Дитя не нужно, если нужен клон Талантливый, разумный и послушный. Незримо замещает электрон Не только наши мысли, но и души.

Мы спешим, будто луч прицела Пляшет точкой на подбородке. Скорость вычеркнет статус цели, А от страха вылечит водка. О погибших не вспомним всуе В бесконечном дорожном трансе. Но стоят они, «голосуя» Прямо рядышком, возле трассы. Нет, не можем остановиться И, к стеклу прилипая зря, Лица их летят, как страницы Отрывного календаря.

Случайность – вот что наши судьбы вершит. Случайные люди достигли вершин И каждый под ними начальник Случайный, случайный, случайный! Мы знаем – за жизнь призовут на ответ, Но где притаилась дорогою Смерть, Как хитрый инспектор – гаишник, Скрывает до срока Всевышний. О, если бы жизнь начиналась с конца, То мы б не гневили святого Отца, Вручая ему свою душу, Как сонный младенец игрушку. На старости лет годы школы, как песня, До первой Любви ни забот, ни болезней. А быть не успешным и слава, и честь… Дальше Вы продолжайте и в том же ключе

Изыски языка и свет, и аромат, А между ними мат вне славы и наград. На место ставит он, как вывих костоправ. Но разрушает вкус обилие приправ. И грешный наш язык, который без костей, Рисует этот мир неясно, как пастель. Вот потому твердят и умный, и дурак: -Я прав лишь потому, что это вижу так! Так, может, не язык всему виной, а взгляд, Когда, не видя цель, стреляем наугад. Не щурит левый глаз, не думает обрез,- Что сброшено с небес, к ногам приносит бес. Он просится, как пес, к вам в душу на постой. Но смотрит свысока, хоть и юлит хвостом.

Кто надо мной из мрака вырос И обратился на «фарси»? Так пишутся стихи на вырост, Что б сотни лет потом носить. И мы прощаемся с опаской, Что мир бездарно сир и сер, Когда угадывает мастер Слова, надежды и размер. И снова небо голубое, И слышно, как поет вода. Ведь что-то в жизни есть такое, Что остается навсегда. Не только камень время точит- Оно ввергает разум в сон. Но мы найдем слова и строчки В наборах наших хромосом. И снова, мыслящий абстрактно, Мир будет заново открыт, Когда на сцену выйдет Автор, Под крики: «Браво! Повторить!».

Хвала моим учителям стократ, Которые учили строчки штопать. И даже двоечники с задних парт Подсказывали что-то в полушепот. Я не блистал и свет не отражал На Комитет Глубокого Буренья, А пальцы больше веером держал, Подсчитывая в строфах ударенья. Но кто-то был из предков фармацевт,- И потому из повседневной хрени, Добавив рифмы новые в рецепт, Я все-таки создал стихотворенье. Улыбку, расправляя по щекам, Я языком слова на ощупь трогал… Так сука лижет первого щенка, Заматерев от боли и восторга!

Лукавый Лука Лукоморья Все чинит дырявую сеть. Чугунный горшок на заборе Голодной вороной присел. А рыбка лежит золотая На дне, в ожиданье пока Разорванный невод латает Для лова лукавый Лука Старик же не то, чтоб ленится, Не то, что бы навык забыл, Он медлит, он, просто, боится Крутых поворотов судьбы. Зачем ему эти тревоги, Дворцы, космодромы, порты? Не голоден и, слава богу, Еще не спадают портки. Старуха ж, не жадная женщина, Напротив любила прогресс… Но так и ушла без обещанных Лукавым Лукою чудес.

Одиночество – это такое состояние души, к которому надо привыкнуть при жизни, что бы легче пережить после смерти. Переступив его порог, Вы попадаете в зал казино Вселенной, один на один с машиной Времени. И все глубже и глубже погружаетесь в зыбучие пески чисел, пока ногами не обопретесь на дату своего нового рождения. И кто-то на выходе, состоящий из белых одежд и улыбки, на прощание скажет: «Заходите к нам, еще!».

* * * Живет, касательно к ветке дороги Железной, станция спрут многоногий. И в высь устремится готовый легко Шар – монгофлер оранжевого депо. Здесь люди считают время по суткам. Диспетчерский реп электронной куклы. Звон щитов сражающихся вагонов Не умолкает при любой погоде. Патронными лентами рельс оторочена Эта станция «Сортировочная». * * * Ночь. Свет в коридоре. Качает вагон. Жестяное море Стоит за окном. Под лавкою прячется Сонный налим. За поездом катится Перстень луны. По шву горизонта, По спинам коров И прыгает звонко По крышам домов. А девочка Рая, Проснувшись уже, Его примеряет На царственный жест.

* * * Морозная смушка Под горло небес. Заснула кукушка- Лесной экстрасенс След волчий и конный. Крап крови на снег. Незимнее солнце Горит на сосне. Дорога по лесУ Ведет на Апрель. Разорванной прессой Осталась метель. Но росчерком плавным, Не трудно прочесть, Выводит заглавную Букву ручей.

