* * * Чу! Скрипит половичка крылечная, Предрассветную тишь хороня. Ты ли, грусть – моя тема извечная, Поутру посетила меня? Боль твою никакими науками Мне постигнуть, увы, не дано… А рассвет разрастается звуками, Растворю-ка пошире окно. Вот шаги зашуршали бумажками, Солнца зайчик зажёгся в окне – И уже вместе с ранними пташками Запиликал оркестрик во мне; И уже всё острее желания, И всё глуше тревога и лень. Окаянная ночь, до свидания! Здравствуй, новый приветливый день!

Навеяно стихотворением Марины Яковлевой "Соловей распелся на погосте". Автор выражает Марине сердечную благодарность. * * * Там, где Смерть хозяйка, а не гостья, Молчаливы травы и кусты. …Соловей распелся на погосте, Рассыпая звон на полверсты. Были в этих высвистах и трелях Жизнь такая и такой размах, Что, казалось, под могильной прелью Шевелились мёртвые в гробах. Им вчера привычны были трубы, Плач родни и скорбная толпа, А сегодня страшно и безгубо Щерились улыбкой черепа. …Пела и нащёлкивала птаха, Спугивая с веток вороньё, И казалось, что над властью праха, Торжествуя, жизнь берёт своё. Кровью алой по костям скелетов Снова разливалась теплота… Грустно, что в концерте том нелепом Были лишь лежачие места. Но никто партера здесь не клянчил, Не жалел, что нет в глазницах слёз. …И ворвался в утро одуванчик, Сквозь плиту могильную пророс. С сайта http://avtors.ru/

* * * Какое восхищенье видеть Вас!.. Любимая, Вы всё в себя вместили: Надменный полонез и быстрый вальс, И каблучковый перестук кадрили. …Слегка воздушным платьем шелестя, Пленяя совершенством пируэта, Вы вводите в озноб полушутя, Лукаво оставляя без ответа Восторг и домогание руки, Мой нервный шаг по белому паркету, И лёгкий флирт, рассудку вопреки… Но ушко Ваше, чуткое к секрету, Ответит тотчас алой вспышкой щёк На мой нескромный возглас восхищенья… В трёхчетвертной ритмический отсчёт Вплетается моё стихотворенье. Наперекор пылающим щекам, Скрипач танцует пальцами по грифу, И музыкальным следуя шагам, В изящный пируэт кладу я рифму. И мне неважно – в полонез ли, в вальс Вы входите в своём упругом шаге – Навеки, на балу и на бумаге, Моё перо запечатлело Вас!

* * * Домой, Домой, Домой, Домой Везёт меня мой поезд скорый, Стучат колёса подо мной, Скрипят потёртые рессоры. Притих простуженный вагон – Ни толкотни, ни слёз, ни песен, Всё это выцедил перрон… И всё. Вдоль привокзальных кресел Нет беготни, лишь пустота Да пара строчек без мотива. Стакан затанцевал у рта, Лишь гукнул вопль локомотива… Как жарки проводы зимой И как глаза от слёз раскосы. Стучат без умолку колёса: Домой, Домой, Домой, Домой… 2009г

* * * Вот опять вагонная тоска Под колёс глухие перестуки. Рюмка водки, хлеба полкуска – Средство ненадёжное от скуки. Жгучих три глотка не веселят, Лишь слегка укачивают душу. Километры… Что они сулят? Боль разлуки… Чем её разрушу? На разбеге чуть кренит состав, Рвёт локомотив вагонов сцепы. Будто в пьесе, судный час настал – Звать разлуки автора на сцену. Он ли нервно мнётся у кулис, Не его ль публично освистали? Автора не вызвали на бис – Поезд скорый «Бис» ему подали. …И теперь он в тамбуре стоит, Лоб окном холодным остужая. Весь его багаж – тоска и стыд... Вёрсты... Водка... Сторона чужая...

