Мы выбирали меньшее из зол, Но зла, как видно, меньше не бывает. Обычный политический футбол: Кого-то бьют, а кто-то выбывает. Мы выбирали, зная наперёд, Что выбираем только лишь надежду; Что завершит Земля свой оборот, Всё станет на круги своя, как прежде Богатый не протянет беднякам, А сытый не поделится с голодным… Патриотизм, что вешняя река: Его хватает только на сегодня. Мы выбирали, чтобы не упасть И сдуру не тащить чужие сани. Забыв о том, что власть – всего лишь власть… И в Африке, и даже на Майдане…

Серый голубь городской Торопливо жрёт объедки… От него несёт тоской, Словно старая кокетка, Вертит задом и клюёт Крохи роскоши упавшей. И свинцовый небосвод И асфальтовые пашни Для него всего лишь фон, Только рама для картины… Здесь его Армагеддон И родные палестины. Здесь, гоняя воробьев, На котов со страхом глядя, Он всю жизнь прожить готов… Здесь и есть, и пить, и гадить… Точно также мы с тобой, «Словно птицы для полёта». Поздно вечером домой, Рано утром на работу. Точно также на Земле Мы и жрём и пьём и гадим. Эх, взлететь бы нам, взлететь! Да куда уж, на ночь глядя…

Я не жду тебя, Оле Лукое, Но приходишь ты, зонтик раскрыв. И никак не оставишь в покое, Хотя я ни чём не просил. Я хочу поскорее забыться, Но в лицо ты мне тычешь зонтом… Тебе тоже как видно не спится, Полуночный назойливый гном. Говоришь: «Посмотри на картинки, Ты хороший, ты их заслужил – Оставляешь в прихожей ботинки, А сегодня и ноги помыл». Прицепилось заморское чудо (Дядя Ганс, да за что ж ЭТО мне?). Оле добрый, но всё же зануда; Нет покоя мне даже во сне! Просыпаюсь я в недоумении – Что-то снилось, а вспомнить – нет сил. Выпит чай, кто-то съел всё варенье И свой зонтик в прихожей забыл… :blush: :cool:

Лишь пара дней… Но снег, увы, растаял; Ну а какой без снега Новый Год? Как видно, селяви у нас такая, Что всё выходит задом на перёд. Моросит унылая зараза (А ещё вчера был снегопад), Будто кто-то кнопку унитаза Надавил на небе невпопад. Вот уж в самом деле «срань господня»! Славянин теперь не СЛАВЯНИН. Эх, зима – шалава, сука, сводня… На пороге Новый Сукин Сын. Он придёт и вступит в одночасье, От фекалий ноги оботрёт… Ну а мы ему желаем счастья: Здравствуй, здравствуй, Новый Сучий Год! МНОГО СНЕГА, это МНОГО ХЛЕБА. Много грязи? – Каверзный вопрос. Брызжет прохудившееся небо, Облака – что дым от папирос. Тех ещё, совково-безмятежных… Где теперь забойный «Беломор»? Больше не цветёт в лесу подснежник: Снега нет. ПОЗОР, ПОЗОР, ПОЗОР! Всё упёрли, всё разворовали; Не боятся, ироды, тюрьмы! Старый год, прими мои печали В ГРЯЗНОЕ БЕССНЕЖИЕ ЗИМЫ! 29-30. 12. 2005г.

Меня удавили на старой осине, Мне в руки вложили букет из полыни… Туман нависал над болотною жижей И я понимал, что уже не увижу Ни завтрашний день, ни друзей, ни врагов, Ни дымную сень поминальных костров. Вы гнали меня, словно зверя, по чаще; Кольцо из огня и свистящие пращи… Но лес для меня не преграда, а дом, И с Духом Огня я как с другом знаком. Мне дикие звери давали приют, Открытые двери встречал там и тут, Трава от врагов укрывала следы И воля богов берегла от беды. Уже я решил, что отстала погоня, Что нет у НИХ сил, и меня не догонят… Но Доля* смеялась, ей вторила Мара: Вдруг чаща раздАлась и,.. словно подарок, Болотная тина, как капища плаха… И целились в спину из луков монахи. Средь духов трясины не знал я друзей; Тянулись осины руками ветвей… Монахи петлёй завязали шнурок… ЛЕТИТ НАД ЗЕМЛЁЮ ОСИНЫ ЛИСТОК. *Доля и Мара – языческие богини (Судьба и Иллюзия)

