Любаша снова проспала, умылась, позвонила боссу. Он слушал,как она врала, ну а по личному вопросу беседовать он с ней не стал- жену за талию держал. А солнце, скинув облака врывалось в комнату сквозь шторы, рисуя в рамке потолка невероятные узоры. На них глазел складной диван, стол, пару стульев,телевизор. День с силами собрался сам и приготовился к сюрпризам. Сюрпризом принеслась весна, банты развешивая в небе. Вороны каркали - Ура! забыв заботы об обеде. Уже обугливался снег, ему грозил лопатой дворник. Кот Епифан мурчал при всех романсы кошке в этот вторник. Хотелось счастья и любви, послать с работой вместе босса, но синих птиц не завезли в ларёк пожизненного спроса. Само собой должно везти. Любаша заварила чаю, сменила фото в соцсети и статус "я весну встречаю!", на сём окончив свой пиар, решила вымыть нынче окна. И зайчик солнечный скакал через намыленные стёкла.

Расскажите – моей кошке. Мне не надо ничего. Эденнил Франк Заходила в гости кошка по перилам на балконе, сокрушалась, что хозяйка её вновь ушла в себя: сыплет в водку кофе крошки, смотрит на свои ладони и морзянкой набивает нехорошие слова. Кошка в том не виновата, виноват один филолог в кардигане крупной вязки и берете набекрень. Он принёс букет ромашек, вскользь упомянул Бальзака, угощался, восторгался тортом и конечно ей, ей – премилой, серой кошкой. Серым становился день. Солнце гасло за окошком и закрыло тихо дверь. Не спала в часах кукушка.

Ах, Соня, Соня, сбавьте свой аллюр, под нашим одеялом от кутюр уже стреляют и довольно тесно. Лови бушлат, пора менять нам место на более просторный полигон, где мы разгрузим с планами вагон, дав откуп как всегда палёной водкой. Прошу, мадам, Вам надобно быть кроткой. Зовёт купе и дальний горизонт нас унестись за атмосферный фронт. Там будут Вам завязывать банты нахальные гламурные коты, скворец во фраке нам сыграет джаз и я признаюсь Вам в любви не раз. Ах, Соня, Соня, скучно без мечты. Давно пора нам перейти на ты и не делить от сделок дивиденды. На этом мы закончим сантименты. Держи прицел! Приклад упор в плечо! Как никогда нам будет горячо.

Знает небо сполна обо мне, о моих васильковых рассветах. Солнце там, отражаясь в росе разнотравья цветущего лета искры-лучики тянет свои оживляя родное ополье, а в соседнем леске соловьи нежной трелью дрожат на бемоле. Легкий ветер тревожит едва ветви только что спавшего сада, там за садом мой дом, в нём и я возвращаться такая отрада, возвращаться мне из темноты, необузданной, трепетной ночи, томной неги, простой наготы, обещаний, оброненных точно, связка вовсе ненужных ключей…. Щебет птиц, свежесть утра так манят. Я проснусь от безликих речей, чёрных крыльев, от них только тянет за лопатками вниз по спине зябкой поступью ласковой боли. Крылья, крылья, они лишь во сне, наяву не раскинешь их боле. Знает небо сполна обо мне, раз окликнуло даже по имени. Я чужая в незваной судьбе, но в судьбе этой стала терпимее. Трели птиц, шёпот трав и листвы зайчик солнечный прыгнул в ладони, прямо неба, к бескрылой- Лови! Озарить захотел меня что ли он? Небо!

Это дымное утро зарделось негаданно рано. Сонный город лениво расшторивал окна свои. А красавицу Лесю, читавшую на ночь романы, чалый конь нёс по ветру под пристальным оком любви.

Котяра в гости намывал весну - его хозяйка о весне мечтала. И пусть бранила тряпкой по нутру, что он сожрал из мышеловки сало, он был ей предан, ласков, в меру тих, а сало жрал во избежание трупов. Хозяйка так визжала, видя их, что порождала цепь ненужных слухов. Да, он шуршал с мышами иногда, но и не думал рвать с себя погоны. Он местным был и знал наверняка, где спрятан меч мышиной обороны. Который раз конфликтовал сосед- то мялся, то орал на неприличном, что не пойдёт с хозяйкой под венец, себе засов поставит заграничный. Язвил - Какая из неё жена, мышей коль кормит салом и кота? Увы - с кем жить приходится котам. Сосед буянит-запер дверь, безрогий, но что с того- он с хаты не съезжал, с утра придет на кухню босоногий. Ах, скоро, скоро сбудется весна. Лучами солнце щиплет подоконник. Котяра жмурил жёлтые глаза, листая когтем у хозяйки сонник.