Хоть носил он концертный костюм от отца, Но держался с таким артистизмом. Был его инструмент продолженьем лица, А смычок – продолжением жизни. Он выдавливал музыкой в душах раба, Он, как слесарь, выпиливал гаммы. За какие долги посадила судьба Жизнь его в оркестровую яму? Дома уши соседские в щелях торчат. Дочь, как семечки, щелкает клипы. Одиночество ранг, ведь в семье скрипача Он один, кто играет на скрипке.

* * * Каликой с пустым ведром Приходит пора прощаний. И над моим двором Клубится туман печали. Напрасно поставит мать На стол пару лишних кружек- Семь верст киселя хлебать Никто не пойдет по лужам. Простуженных веток дрожь. Крик ворона с колокольни. И гвозди вгоняет дождь В распятое тело поля. Отстреленный дым кружит. Взгляд пугала с огорода… Не все отбирает жизнь, Что-то оставит природе.

Ты мне пишешь – туманы окутали Лондон. У подъезда стоят долговязые ливни. А здесь ветры играют на клавишах лодок На лотках продают абрикосы и сливы. Без бюстгальтера солнце проходит в зените- Это время кормлений людей и растений. Как лазутчики ночи, что в город проникли, Ослепленные тени сползают по стенам. А на пляже мужчины тасуют колоду. Дребезжащий трамвай огибает Пересыпь. И все так хорошо, но мне хочется в Лондон, Где стоишь ты одна на ступенях у Темзы.

Полночь прошла и луной опечатала Город, заснувший под наркозом глубоким. И свет фонаря краем остро зубчатым Пилил темноту аккуратно на блоки. А люди, за флагом скрывавшие лица, Их складывали ровно на землю просто. В хозяйстве все может когда-то сгодится, Но вышла тень от пирамиды Хеопса. Всю ночь продырявили так, что заплаты Уже не поставишь на эти порталы… Булыжник - о ружье пролетарьята, Кирпич черноты - для интеллектуалов Не надо ответы искать на вопросы- Народ уже счастлив судьбой предстоящей. И все-таки тень пирамиды Хеопса За ночь до утра непременно растащит. Еще пригодиться на кухне, в сортире, Друзей осчастливить с надписью дарственной. Как это ни странно, но в каждой квартире Хранят суверенно куски государства.

«…Я слышу вновь дрожащий запах Цветов, не сорванных весной…» Гете * * * В библиотеке, где священно Хранися классиков засол, Руководитель партячейки Со мной дознание провел. Маркс с Энгельсом шептались в зале, С плаката вождь глядел в упор. Дух времени, как дух фекалий, В меня вселился с этих пор. И если без последствий строгих Донос лишался подлеца, То я молился: « Слава Богу…», Но «Слава Духу!» восклицал. Я даже не смотрел на Запад, Я к коммунизму шел босой… Но до сих пор я слышу запах Цветов, не сорванных весной.

Дождь идет за окном, а во мне прозябает сердце. Сад заполнен зрачками яблок, подернутых поволокой печали. Вселенная начинается от забора, похожего на выписанное римскими цифрами число. Пытаясь прочесть его, упираешься взглядом в тупик переулка, по которому колосится осенний ливень. Аббревиатуры зданий скрывают название города, но каждый, кто смотрит сквозь этот дождь, прочитает его по-своему. вспоминая родных и близких.

Он слышал все за хрупкой дверью. Все мысли ревность отключила И ощутил надломы веры, Как перебитую ключицу. Он мог войти, всего два шага, Войти, не подавая виду, Но якоря его бушлата Глубинно тралили обиду. И прочь несли упруго ноги В огромный мир по трассе гулкой. Не ведая, что все дороги Сойдутся в этом переулке. Он был весь взведен, как пружина, Далек, расстроен, невозвратен… Но стрелку сердца окружило, Как лимб компАса, ее платье

* * * Восторг и смех без причин Время с лица соскабливает. Татуировки морщин Похожи на знаки Каббалы. Мы силимся их прочесть, Хоть знаем текст подсознательно. Знак мастера на мече Скрывает имя создателя. Мы пробуем мир на звук, В нем время, как будто спятило. Но узы, что крепче рук, Нас держат в своих объятиях.

Его судьба избой на курьих ножках Жизнь проходила по кривой дорожке. И в бок, угаром кашляя надсадно, К нему старалась повернуться задом. Ну, если по культурному, спиной. А он желал себе судьбы иной. Он приглашал ее в кафе на пиццу И обольщал, как будто бы девицу Старался затащить на сеновал. Он, даже, обещания давал: Расстаться с водкой, воду не варить И бросить, обязательно, курить. Но все равно, изба, о стыд и срам, Век бомжевала по чужим дворам. И, проявляя странный интерес, Все норовила возвратиться в лес… И он ушел. Он выбился из сил. Он, даже, с ней жилплощадь не делил.

* * * Он застрял в этом времени, будто бы в лифте завис И не может понять на каком он теперь этаже. Незаметный на сцене, но мастер интриги кулис Он был выброшен за борт на самом крутом вираже. Гамадрил мадригалов и песен советских времен Был известным поэтом и даже героем труда. Но звезда по ночам украшает оконный проем, А в озябшей душе «только ветер гудит в проводах».