* * * Пламенеет над рощею облако, Сумрак к ночи готовит звезду. Я с любимой моей рука об руку Вдоль притихшей опушки иду. Мной давно уже были обещаны Ночь, костёр, а к костру – соловей… Ах, прижмись ко мне, милая женщина, Чтоб до жара – как можно тесней! Как тебя, мою милую пленницу, До утра я пленил эту ночь. Вот уже затрещало поленьице – Тьма с испугом шарахнулась прочь. И тотчас – будто кем-то нам посланный – Из густого сплетенья ветвей Во всю мощь над уснувшими соснами Бубенцом прозвенел соловей. Начал он незатейливо вроде бы – Так, как будто и петь не хотел. Что-то очень своё – без мелодии, Только… как же талантливо пел! От него не могли оторваться мы, Он высокой Любовью звучал. Но лишь только услышал овации, Тенькнул раз и… совсем замолчал. …Мы немало с любимою прожили, Много было прекрасных ночей, Но, чем дальше – всё больше дороже нам Та, где пел нам Любовь соловей.

Как не сойдутся дождь и снег, Как сталь с водою не едины – Живу я в споре с «да» и «нет», Не принимая середины. Трудолюбивый музыкант На ноты должен опереться, А я всю жизнь пишу диктант, Который мне диктует сердце. И в миг, когда фальшив аккорд, – Где быть освистанным рискую, – Зачем в игре я столь не твёрд, Ну почему не предсказуем? Нет, стану правильным. И вот Я папку с нотами листаю… Беру аккорд… Опять без нот! Но я творю. Но я играю. 17 июня 2015 г.

* * * Нельзя привыкнуть к соловью. В каком бы он ни пел краю – Неповторим и неподделен – Импровизации творец, Немало он пленил сердец Своей причудливою трелью. Умолкнув, не поёт на бис. Он – неоцененный артист, Понятный узкому лишь кругу. Ему известность ни к чему, Он – соловей, и потому Лишь манит пением подругу. Он одинок, как пилигрим, В своих скитаниях незрим – Не подманить и не окликнуть. Поёт ли радость, или боль, Но в горле маленьком – любовь. Любовь… А к ней нельзя привыкнуть. 13 июня 2015 г.

* * * На прорезь в тучах наползает лик. Он целится в меня, он сверлит взглядом. Я в немоте… Я сдерживаю крик… Не отвернуть лица – он будто рядом… И вот уже – лоскутиками – синь, Далёкий гром скользит по горлу неба, И слышится оттуда: «Где ты, сын? Ах как же долго у меня ты не был! Мой снимок изморщинили ветра (Не верь, мой сын, что не стареют фото). А под землёй, что тяжка и сыра, Мой прах истлевшим саваном замотан. Мне из могильной душной тишины Не докричаться, и не ждать ответа, Но я кричу. Уже из вышины: – Сынок, откликнись! Где ты… Где ты… Где ты…» …Гроза слабеет. Выцветает лик. Я всё никак не отойду от шока. – Не уходи, останься-а!.. – рвётся крик. – Я жду тебя… Почти неслышен шёпот. 24 мая 2015 г.

* * * Словно бабочка-однодневочка, И жила ты, и не жила. Что с тобою случилось, девочка, От чего же ты умерла? К фотоснимку с весёлым личиком – Осторожно, чтоб не сломать, – Два цветочка и два куличика Положила на мрамор мать. Вдоль могилок народ слоняется, Мимо этой – крестясь, бочком… Плачет женщина, убивается, Приговаривает шепотком: «Восемь горьких годочков минуло, Только все они стороной. Как тебе там без мамки, милая, В мире ангелов да одной? Мне к тебе хоть на часик в гости бы, Хоть вполглазика посмотреть… Ну за что ж ты со мной так, Господи? Дай мне силушки помереть! Как мне жить теперь? В дни весенние Торт пекла – в восемь свечек чтоб… Разве знала, что к Дню рождения Будет дочке в подарок – гроб… Сколь уж лет всё живу затворницей, Белым саваном мне постель, Только ветер шуршит по горнице, Студит тело мне до костей. Что ни год – тяжелеют ноженьки, Мёрзнут, бедные, – не согреть. Всё молюсь, всё молюсь я: «Боженька, Дай же силы мне помереть!» Разгнездилась земля погостами, Ск

