Всё кончено. Возврата не бывает ни в солнечно-янтарном забытьи, ни в снах, ни в говорливых птичьих стаях, летящих над просторами земли туда, куда вовеки не вернуться, туда, где птицы петь не устают, где хочется, как прежде, окунуться в сосновый и берёзовый уют... Где млеет речка, тихая голубка, с названьем сладостным и хрупким: Цна... Цена забвенья. И цена прозренья. Вовек невосполнимая цена.

Мой Тамбов! Я умру на чужбине... Так случилось – вини, не вини. По заплаканной горькой рябине память сердца лелеет огни и горюет. Но плакать не смею. Виновата. Себе не простить... По заснеженным хрупким аллеям в снах твоих буду я приходить. Всё сокрылось в дали полумрака. Тускло светит в ночи Млечный путь. Мой Тамбов! Я к тебе, как собака, припаду на усталую грудь, чтобы выплакать беды-печали и тоску о далёком былом. Как же солнечно было вначале! Поздно, поздно оплакивать дом, где, смеясь, ликовало и пело легкокрылое детство моё. Не сбылось. Отцвело. Улетело похороненных лет бытиё. Только жизнь ещё теплится в теле и пульсирует память, скорбя. Я в бреду на больничной постели, город мой, предавала тебя... Задыхаясь, сознанье теряя, грызла стены, срывала бинты. В тёплый край устремилась, не зная: без меня истоскуешься ты. Будешь звать. Будешь плакать ночами, как и я без тебя, мой родной. Колокольчиком эхо печали позвенит над моей головой...

В доме сирот – стариков и старушек – доме печали, болезней, скорбей, в блёклой столовой под звяканье кружек дать ему слово просил дед Андрей. Сгорбленный, тощий – посмотришь, и жалость вдруг полоснёт, как по сердцу ножом... Вот что от жизни геройской осталось, вот где по гроб уготованный дом. Еле стоит. Но во взгляде загадочном что-то из тех пламенеющих лет. И ордена на груди светят празднично, хоть календарного праздника нет. Силы собрав, распрямился, подбодрился, где-то в кармане нашёл карандаш и написал на дверях крупным росчерком: КРЫМ – НАШ! Бодро взглянул на друзей-однокашников: – Тем, кто не видит, сейчас повторим! Разве не слышали радио, граждане? НАШ КРЫМ! Что? – прошептала старушка согбенная – Что? – проскрипел одноногий слепой... Заволновались о чём-то неведомом – кто засмеялся, кто машет клюкой... – Слава России! – прошамкала бабушка, – Слава!

(ТИГРУ БЕЛОМУ ПОСВЯЩАЕТСЯ) быть дворником серебряной метлой подмести планету заметить смычок на груди у скрипки серебряный шланг отпустить прольётся хрустальными струями дождь на южном полюсе шара соединятся струи и струны музыкой вечной любви * * * цветок на груди моей скрипки замер музыка молчит спят ноты

Шелестом трав, переливом листвы грезит весна, и, как прежде, «на ты» к ней обращаюсь. Пенные пряди белеют, увы, но не склоню пред тобой головы, нет, не прощаюсь. Ты собралась побороться со мной счастьем цветенья, шальной синевой, сладким дурманом... Дерзкая, мне прокричала «отбой», видя, что НЕ соглашаюсь с тобой, зная, что рано. Рано! Ещё не окончена жизнь, рано пытаться меня уложить в сумерки снега. И накануне, в конце февраля, ты приползёшь одолжить у меня ноту разбега!

Спасибо за замечание, Эвелина. Я же говорила, что с трудом выхожу в Инет - сейчас пришлось выйти 4 раза для того, чтобы уничтожить повтор. Не знаю, как он появился.

Было время – были братьями, и не думали тогда, что взаимными проклятьями пересытится судьба. Мы не знали и не ведали, кто был прав, кто виноват... Не вернулись. Не с победами. Сотни, тысячи ребят положили свои головы по велению вождей Вот и правда. Правда голая без навязанных идей. А вожди, весьма довольные всласть казну опустошить, затевают войны новые, чтоб ещё богаче жить! Что взаимными проклятьями переполнится судьба, мы не знали. Были братьями! ...В те, недавние года...

