О мере подвига ведется давний спор, И не найдут философы ответа. По мне, так тот, кто победил запор, Достоин ордена лишь за одно за это. К чему же ордена? Не жалко целых двух За столь тяжелое и важное деянье. Еще витает в воздухе геройский дух, И чувствуется он на растаяньи. Быть может в сердце проникая молодым Расшевелит их “постоять за други”. И станет наш народ непобедим, Кряхтя на унитазе от натуги.

Сидит в тюрьме Козюля Тимошенко, Грызет баранку, вытирает хитрый глаз, И испускает день за днем в застенках Украденный у нас природный газ.

Плачьте фантасты всех стран и мастей: Ели свой хлеб вы напрасно. Созданный мир без женских грудей Самый кошмарно-ужасный. Только представьте: вообще ни одной, Даже обвислой, убогой. Нечему радовать взгляд озорной. Блин, сам себя я растрогал. Меняются правила в старой игре, Лишь бы играть в нее снова. Новый назначен кумир детворе- Упругая юная попа. “Где же вы, груди?”- поэт возопит, Но жизнь отвечает молчаньем. Придумал я мир… эх, паразит! За все приношу покаянье.

И даже он хотел обвесить Или лежалое всучить, Слегка разбавить мелкой местью, Презрения не доложить. Любил за ненависть порою Он гнев банальный выдавать, И спекулировать ценою, И брак клиентам продавать. А может с пьяных глаз бывало Добро подсовывал в товар, Что планы черные срывало, Тушило мировой пожар. Он подворовывал со склада- Молва те слухи родила. Он делал все, что делать надо, Чтоб не осталось больше зла.

У моряка стеклянный глаз. Печально это, и бесспорно. Второй же за повязкой черной Надежно спрятался от нас. У моряка есть попугай: Брутальный какаду Наташка. Пусть вместо лапы деревяшка, Его попробуй-ка поймай! У моряка нет кистей рук. Взамен- крюки, проблема ясна: Да, ковырять в носу опасно, Зато как чешется- за двух! У моряка “Черт побери!” Запас имеется богатый. Родная речь, хоть в рамках мата, Взяла в чьих-то устах Гран При!

Никогда не забудется, знаю, Как в друзья склероз не зови, Словно искры в ночи я вдыхаю Предпоследнее имя любви. Будто скряга, боясь просчитаться, Все подряд моя память хранит. В уголке там лежит, может статься, И последнее имя любви. Тьма не будет давить меня вечно. И в сиянии юной зари Я увижу: зажжется беспечно Солнцем новое имя любви.

Она стояла надо мной Без чувства глядя в отраженье. А я холодною водой Вторил мельчайшему движенью. Несчастной нечего терять. Шагни стремглав в мои объятья. И вот опять готов принять Фигуру в подвенечном платье.

Ну что ты смотришь уныло? Стакан еще не пустой. Еще двух слов не хватило. Не уходи же, постой! Пускай не льется беседа, Мы посидим, помолчим. Давай вздохнем напоследок, Вдыхая пепельный дым. Ну не смотри же уныло, Взгляд в никуда устремив. Мы все адепты этила, И я не так некрасив… Хоть этот вечер не лучший, Не попрекай же виной. Ты просто музыку слушай. Побудь немного со мной!

Ты предпочла мое молчанье. Спешу тебя я огорчить: Уже прошло очарованье, А желчь успел поднакопить. Не будет отдыха, покоя, Ведь без тумана голова. Нет, не скажу я: “Черт с тобою!” Другие есть еще слова.

Как умирают солдаты, Кому суждено умереть? Осколками русского мата Пронзая небесную твердь? Может сжав губы покрепче, Рычат, стервенея до слез. Чтоб и с мертвыми было не легче, Чтобы враг испугался всерьез. Или же ярость припрятав, Рукою коснутся креста. Так умирают солдаты. Когда же погибнет война?

Из хлебного мякиша слепим фундамент, Сверху поставим наш новый дом. Пусть тысячу лет в нем спокойствие правит, А мякиш послужит порукою в том.