* * * К селу, где вечер странно тих, Шагали двадцать рядовых, Два командира. Шли трудно, головы в бинтах, Шинельки с грязью – нараспах, Дыра на дырах. Село стояло у реки, Курились мирные дымки И пахли кашей. А на холме среди берёз В косых крестах сырой погост И горстка наших… …Недолог был тот артналёт, Залёг среди могилок взвод, Пока все живы. И началось… Среди зимы Уже не мирные дымы – Огни разрывов. Дымился опалённый снег, И как в чумном, кошмарном сне, Повсюду, рядом Под бесконечный гром пальбы Над ними плавали гробы И пахли смрадом. Кругом смеялись черепа, Пусты глазницы - смерть слепа, Зато мгновенна. Была могила им окоп, А в ней уже готовый гроб С гнильём и тленом. Всего-то час – и нет берёз, Уже равнина, не погост, Их меньше горстки.

* * * Забытый сквер… Здесь нету чащи, Лишь машет веткой старый клён. Он не забыл листвой шуршащей Тот май, когда я был влюблён. Хранит поныне в кроне гулкой, Кренясь ветвями на ветру, Мои вечерние прогулки, Неспешный шаг мой поутру. Как в ушко девочке стыдливой Шептал я трудные слова – Надрывно так, что от надрыва В клочки рвалась его листва… Пусть под тобою нет скамейки, Иная насыпь у аллей, Но запах почек – вкусный, клейкий – Остался в памяти моей. Мой старый клён зеленокудрый, Дай знак – качни мне головой, Позволь мне солнечного утра Дождаться под твоей листвой… Полоска неба всё светлее, Бледнеет, гаснет лунный шар. Прощай, мой сквер. В твои аллеи Я навсегда впечатал шаг.

* * * Досчитать до тысячи – Потом Лечь к закату боком И уснуть, Но из солнца высечен Мой дом, Он нацелен окнами В весну. А весна звенит во мне Опять. Обратиться надо ль К небесам? «Ниспошли!» – молитвенно Шептать. – Сна дороже правда, Знаю сам». …Досчитал уже я До трёхсот, Потянуться б молодо – Да лень. А под кожей яблонь зреет Сок, И дурманит голову Сирень. Вот уж неба лиловеет Свод, И заря за окнами Красна. Мне ли это соловей Поёт? Ну, конечно, только мне… Весна!

* * * Рассветных птиц взволнованные крики, Тугие травы в голубых слезах… В церквушках белых – лики, лики, лики, И льётся жёлтый свет на образа. Здесь лбы щепоткой крестятся с порога. И хорошо на сердце оттого, Что день начнётся с поминанья Бога И кончится он с именем Его.

* * * Здесь жизнь, не торопясь, текла. Неразговорчивы и хмуры, Слонялись тусклые фигуры, И были фикусы понуры По эту сторону стекла. И образцовый плюш стола Как бы толкал к бумаге руку, Чтоб ставить подпись-закорюку, И этим усугУбить скуку По эту сторону стекла. По эту сторону стекла Луча весеннего игла Ненатуральною была – Аляповатой; А штора, хоть была стара, Драпировала вид двора: Не различался цвет утра И цвет заката. Несмелый кашель, робкий вздох, Любой нетрафаретный слог, Как оплеуха, как подвох, Был неприличен; Но скрип пера и скрип окна, Но скрип дверного полотна, Но запах краски и сукна Здесь был привычен… Пыль дождя окно секла, Билась в створ она По ту сторону стекла, По ту сторону. …По ту сторону стекла Затяжной весна была, И сирень изнемогла От величия; И земля сквозь зимний бред, Тёплый сбрасывая плед, Белый свой меняла цвет На коричневый. И ложился на висок Нитью дождь наискосок. …Обшивался из досок Домик новенький. И, налажен молотком, Полотно за полотном Превращался до