Коктебель – 2005* В руках сжимая гениталий Стоял поэт на пьедестале. И не скрывая интереса Пред ним стояла поэтесса. А рядом я, как на беду, Справлял там малую нужду… 6.09.2005. Коктебель Прислоняясь к виску пистолетом, Перебрав, словно чётки, грехи, Думал я, нафиг в мире поэты, Если есть в этом мире стихи! Расплодившийся HOMO POETUS Метастазы свои распустил… А сейчас мы его пистолетом-с, Приобщим, если нужно, тротил. Жаль стихов, они малые дети (Каждый третий – дебил и урод). Ночь. Луна. С гор спускается ЕТИ… Удивляет такой оборот? Разгадать ЕГО тайну веками Не могли вереницы пройдох. А несчасный стоит перед нами, Ловит грязными пальцами блох… Удивлённые вижу я взгляды Поэтически-приторных глаз. ЦЫЦ поэт!

В этом мире всё не ново: Любит женщин Казанова, Молоко даёт корова, Экстремляет экстремист. С девяти до пол второго У поэта время клёва, Я люблю себя, родного, Уж такой я эгоист. Жизнь вращается рулеткой, Заходи ко мне, нимфетка, Шоколадную конфетку Тебе дядя добрый даст. Я купил себе таблетки, Возбуждающие клетки. Не идёт ко мне нимфетка, Звонит наглый педераст. Положил* на всех и сразу, Суицидную заразу, При посредстве унитаза, Из себя я прочь гоню. Не подвержен злому сглазу, Не сидел в тюрьме ни разу; С трёх шагов в мишень промазал И в шкафу скелет храню. В общем, парень я ужасный. Но стихи мои потрясны. Абсолютно не напрасно, Вы читаете меня. Моё кредо – жизнь прекрасна, Не писать бы только басни (Вот уж вправду, труд напрасный). Дописался… Ну, фигня!!! *А шо таких словей нету, так я и сам знаю

Знакомым – куртуазным маньеристам. Я так скажу, прельстительная дева, Не соблазнить меня Вам наготой! Конечно, я могу сходить «налево», Но в том не вижу пользы никакой. Ваш зад весьма, вне всяких категорий, А грудь, так просто чистый силикон! Но от меня услышите лишь sorry, Когда Вас огляжу со всех сторон. Прелестны, понимаю, что прелестны; В постели может даже хороши, Но все же, вашей сущности телесной Не обогреть возвышенной души. И что Вам SEX? Лишь позы да оргазмы… Какая, право слово, суета… Ну как же это всё не куртуазно, Как фабула приземисто-проста! Погрязнуть в соматических объятьях, Мычать как две коровы на лугу… Такое не могу от Вас принять я! Простить себе ТАКОГО не смогу! Что Вам Шекспир, Петрарка, Че Гевара, Культура, Крематорий, Колизей… - И вовсе я не толстый и не старый! А впрочем, убедила, БУДЬ МОЕЙ!

Я ДРУГОЙ ТАКОЙ СТРАНЫ НЕ ЗНАЮ, Вообще, других не знаю стран… Видишь, ангел по небу летает, Видишь, пищи алчет таракан… Правильней сказать, таки, ПО НЕБУ, Таракан, так вовсе оборзел… Много стран, где я ни разу не был; Уж таков, как видно, мой удел. Мой удел, надел, на дилижансе… (Очень звукописная строка). Впрочем, что вам эти реверансы, Это я «включаю дурака», Это я словесным непотребством Искушаю милости судьбы. Это замечательное средство Разбивать писательские лбы!

Как-то, помнится, по-пьяни Трахнул Аню Модильяни. Образец интеллигента, Предложил он ей абсента. Не учёл лишь басурман, Бабы русские стакан Выпивают как микстуру… Повторивши процедуру, Понял он: финансам крах! От природы не монах, Заявил: «Мадемузель, Не желаете ль в постель?». «Pouruoi pas» - ему в ответ (В смысле, отчего б и нет) Скушно в городе Париже, Аня с криком: «Что я, рыжий?», Модильяни хвать в охапку, Шепчет на ухо: «Ты лапка; Соглашаюсь на натуру! Отказаться?! Что я, дура?! Да и ты не глуп, как вижу (Опусти-ка руку ниже). Недурён у нас дуэт – Живописец и поэт». О подробностях постели Вы б, наверно, знать хотели… Не могу ничем помочь, Лишь скажу: «Вот это ночь!». Говорят, что до сих пор Сохранился коридор, Где написано на стенке: МОДИЛЬЯНИ + ГОРЕНКО!

