Яков Есепкин Тупик Золотое черногладье Ростральных колонн, как у Биржи, Здесь нет и порталы не те, Что к золоту горнему ближе, Чем к вежд роковой широте. Сторонне горит Мариинка, Плывет Исаакий в огне Холодном, Большая Ордынка В готическом рдится окне. И кто из него Крысолова Окликнет, кто ангельский хор Узорчатым тлением Слова Ожжет, яко бледный фарфор. Цезурные невские волны Испариной мертвой взялись, Альковницы рейнские челны Топят, сами все извелись. Ищи гордеца-богомола В лазури убойной, под ним Пылает райская фиола, Ероним сейчас не храним. А невские злые граниты Иных фиолетов бегут, Вздыхают легко меццониты, Орфеев и львов стерегут. Лишь только уста открывали Певцы, от румынских графинь Парчи их немые скрывали, Как письма династии Минь. Винтовие челяди адской Свинцами витыми грозит, Се кадиши аднице блядской Веселье несут и транзит. Декором серпы повилики Мерцают на пенной листве, Когда полумертвые блики В кровавой плывут мураве. Углы и квадраты строений; Из мраморно

Яков Есепкин Эринии в августовском саду Август, пленник астрийский, запел Песнь свою перед мглою. И колчан, полный огненных стрел, Взял на хоры с собою. Ах, Господнее лето цветет, Дама-глория в цвете, Разве темный сребрится киот С образками о лете. Страшно глянуть и бросить нельзя, Не избыть, яко вина, Искривилась земная стезя, Где ея сердцевина. Тяжелы эти иглы от роз, Не иступятся кровью, Кто ответствовал смерти всерьез, Поплатился любовью. А превратной любовь и была О горенье нелепом, Видишь, перстень мой держит игла Диаментовым крепом. Дале немость и глухость садов, Раз не сталося брашен И траурною ятью плодов Зрелый серпень раскрашен. Бледный мрак в череновом огне И цветки засыхают, Хоть сугатные эльфы одне Пусть над сими порхают. Весело им кружиться-летать, Не услышат литаний, Глухо кадиши станут читать С багрецом листований. И литании тонкий исток Воспоит Лорелею, Будет желтию всякий цветок Бит ли, выкрашен ею. Нож садовый отбросил я прочь, Прячась, неосторожно Куст з

Яков Есепкин Христиании А и бойным, Господь, пожалеют венков, И успение наше -- тщета, Свято мы берегли во миру ангелков И пурпурные чтили цвета. Нет сейчас прекровавой слезы, ничего, Перевьемся раскрасной тесьмой, Хоть воскреснем и Сына узрим Твоего, Аще каждый богат лишь сумой. И когда всех не сможет юдоль удержать, Звезды выльют на персть диамент, Мы приидем к Тебе -- небеса обряжать В срывки чермных сукровичных лент. *** В потир церковное вино Возлей и помяни Мечты, погибшие давно, И проклятые дни. Кровь запеклась в цветки на нем. И обагрив края, Теперь устами не сотрем Вовеки мы ея. Кадится третий Рим, но пуст Мраморник тусклых лет, Камен разбитых красных уст Взыскует мглы стилет. Зачем хоромные гудят, О требницах снуют, В трапезных шелковых ядят И мел нектаров пьют. Проткнет имперская игла Гортани, воздыхать Начнут о прошлом тени зла И в зеркалах порхать. Иной сосуд слезами дев Наполнен до краев. Персты к Элизиуму вздев, Мы вспомним гром боев. Зане сомкнулись на в

Яков Есепкин На смерть Цины Четыреста шестьдесят седьмой опус Меж созвездий лилеи цветут, Взнимем лики в холодную млечность, Аониды хотя ли почтут Май пенатов и нашу увечность. Се юдицы опять веселы И о них злые вдовы мелятся, И гнетет вековые столы Желть цветков, и оне веселятся. Здесь любили и мы пировать, Сгнили яства и сад неутешен, Хоть явимся еще - обрывать Звездный цвет с мертвожелтых черешен. Четыреста шестьдесят восьмой опус . Золотыя шары отисним Тонкой нитью червовой ли, пудрой, Спит Щелкунчик во мелах, а с ним Легок Рании сон белокудрой. Хвоя бледная, царственный мел, Юность злая и где, от германок Прочь, Гофман, сколь бояться умел, Веселись над фольгою креманок. Всё порфирные эти канвы Ближе к утру меловницам снятся, И герольды молчат, и главы Нимф со хвоями кровью тиснятся. Видео на youtube: Leda 684 «Космополис архаики» (новинка).