Коли школяр- долби науку, Хотя бессмыслице не рад. На что, к примеру, площадь круга, Пусть даже и пи эр квадрат. Важнее то, что пусто в плошке, И мало времени, чтоб спать. Мои кумиры- макарошки И супер- мягкая кровать. Но заставляют преклоняться Пред теми, кто когда-то жил. Им нечем было там заняться, Кто теоремы выводил? Хороший бутерброд ценнее Ученых скучных во сто крат. Вот это дельная идея, А вы свое: пи эр квадрат…

Тебе сказал я много слов, Но ты запомнишь без сомненья Те три, что всю мою любовь Отождествляют с направленьем.

Ты смеешься как кобыла, Как пещерный злобный тролль. Притворюсь, что это мило. Веселить тебя? Уволь. Ну-ка к черту щекотушки, Анекдоты позабыл. Но с экрана гад Коклюшкин Взял тебя и рассмешил. Если б взял- еще пол дела. По ошибке ль, с горяча… Ты лежишь, дрожа всем телом И истошно хохоча. Канарейка сдохла в клетке, Обмочился старый кот. Лучше пальцами в розетку, Чем сносить все это вот. Но терплю твою я радость. Ржешь, как лошадь, на беду. Конокрадство хоть и гадость, Ночью в табор отведу.

Пораболепствуем в четверг. Для лизоблюдства дни другие. Два дня подряд- ну меры сверх, Не подхалимы ж мы какие! Падем перед начальством ниц, Хваля его за “мегокрутство”, И голоса льстецов и льстиц Пусть медом истины прольются. Большую мудрость отрастив Богоподобен наш начальник. О, пролетарий, свой порыв Смири. Будь нем, как подстаканник. Пораболепствуем потом, Ведь самый час для лизоблюдства. Сядь поудобней, сцены ждем: Умри тоска, живи искусство!

Пили, пили, пили, пили! Давай бесхозное разделим. Валяется оно в пыли- Лень наклониться в самом деле? Тащи, тащи, тащи, тащи! Ни крошки чтобы не осталось. Мы были шустры и тощи, Но ожиренье состоялось. Сиди, сиди, сиди, сиди, Чей жребий более удачный: Урвал кусок ты самый смачный- Стал депутатом- не гунди! Сиди, сиди, сиди, сиди Товарищ менее везучий. Пусть и за проволокой колючей Будь оптимистом, не грусти!

Какой у нас переполох В колхозе, кабы знали! На речке бабы, чтоб я сдох, Двух Гитлеров поймали! Один, конечно, неказист- Хромой и кучерявый. Зато второй- точь-в-точь фашист: Горбатый и гунявый. Их председатель допросил, Надев пиджак для важности. Потом и чайником избил В своей лихой отважности. Вину заставили признать, И от лица их нации Обоим дали подписать Мы акт капитуляции. И был бы праздник до сих пор, Но бабы дуры дурами: Из лесу кто-то вновь привел Еще десяток фюреров!

Ты помнишь день, когда все началось? Он кажется теперь таким далеким. Сознанья тени что ли кособоки, Что расползаются куски мозаики врозь? Мы видим жизнь сквозь прорези для глаз, Для каждого своя по эту сторону маски. По разному ярки любых моментов краски, Перебирая отражения сейчас. А есть такие, что пронзят насквозь Вопроса эхом: А куда все делось? Ответ я знаю, но спросить хотелось: Ты помнишь день, когда все началось?

Ее сосцы набухли на морозе. В стихах я воспою ее сосцы. Конечно, восхвалять бы мог и в прозе Венец вершинотитечной красы. Но раз в стихах я начал наступленье, Победоносно должен завершить. Ее сосцы, какое ж тут сомненье, Немедленно потребно утеплить. Мои ладони- лучшее решенье. Такие же, как груди, близнецы. Без всяких нехороших устремлений Возьмусь я за набухшие сосцы.

Если бы вдруг не стало добра, Я бы в лесу очутился сейчас. И на поляне поджег бы бобра, Белке пушистой выгрыз бы глаз. Дятлу сломал, непременно, хребет, И барсучка бы повесил с утра. Я не жестокий, поверьте: нет, нет! Просто в лесу не хватает добра.