Так зимно, холодно мені; Спливає вересень, спливає Неначе у страшному сні, І сил прокинутись немає… Немає – раз і назавжди. Немає – сум і порожнеча. Лиш тількі хвилі на воді, Лише тягар важкий на плечі. Нема, не буде… Ні, не так! Вірші стають перед очима. Пішов з життя поет-дивак, Життя потік його не втримав. Пішов, лишивши по собі Самі вірші, а більш нічого. Він жив постійно у журбі, І захлинувся… Випадково. Втонув поет, але П’єро* З його вірша, створіння хворе, Шукає правду і добро, Весь час вдивляючись у море. І Чінгіз-хан на віслюку, І Тарас Бульба на жар-птиці Лишились тут, хай тобі спиться Під тихий плескіт у ставку. Годинник став, спинився час. Все по нулях, та десь, я знаю, Читаєш ти “Еклезіаст” І дивишся з-за небокраю. *Тут і далі персонажі та образи з віршів Олега Гріценко

«Напой мне Родина дамасскими губами» А. Кабанов «Дай Бог, что бы твоя страна тебя не пнула сапожищем» Е. Евтушенко «Патриот – человек не жалеющий всех своих сил и самой жизни для защиты Союза Советских Социалистических Республик – оплота мирового пролетариата» Словарь иностранных слов 1952-го года издания. Мне Родина не пела о любви И не шептала нежные признанья. Мы с нею не сидели vis-a-vis И не делили прах воспоминанья. Она меня не пнула сапогом (Пылинки, впрочем, тоже не сдувала). Я с нею только шапочно знаком, Но оба чтим условность ритуала. У Родины нелёгкая стезя, А у меня своя, таки, дорога. Не попаду я в новые князья (За это не судите меня строго). Своею жизнью Родина живет; Умру, - не улыбнётся, не заплачет. Так почему, тогда, я патриот? И вообще, что слово это значит.

Каким путём пойдёшь ты на Голгофу? И вообще, зачем Голгофе Путь? Бессмысленны рифмованные строфы, Что ни уму, ни разуму ничуть Не принесут ни счастья, ни познанья, Не тронут болью жир вокруг сердец… « Фонарь горит сугубо инфернально» - Да что в нём инфернального, мин херц? Каким путём? Напыщенно и важно Ты говоришь о выбранном пути. Адепт пустой софистики бумажной, Готов ли сам, всё бросить и пройти По лезвию, по терниям, по плахе?.. И улыбнуться шутке палача, Или, хотя бы горестно заплакать, Или мерзавцу морду настучать!? Забыть про всё, презреть авторитеты, Поверить в крест, висящий на груди, Сорвать с плечей смешные эполеты, Не думая о том, что впереди Ни денег, ни успеха, ни признанья, А только Путь под тяжестью Креста. И руки, перебитые страданьем, И терпкий вкус тернового листа. Готов идти? (Не ври и не юродствуй, Прикрывшись сходу ворохом бумаг). Тогда приму твоё я превосходство, Пусть даже ты – мой самый кровный враг.

Стих про писательское блядство. Ошибка: братство, миль пардон. Зерно духовного богатства, Душевных истин самогон. Крепки писатели умищем (Хоть мало дружат с головой), И на всеобщем пепелище Замысловатой трын-травой Растёт писательская масса, И разудалый пустоцвет Жуют кичливые пегасы. Моншер, чего здесь только нет… Один, с мичуринской ухваткой, Скрестить два вида норовит. Стихи и бизнес. Но загадка: Барыга он или пиит? Другой кричит с остервененьем, Что графоманы все вокруг. А он поэтище нетленный, Сам Евтушенко ему друг. Есть и такой, что на панели Свои шедевры продаёт. Он записался в менестрели И всех прохожих достаёт Своим глубоким пониманьем Своей же пафосной души. Гибрид шарманки и тарани, Пургена смесь и анаши. Официозная особа, Поэта видного жена. В одном лице Белинский с Глобой. В душе?