Гордиться всем! Они – герои! Восславим их заслуги тут: За гривну рОдну мать уроют, За доллар Бога продадут!

(ПАМЯТИ ОХОТНИКА) Здравствуй, добрый Учитель! Тебя мы так трепетно ждали – Рэм и Ника, Агата, Руслан и другие друзья... Мы-то знаем, что в мире людей – в этом мире печали – друга лучше собаки практически встретить нельзя. Мы тебе благодарны за труд обученья охоте, за нору,* по которой гоняли рыжуху-лису... Мы умеем брать след даже в дождь, даже в топком болоте – каждый весело думал: «тебе я добычу несу!» Обучал ты двуногих других, чтоб владели натаской, так что дело твоё есть на свете кому продолжать. Мы тебя обнимаем с собачьею нежною лаской, и от радости наши хвосты так упруго дрожат! Вместе Млечным путём мы пойдём в край счастливой охоты, позабудутся все неудачи, болезни и скорбь. Там отыщем кабаньи и лисьи незримые тропы, только ты успевай и ягдташ для трофеев готовь Станем весело жить.

Телефон: 8(86167)78129

Не взбиваю я подушки, Одеяло не трясу – Лишь бы у моей подружки Не застряла пыль в носу! У неё недуг ужасный – Мне такого не понять. Называется он астмой... Мне-то девяносто пять, Ей шестидесяти нету, А пыхтит, как паровоз. Вот послал Господь соседку – Только зря тревожит нос! Нынче благодать какая: На дворе-то, чай, июнь, А она сидит читает – Просто отвернись да плюнь! Мне-то книжки, во! В печёнках – Даже в руки не возьму! Что я, школьница-девчонка, Или я должна кому? Книга, видно, дорогая: Ишь, тиснёный переплёт... Я обложку открываю... Это что же? «Идиот»? То-то вижу я, подружка Вроде как-то «не того»: Все на лавочках старушки, Ну а ей подай ЕГО! Ей ничё не интересно: Кто, когда, зачем и с кем. Говорит: «Вот Достоевский!..» Впрочем, ну её совсем! Вот она, литература – До добра не доведёт! А соседка просо дура! И за что мне не везёт?

Я подпрыгивала и хвостом виляла, пока он гостинец мне разворачивал, и думала: «свёрток, видно, немалый!» с простодушной доверчивостью собачьей. Добрый человек! Отнесу щенятам. (как они утром сегодня дрожали...) Порадуюсь вместе с ними и я там, в скромном логове за гаражами. Откушу немного (три дня не ела), самую малость, самый чуток. А ведь детей накормить хотела... Стыдно... Хотя и остался кусок! Но почему-то двоится в глазах, огонь загорелся внутри... Говорили давно уж знакомые псы: «Гав! У людей ничего не бери!» За кусок отравленной колбасы! Щенятам? Хорошо, что их смертью не угостила... Помощи просить? У человека? Куда там! Вою, собрав последние силы: Бегите, звери, бегите, братья! Чем дальше от человека, тем лучше... (Как больно умирать! Проклятье!) И не надейтесь на случай! А живодёры... Несдобровать им... Господь за всеми следит. Слышит Он и мои проклятья и убийства им не простит...

Вглядись в янтарные глаза – Нам Новый Год несёт коза. Она талантлива во во всём, Но несколько застенчива: В конфликт не вступит нипочём – Ну просто чудо-женщина! Внимательна и деликатна, В общении всегда приятна – Ей уваженье и симпатия Дороже фирменного платья, Хотя и обладает вкусом Коза на уровне искусства И людям творческим всегда Коза благоволит. К искусствам склонен ты? Тогда Ты козий фаворит, И в этот Новый козий год Тебе конечно повезёт!