Яков Есепкин Пастель Египетская цедра над метелью Сменилась топким цеженным огнем, И жалованный снег предстал купелью, И слух потряс Зевес, рассеяв гром. В цезийское пространство ход отверст, Искрится фиолетом чермный перст Антихриста, но вечно существует В природе роковая правота, А днесь ее вместилище пустует, В каноне солнце Божия перста. Елику смерть о черном балахоне Куражится, поклоны бьет, вино Из сребренных куфелей (на агоне Убийц холодных, прошлое темно Каких, летучих ангелов отмщенья, Заказчиков расплаты, иродных Мелированных ведем, обольщенья Не ведавших иного и родных Отцов невинных мальчиков кровавых, Царевичей всеугличских, царей Развенчанных в миру и величавых, Помазанных их дочек, пастырей Грассирующих преданных урочно, Без серебра алкавших крови их, Алмазных донн и панночек, бессрочно Почивших в Малороссии, благих Когда-то, ныне желтыми клыками Украшенных садовников, хламид Носителей колпачных, брадниками Крадущихся вампиров, аонид, Небесной лазуритности лише

Яков Есепкин Фламандцам Слезами изольется мор-трава, Пойдем сердечки чермные сбивать, Пустые заломивши рукава, Ко Господу их станем воздевать. И что по убиенным голосить, Вдоль крестного пути лежат оне, Хотят живой водицы испросить, Залити жажду чадную в огне. Но, Господи, залить ее нельзя, Неможно человеков обмануть, И где ж та наднебесная стезя, С которой мертвых чад не повернуть. Влачимся мы, изморно колеся, Собак оголодавшихся жалчей, Чрез скудные призорники неся Беззвездие сиротское лучей. И встретятся нам ангелы в пути – Горящие терничные столпы, И чадам, невоскресшим во плоти, Омоют преточащие стопы.

Яков Есепкин Памятник Мы храм возводили из глины И слезы гранили нам речь, Но все превратила в руины Осенняя черная течь. Сиреневой кровью фиалки Горят на распутье дорог, Тенями влечет катафалки Цирцея в загробный чертог. Мы здесь ожидали извета, Летали вверху ангелки, У Господа белого цвета Просили – светлить потолки. И вот сей чертог неохранен, И вот нас камены манят В лазури, где тенник возбранен И мертвых пиитов хранят. Ах, поздно теперь веселиться, Прельщать небодарственных муз, Бессмертным не стоит улиться, Тристийский стопрочен союз. Но время речи и молчанье Возвысить до маковниц сех, Где красное Гебы венчанье На царствие милует всех. Тот дом на Щепке иль на Мойке Иным нотодержцам вспевать, Тесно в Малороссии тройке, Тще мрамором смерть лицевать. Алмазы нам здесь положенны, Затем царствий маковых строй, А сказки на крови блаженны, А сами усладны игрой. Летят меловые квадриги, Камен мировольных несут, Серебра коснутся вериги, Уснувших царевен спасут. Высока помазаний т

Яков Есепкин Деяния Луч забвенья блеснет -- звездной славы рассыплется цепь, Ершалаима тень ляжет пеплом на зелень Медины. Вековые смарагды святили болота и степь, Города и погосты, а ныне пронзают руины. Навсегда осыпается проклятый вечностью цвет, Маргаритки вплетают в венки тем, кто книжно бесплотен. Эти звезды по-варварски будут судить черный свет И огнями полоть сорняки белоснежных полотен. Эти звезды черны, только для ожерелья тебе Хватит блеска у них, возгоравшихся над слободою, Если камни воздвигнут надгробье последней мольбе, Ты его освещай переменно с Полярной звездою. Север, север парчовый, его ли дыханье пьяней Богоносной чумы, италийских цезурных фиолов, Долго ангелы нас берегли, апрометных огней Днесь уже не прейти, не горит и подсвечник Эолов. Лет валькирий тяжел и стозвучен, бессмертие нам Уготовано было, но прочат уделы иные Мертвым вечным певцам, а цветочки обрядные снам Пусть ауры дают, аще красны юдоли земные. Ничего боле здесь не затлит мишуру декабря, Нет