Так долго ждали этот Новый Год, а он прошёл как похороны тёщи: во мраке в слякоть плачущих трущоб подпрыгивал салют и пели гости. Да, с зимами у нас теперь беда- декабрь омыла талая вода. А по утру, проснувшись чёрт-те где, я возвращался с болью в голове и скрипом в сердце на восьмой маршрут до дома, где меня уже не ждут. Я так спешил дойти до остановки, как будто цели в жизни ярче нет. Со мной попали в эту мышеловку две дамы непонятных сложных лет. Не шел автобус с нами на свидание- застыло время в клетке расписания. Пускай и думал каждый о своём, мы все столкнулись мыслями о нём. С одной из дам, мы думали на Вы, был взгляд её волнующе-беспечным. Добавить небу б этой синевы. А мне - а мне, украсить небо нечем. Я засмотрелся в ясные глаза. В них прожил жизнь чужую в одночасье. Остаться там я был бы только- За, но не привык чужие жизни красть я. Другая дама, насмотревшись вдаль, уставилась на пень у остановки. Когда-то рос здесь тополь – птичий рай, но он мешал дорожной обстан

Настёна тянулась украсить макушку у ёлки, осталось звезду закрепить и встречай Новый Год. Неделю назад ей сказали что, точно – мальчонка, себя береги, роды скоро начнутся, вот-вот. На нервах все дни собиралась, намыла квартиру, пелёнок нагладила кучу, училась дышать. Ребёнок икал, но доволен был внутренним миром и не торопился на свет он его променять. А с божьим то светом у нас в декабре напряжёнка, и утро теперь по часам при высокой луне. Нам велено жить поспешать, да и снег им вдогонку. Бредут Дед Морозы по снегу сему налегке. За ними позёмка несёт конфетти от хлопушек, досрочно побит впопыхах новогодний их дух. А наша Настёна навешала ярких игрушек, сидит в ожидании чуда, а может быть двух. Шары улыбаются с ёлки, гирлянда беспечно пускает играть в догонялки свои огоньки. А в воздухе дома витает волшебное нечто, и Настин ребёночек держит за нас кулачки.

Любаша голая курила у окна. Пустив колечко дыма, театрально простилась с ним. Оно, втянув бока, прочь в форточку уплыло и буквально за миг смешалось с небом ноября, где поднималась серая заря. Любашин муж ушёл в четверг к другой, сказал, теперь должно везти ей в картах. Пришлось играть с соседом в Подкидной на интерес и потонуть в азартах. А город вновь не стал копить свой снег, и предпочёл остаться обнажённым. Под тучным небом в наш фривольный век он не боялся быть вдруг искушенным. Вороны сели каркать на балкон, и потушив свой Bond в пустую пачку, Любаша громко крикнула им – Вон!- решив, что надо завести собачку.

Верунчик сидела на лавке считала долги. Кредитный мобильник пришлось уступить волкодавам с понятною лексикой непроходимой тайги. Работа, к чертям - лишь мешала задуманным планам. Её городишко дряхлел и терял седину, здесь принято было делиться породистым мужем. И приноровившись на шпильках осваивать лужи, Встречала Верунчик свою молодую весну. Ей счастья хотелось в деньгах по большущей любви, двух славных детей, домик, сад и карьеру певицы. И даже не видя во сне, как летят журавли она проклинала советы знакомой синицы. А ветер промозглый кружил фантик от Бон Пари, кружил, уносил далеко от некрашеной лавки. Над городом небо оранжевым стало почти и галки уселись дремать на тускнеющем Главке. Верунчику шло это небо к зелёным глазам. И было знакомо, казалось, паренье Шагала. Она отправлялась туда, где не верят слезам, искать журавлей, тех, которых во сне не видала.

Мы с Надькой подругами стали когда гудел ледоход и бурлила страна, когда на малиновый яркий пиджак менял партбилет всяк, кто был не дурак. За окнами пьяно дышала весна. Мы вместе гадали, в кого влюблена училка истории, чей внешний вид кричал - с ней какой-то кутил индивид. В её покрасневших глазах без обмана тонул весь наш класс, пусть нам было и рано. Кругом был базар, кто куда вёл дела. Черёмуха холодом пышно цвела. Шальным было время, гнусавым кино неясного качества, дорого, но в театр пускали бесплатно почти- там сухо, тепло и места впереди. Мы с Надькой смеялись как аристократ учил жизни Сильву и был тому рад. Взрослея на волнах инфляций буфета с ней чтили весеннего авторитета. С надеждой мы кутали нашу весну, шептались с парнями всю ночь на ветру, дивились потом зацелованным небом, да птиц перелётных кормили с рук хлебом. Теперь подрастают уже наши дети и шепчут секреты от нас в интернете.

Другое небо - те же облака, те, что меня из дома провожали на край земли. Они наверняка, уже тогда о встрече нашей знали, о том, что выйдя на чужой порог, увижу их родные очертанья. Не уезжай, шептал мне в спину Бог, не разогнавши тучи на прощанье. А я стремился прочь за окоём, сквозь облака, вдаль экономным классом. Чужие буквы в имени моём, чужое небо, жизнь с чужим окрасом. Меня влекло неведомо куда, и вечно было мне не местным время. Я снова гость, со мной мои года, мои года и впечатлений бремя . Другое море поглощает дни, вода и соль чужие камни точат. Здесь всё чужое - облака мои. Мы свояки. Пускай мне не пророчат обид от их безудержных теней, что не развеет незнакомый ветер. Мне здесь закаты кажутся милей лишь от того, что облака приветил. Я принял их или они меня в краю чужом насилу отыскали. Другое небо - те же облака, те, что меня из дома провожали.

Слыхала - рай бывает в шалаше, и раздобыла рай на 20 метров. Шалашик мой на среднем этаже от шума-гама, толкотни и ветра меня укрыл... И здесь довольно мило. Уют в «Икее» я себе купила. Освоить шведам пятачок – пустяк: детьми они висят на шведских стенках, а в рай потом вползают на коленках и счастливо живут большой семьёй, там обретая ситцевый покой. Вот так и я – живу вдвоём с мужчиной. Мы по утрам пьём кофе растворимый. Герой мой безупречен как всегда- во фраке, свеж и внешность хоть куда. На постере он… в рамочке красивой украсил дом улыбкой молчаливой. Подруги шутят – чтобы жизнь вкусить, достоинство ему бы прикупить. Я не в обиде –что мне их мгновенья, высокие у нас с ним отношения.

С планеты Каюк навсегда одолжили фантом, он малость покусан случайно забравшейся крысой в контейнер под плед. Ты наверно об этом наслышан. Но друг наш Фарид для него сшил чудесный жилет и пару рубах, чтобы казус случайно не вышел. Ты что-то смурной… да никто не заметит подмен. Отведай салат- на- черника с миндальною крошкой. В аптеке купил, говорили полезно для глаз, ещё навязали конфет с натуральной морошкой. Нормальных продуктов в аптеке лишь нынче сыскать. Ты видел у шефа опять длинноногая … Рвать, рвать когти быстрее отсюда нам надо. Наш борт давно превратился в уставшую старую шлюпку. Здесь мало живых. Все движки уже скинули в скупку. А ты сторожишь эту кнопку как выжженный форт. Мы завтра уходим в Фаридом.

С утра проснёшься, глянешь на часы, их стрелки -Ба! - по-зимнему пошли. Ты хошь - не хошь, а час бери в презент. Кругом все спят, все - даже президент. А за окном плывут октябрь и тьма, скрывая вечно-серые дома. Ворон не слышно - тошно во дворе. Фонарь горит лишь далеко - в ларьке. Всё та же тьма вдруг стала холодней. Скребётся мысль, что гожий летний день обратно не вернётся никогда. А если вновь случится с нами лето, зима примчится и наложит вето. В помойках рыщут лишний час коты - на то им восемь жизней и даны. И плюс одна с надеждой на усах прожить в хозяйском доме при харчах, где будешь взглядом вялого кастрата следить, как мышь ест булку виновато. Обещан ранний нынче нам рассвет. Ну… подождите, коли его нет. Ох, не нарваться б с ходу на люли. Часы для всех уже перевели?