Учитель! Дозволь коснуться твоей одежды мне, не достойному назвать Твоё Имя... Исцеление от язв - робкая надежда - тридцать три года страдаю ими. Помилуй раба Твоего, прости моё маловерие, укрепи мой дух - яви Свою милость! Язвы души не дают надеяться, чтоб исцеление-чудо свершилось. Тело - постом, душу - молитвой, тысячи раз преклонить колени... Поле сражения. Вечная битва. Но не поддамся унынью и лени. ............................ Ах,не о том я, Учитель! Не ходи на Голгофу! Учитель! Им не нужна Твоя Истина! И всё закончится очень плохо, и каждый Твой след будет кровью сочиться. А те, кто недавно кричали "осанна!", - и фарисеи, и мелкий люд, уже сколотили крест окаянный и - убьют! Учитель... Я привык к своим язвам, а Ты - уходи! Знаю без доказательств: Ты - Сын человеческий! Вечному - Вечность Вечная Вечность Любви.

Принесите мне то, о чём я и не просила... Приходите, те, которых я не звала. Есть в словах недосказанных робкая сила, и, вдобавок, кажется, я жива. Приходите... Нет, не прошу. Слишком накладно ждать того, кто может быть никогда... Не потому ли забывчивость так заразна, что приблизиться страшно, перешагнув за горизонт? Он внутри меня тихо дышит, и бежать ему вслед - нелепая суета. Потому ничего не жду. А тот, кто слышит, знает, что горизонт - это смятая пустота.

ПОСВЯЩАЕТСЯ ВСЕМ МОИМ ДРУЗЬЯМ Всего только имя, одно только имя Господь дал во имя Любви... И ангелы машут крылами своими, И мы на земле не одни. Не слышен шум крыльев, невидим свет лика - Узнать их нам не суждено, Но светом, меж смертью и жизнью пролитым Они простирают крыло. Падёт озаренье на мысли и чувства, И сердца коснётся оно: А вдруг и тебе это чудо искусства Быть ангелом чьим-то дано?

Что со мной творится, я сама не знаю - Я же понимаю, что любить нельзя - Только почему-то и во тьме мерцают Мне твои большие рыжие глаза. Колкие снежинки робко гонит ветер, В ухо тихо шепчет, что нельзя любить... Меж стволов берёзы ясно звёзды светят. И глаза - как звёзды. Их мне не забыть В уголочке сердца огонёк зажёгся. Это не погасят ни дожди, ни снег. Сердце вечно верит: память не сотрётся О тебе, хороший, милый человек. я всегда шальная, всё во мне не так. Только не волнуйся, милый, сделай МИЛОСТЬ, И не надо помнить о моих словах. Всё, что я сказала - Не тебе, наверно, а себе. Чтоб просто душу отвести. А за то, что я с тобой так откровенна, Ты меня уж как-нибудь прости!

- Смотри, смотри: чёрный воронок поехал - опять кто-то проворовался! Допрыгался! Возмущённо вещает бабушка, штопая Танькины чулки. -А что такое "допрыгался" спрашивает Танька, ёрзая на стуле. А то и значит, что рыльце-то в пуху. - В каком таком пуху? - не унимается Танька. - Да говорят так - значит, не удержался на хлебном месте, украл народное добро . Вот и пуст теперь сидит! А бывает, что и зря посадили. Если не разобрались, значит. Была у нас семья - дружили мы с ними . Каспаровы. Вот усыновили они мальчонку-испанца - мода тогда такая была. А их объявили врагами народа. А за что ? Учителя оба были. Украсть ничего не могли, что из школы унесёшь, карты что ли географические или скелет из биологического? Ну и дальше что? А ничего. Посадили. Это потом мы узнали, что "десять лет без права переписки" означали расстрел... Танька задумалась. Нет справедливости на земле.

Если кто-то из соседок жаловался на скверное танькино поведение, бабушка не спрашивала, как и почему это произошло - просто наказывала и всё. На этот раз случилось по-другому. Пришла тётя Зоя и сказала, что Танька стащила у ней со стола семь рублей. - Вон отсюда! Моя Танька никогда не была и не будет воровкой! - гаркнула бабушка, вытерла руки о фартук и закрыла дверь. Танька задумалась. Впервые бабушка не захотела выслушать соседку! А то бы ей досталось! Но радость была недолгой. Зимой, а именно на новогодние праздники, она "проворовалась". Так обычно говорила бабушка, когда приезжал "чёрный воронок". "Проворовался ЭНКАВЕДЕШНИК, - заявляла бабушка и отворачивалась от окна.