Во мне сейчас чего-то шебаршится, Чего-то лезет прямо из души… А ну, поэт, раздвинь-ка ягодицы И акт рожденья творческий сверши. Сейчас, сейчас, болезненные спазмы Произведут нетленную муру. И с криком облегчённого оргазма Поэт родит чего-то поутру. Сопливый стих обмоют в одночасье И спать уложат в толстые тома. Спелёнанный лежит он, безучастен; Ни есть, ни пить не просит нихрена. А что же я? Неймётся мне, уроду. Душа успела снова нагулять. И чувствую, уже отходят воды, И я рожу чего-нибудь опять. 20.06.05

Мои глаза танцуют рок-н-ролл, Скользя по бюстам мимо проходящих. В глаза – ворота забивают гол Мячи грудей, по воздуху летящих. Мой взгляд назойлив, словно стая мух, На ноги тянет, словно на приманку. И обострённо чувствует мой нюх, Горячих тел вспотевшую изнанку. Вокруг меня десятки женских лиц, Их взгляды ненавязчиво - манящи, Роскошная упругость ягодиц, Мне хорошо, меня всё больше тащит. Жара и лето дарят нам стриптиз И жаркие, воистину, объятья. Мои глаза скользят то вверх, то вниз, Срывая с женщин призрачные платья.

Душа оторвалась от тела - Таков уж душевный удел… Она улетать не хотела, А ты умирать не хотел. За вальсом сыграют мазурку. Парадная зала пуста. Скользят по паркету фигурки; Лишь видимость, лишь суета. Душа ещё рядом, ей грустно, Она не привыкла – одна. А тело огрызком капустным, Распахнутой створкой окна Лежит возле самого сада, Осенние листья в цвету, Ажурно-витая ограда… - Уже не войдёшь. – Не войду. Мазурка два раза звучала, Уже объявили кадриль. Ты помнишь, как вышел из зала? Как зал из тебя выходил? Душа. В этом призрачном свете Нетрудно лишиться души. Ухода её не заметил. Заметив, догнать не спешил. Последние всплески кадрили, За полькою шёл полонез. Скользили фигурки, скользили… Тебя уже не было здесь. Тебя уже не было вовсе. И только в забытом саду Над листьями плакала осень. Ты где? – Я уже, я иду…

Звукопись нынче в моде; Писают звуком стихи. Словно лимон и сода, На рубеже стихий (Щелочной и кислотной) Пеной шипят словеса. Я понимаю – модно, Только вот пись-голоса, Что ни уму, ни сердцу, В общий сливаются фон. Постно. Добавить бы перцу, Соли добавить… Пардон! Лезу в чужую кухню (Может в кастрюлю плюю?). «Ухнем, дубинушка, ухнем» И в звукописном строю Плавно бредут по пустыне, Звукопись лямкой впилась… Господи, ты прости им Эту словесную связь. :smoke:

Памяти моего отца, Сазонова Павла Андреевича – ветерана Отечественной войны. «…Замполиты, политруки, но по-прежнему комиссары…» Из песни советских времен. Разрешите, я с лошади, можно? - Замерзая, боец умолял. Не положено, бля, не положено - Политрук, как последний шакал В полушубке и валенках, с дрыном. В сапогах и «хебешках» бойцы. Шли на фронт молодые мужчины - Недоростки, салаги, юнцы. Холода, а им шапки лишь дали; Замерзая, брели пацаны. Мы такого в кино не видали, В героических лентах Войны. Пресловутая конная тяга, Лошадиные силы солдат. Это после руины – Рейхстага. Это после – Победы парад. Согревали тяжёлые пушки, Хотя жутко болела спина. Всё понятно – война не игрушки, И во всём виновата она. Виновата, что формы не дали, И что палкой грозит политрук. Замерзали они, замерзали, И не чуя уже ног и рук, Промерзая до самого сердца, Салажонок болтался в седле. А ему б хоть немного согреться, Пробежаться по мёрзлой земле. Под уздцы бы, и вся тут недолга. Так и было б.

Ваши возгласы спугнули, Словно птиц во время танца. Вы слизали поцелуи Языком протуберанца. Ваши губы не умеют Быть обласканы другими. Ваши волосы редеют, И тускнеет Ваше имя. Стал гнусавить голос звонкий, А в глазах сквозит усталость. И от прежнего ребёнка Ничего уж не осталось. Вас приводит в раздраженье То, чего не испытали И пугают ощущенья Те, что ранее прельщали. На лицо надета маска, А душа плащом укрыта. Вы любили слушать сказки Про героев и бандитов. Ни минуты упоенья, Не изведать Вам уж боле. А счастливые мгновенья Отдаются старой болью. Вдохновение на лицах Бередит былые раны, Вы уже успели сжиться Со своею ролью странной. В лету канули те годы, Когда Вы калёной сталью Эфемерную свободу У любви отвоевали. Я смеюсь над Вами в голос: Столько глупого старанья… Если б Вы, хотя б на волос, Приближались к пониманью.