* * * В мире, созданном из стихий, Рождены для полёта птицы. Не за тем ли мои стихи Рвутся с губ на небес страницы? Чтоб по нитям их тихих строк Солнца луч по утрам спускался, И бродил под лугами сок, И к теплу юный стебель рвался; Чтобы мог их прочесть с земли Каждый – с Близи до дальней Дали, А осенние журавли Книгу эту крылом листали… Верю, будет так. Но пока Мне в холодной избе не спится. Замерла над строкой рука, Ждут строку для полёта птицы. Путь стиха – от нутра до губ – Близок вроде. Подать рукою. Но, как ввинченный в грудь шуруп, Мне мой стих не даёт покоя. Горизонт в световой петле, Солнце чертит её по краю. На оконном горит стекле, Новый стих мой. Я птиц скликаю, Чтоб несли его на крыле К облакам… До свиданья, стая!

* * * Закат, как все закаты, безупречен, И прислонились сумерки к домам. Прохожих за окном тушует вечер – Лишь полфигуры в сполохе реклам. Поблёскивают сталью тротуары, Уже крадутся токи к фонарям… А в парках на скамьях немеют пары И с трепетом внимают соловьям. И что с того, что где-то мир в крови, И там не гром грохочет в отдаленье, Влюблённые смакуют день весенний, И нужен им всего лишь куст сирени, Май, Парк, Скамейка, Вечер, Соловьи.

* * * Тенями вычерчена спальня, Дрожит свеча. Как молотом по наковальне, Часы стучат. Смолой еловое полено Течёт в печи… Сквозь вьюгу – голос: «Лена, Лена!» – Зовёт в ночи. Блуждает он в глуши далёкой, Где хлад и мрак, Пройти сквозь твердь оконных стёкол – Никак. Никак. А ты в бревенчатом квадрате, В плену теней Всё горше, горше об утрате Далёких дней. Одна среди углов и бликов. В глухой ночи, Увы, ни шёпота, ни крика Не различить. А голос туго в рамы бьётся – Зовёт, зовёт Так жарко, что, вскипая, льётся Со стёкол лёд. По облакам, по всей Вселенной Сквозь прах и тлен Стучит со стоном «Лена! Лена!» В твердыню стен. В морозных окнах свет потушен, Печь – на дымок, И зов всё глуше, глуше, глуше, Пока не смолк. Лишь словно посвист на берёсте Пурга окрест… А за избою – на погосте – Сломался крест. 6 марта 2015 г.

* * * Белой пудрой дома припорошены, Солнце прячет за крыши лучи, Фонарей золотые горошины Покатились по стылой ночи. И снега-то красивые выпали, И причудлива гжель на окне… Но как горько – С надрывом, со всхлипами Кто-то плачет сегодня во мне. Ах, замёрзла слеза и монеткою Постучалась в окошко, звеня. Оттого ли, что в нём статуэткою Встала ты в ожиданье меня. В тёплой шали, На плечи наброшенной, У изрытого гжелью окна… Ты моею зимой запорошена, Ты печалью моею больна.

* * * Мне не спалось. Блуждала боль, По закоулкам вен петляла. Всю ночь, наверное, Любовь В обнимку с Сатаной гуляла. Подкралась в поздний час тайком – И всё. И никуда не деться. И до утра стальным крюком Рвала измученное сердце. Она с печального стола Будильником стучала нудно, И всё росла, И всё росла, Не ежечасно – поминутно. Меня хотела встрепенуть, Вспугнуть, как снегиря на ветке... Уснуть, уснуть! Но не сомкнуть Свинцом наполненные веки. Я весь заполнен был свинцом. Вставало солнце, рассветало… Но чудилось: её лицо В полнеба из-за крыш вставало. Я гнал его. Бронёю штор Окно задёргивал упрямо, Но жгла она сквозь узкий створ, Огнём сочилась через раму… И с криком зашагнув за страх, На Тень и Свет тоской размечен, Окно рванул я нараспах, Лицу-лучу шагнул навстречу. 12 февраля 2015 г