[b]Мучительней всех испытаний, Что вынести мне довелось, Душить в себе спазмы рыданий, Неметь от непролитых слез. И хочешь порой нестерпимо Поплакаться другу в жилет На то, что глядишь нелюдимо На весь легкомысленный свет. И друг бы терпел поневоле, Послушав, сказал: - Твою мать! Зациклился в этой юдоли. Кончай, старина, раскисать!- Бессильна, увы, медицина: Ни друга, ни недруга нет. И снова глядишь нелюдимо На весь опостылевший свет. [/b]

Снова ложь ядовитым туманом Лижет боль кровоточащих ран. Их врачует дурманом обмана Пожелтевший от яда туман. Слов желанных, рассудочно стылых Эта ложь громоздит этажи. Я вдыхаю туман и не в силах Сбросить путы интриги и лжи. Где границы амурной интриги? Где минутной любви чистоган? Обновленью мешают вериги Прошлых лет, словно желтый туман. Ты твердишь: - Безобидная шалость, Стимул в жизни, и с этим мирись – Накопил я такую усталость! