в любви вновь объясниться.

Трудно любить, раздвоившись душою, Сложно понять: «от тебя» и «к тебе». Чаша весов опустилась со мною, Чаша вторая зависла в беде. Да, непростое для жизни начало: Ты всегда рядом, но тихо грустишь, Может страдаешь, а может устала, – Тайну свою неусыпно хранишь. В дом заползла к нам холодная старость, И за туманом несбыточных грез Чаша вторая спустилась на радость, Но, к сожаленью, с шипами от роз…

Я с высоты семи десятков лет Гляжу на мир уставшими глазами, Понять пытаюсь – в чем его секрет, Как сохранился он в соседстве с нами? Ведь мир для нас – привычная Земля Да глубина натянутого неба. Мы – варвары, в том и моя вина: Безумствам общим поддавался слепо. Для всех Земля – удобный сателлит, Напичканный твореньями прогресса, Как милость, Человек благоволит Заботу проявить, для интереса. Тревогу бьют давно колокола – Становятся убийцами продукты. Как захирела матушка Земля… Кого винить? Неужто грех и фрукты?

И даже солнце не смеялось, И даже ветер сник на нет, Когда легла на сердце жалость, Мне кем-то брошенная вслед. И, глядя в зеркало устало, Сопоставляя с ней свой лик, Увидел вновь своё начало: Войны и детства страшный миг. В том бедном бытии рождалась Осмысленность людской души, Всепонимающая жалость Нашла приют в моей груди. Но мир порочных лжепонятий, Обид, обмана круговерть, В бедламе жизненных исканий Не дал мне песню ей допеть. Боль в безразличье обрядилась, Затихла в тайниках души, Смиренно прошлое хранила, Не покупаясь за гроши. И, наглотавшись вдоволь злобы, Предательства среди людей, Я мудрым с возрастом стал, чтобы Вернуться к жалости скорей. Глаза мне жизнь не заслепила, Со злом всегда шагал я врозь. Добро и жалость вместе – сила, В которой царствует любовь.

Надо мной свод неба сине-темного, Ветер колко щиплет за лицо. Навалилось время ненадежное, Камнем давит душу мне оно. Разродитесь бурей тучи хмурые, Раскрути сомненья ветер злой, Мои мысли разгони понурые, Может стану вновь самим собой. Буду вновь на улицах заснеженных Полной грудью сладостно дышать, – Чтоб не рухнуть вниз от гнета бедности И не впасть в отчаянье опять. Обступили дом мой переулочки, Муравьями люд по ним спешит. Ветер бьется снежными колючками, Подтверждая бедности вердикт.

А ветер, будто понарошку, Бросает листья мне в лицо. Уж снежную, как пух, порошу Поверх тех листьев намело. А там, вдали, над горизонтом Воздушный город облаков Несется к нам единым фронтом – Предвестником больших снегов. И ветер, листья разгоняя, Готовит белую постель, Со снегом резво забавляясь Несет нам вьюжную метель.

В доме прохладно, но греет лежанка, К боку прижавшись лежат три щенка. Мать копошится в печи спозаранку… С пола, в глаза мне – собачьи глаза. Было все, было: и холод, и голод, НКВД, обысковый погром… Шумный, с деревней в сравнении, город Был нам мечтою в величьи своем. Тлели в углах допоздна керосинки, Прядки сучили мотки конопли. В клубе колхозном – всегда вечеринки, После – домой по разбухшей грязи. Было все, было, – прошло, как виденье… Все обновилось. Да вижу я вновь Те деревушки, и их возрожденье, Только играет в них прежняя кровь. О, деревушки, забытые, в грязи… Память картинки рисует тайком. Сумерек с проседью павшие пряди В тихих раздумьях тревожат мой дом.

Бывает больно и смешно Смотреть в расстроенные лица, Когда от бедности скупиться Они не могут все равно. Когда в аптеках цены бойки, А жизнь измерена ценой – Не оставляют им иной, Лишь выброшенной на задворки. Когда растерянно глядят В глаза бесстрастным продавщицам, Пытаясь скромно объясниться И подешевле что-то взять. Когда на старческие руки, С презреньем к тощим кошелькам Глядят глаза аптечных дам, Зевая и томясь от скуки. Когда достигла горечь дна Души, мятущейся в загоне, И на прижатые ладони Незримо падает слеза. Так больно иногда смотреть… При этом восхвалять и петь.

Разбежались ручьи, потемнел вокруг снег, Обнажив неприглядность творенья людского. Тихо плачет весна, замедляя свой бег, Обходя островки эти снова и снова. Я гляжу в ее синь, удрученно молчу, Искалеченный ствол обнимая березки И, внимая бегущему грустно ручью, Закрываю корой вниз текущие слезки. Неохотно идут к нам апрельские дни, Умоляя март месяц еще задержаться. Но как быть им тогда с человеко-детьми, Что снежками так радостно, шумно резвятся. Улыбнулась весна, пакость взрослых забыв, Подтолкнула апрель, что томился у старта, Удивленный теплом ветер истово взвыл, Уносясь в глубину уходящего марта. Скоро зелен-трава приукрасит грехи Задубелых бомжей, разгулявшихся леших. Всем раскроет природа объятья свои И оставит навеки любовь в душах детских.

Себе бы спеть, но как споешь, Когда слова прилипли к нёбу. В лихой реальности живешь, Жестокость видишь, кровь и злобу. А кто споет, где тот певец, Который мог бы спеть мне песню: Гимн про братание сердец, Про тех людей, кто дружит с честью. Нет, не споет. Чумная жизнь – Иллюзион, гримасы смеха… Эй, человечность, отзовись! Идет жестокая потеха. А может спеть? Нет, не могу. Слова комком застряли в горле. Зачем тревожить пустоту? Слезами не наполнишь море.

В листве осенней затерялся вечер, Опавший лист ложится на плечо. Стегнул лошадку отдохнувший кучер На новый круг. А я все жду ее. Клиентов нет, со мной скучает кучер, Его удел – наматывать круги. А ну-ка , друг, подай мне лучше штопор, Глотнем с горла за дружбу, от души. Уснула ночь и я стою напрасно У окон дома, сон твой берегу. Ты не пришла – и это так ужасно! Я ухожу – уйти все не могу.