Шелест листвы или шёпот безвременья, Эхом разносится: верю – не верю я. Ветви сухие корой позаброшены, Рядом - моложе, листвою взъерошены. Шёпот ли, ветер, средь ликов молчания Ветви сгибает в прелюбодеянии. Стон сердцевины ли, птиц переливы- Гаснут мотивы, судьбою ранимы. Головы, головы, листья ли головы, Где настоящие, где подрисованы? Дерево рода и общего племени Пьёт из глаголов прошедшего времени. Лист неокрепший мой к солнышку тянется, С ветки чужой кто-то мне улыбается, Хочет прижаться короной сушёною Без обязательств родниться всей кроною. Ох, не могу я так, я же на дереве - Лист оторвётся, останусь без племени. Шёпот ли, ветер средь ликов молчания - Ветви сгибаются будто нечаянно. Лист неокрепший мой солнцу безвременья Верит, не верит. Его поколение Ветви качает, листвою взъерошенной, Рядом сухие с корой позаброшенной.

Метро – на станции конечной довольный, добродушный мент, ой, полицейский человечный, он лишний раз не спорит с тем, кто выход путает со входом, и чешет, не купив билет. Ступенек десять вниз к народу, и через полчаса на свет выходишь на Арбате в центре. А там, а там лови моменты беспечной жизни. В выходной любили с Тонькой Блохиной гулять, считая комплименты; дарить свои аплодисменты продрогшим гениям смычка, которых занесла судьба играть Капризы Паганини за редкий отклик в гражданине. На бесшабашной мостовой со скуки не помрёшь.Порой, поёт какой-то акробат, да так, что сам тому не рад, или пускают пузыри – прохожим прямо не пройти. Рисуют шаржи на заказ, портрет с натуры без прикрас. Один художник предложил запечатлеть любовный пыл и солнце в Тонькиных глазах. Она сказала - впопыхах нарисовать её портрет не выйдет, да к тому ж, сто лет она совсем не влюблена, и счастливо живёт одна. Он рисовал её пастелью и вскоре с белого листа проникновенно так смотрели её ожившие глаза.. Она ф

…после тебя был долгий март со снежной кашей под ногами, солёный дождь, сырой плацкарт моей весны. За облаками не видно было синевы, и небо было светло серым, роняло серые цветы к озябшим чувствам неумелым. Плотнее воздух стал вокруг, душа, как будто, стала больше, вдыхая боль сердечных мук. День прибывал. Тем было горше осознование пустоты, что простиралась между нами, точнее, был отдельно ты и где-то я в своём тумане- в тумане лиц, витрин, домов, рекламы средств борьбы со стрессом рецептом правильных долгов, что поспевали за прогрессом. Менялись деньги у нулей, названия знакомых улиц. Жизнь становилась всё взрослей для бывших «умников и умниц». Я поменяла цвет волос и стала стриженой брюнеткой - костюм, помада, нервный босс. А сердце канцелярской скрепкой надёжно крепится ко мне и только мне теперь послушно, лишь очень рано по весне скребётся к небу простодушно.

Снег давно отлежал бока на колючих ростках озимых. Эх, капели реветь пора, да живучие нынче зимы. До апреля сугробы в рост - на обочине выше фуры. И такой день и ночь мороз, что у птиц зябнут партитуры. В городах в дефиците соль - пешеходы коньки сносили. Так и хочется крикнуть– Стой! Небо, мы не того просили! Не того или не у тех.

В игольное ушко твоих номинаций влезать не хочу, там конечно же тесно- сидят на диване две-три топ-модели, научный работник, почти поэтесса, служанка-смуглянка, поп-дива, биолог, уже стриптизёрша. Ой,… список их долог. Мне неинтересно, смешно, неудобно. К тому же, снимать очень долго перчатки, корону, колготки, манишку.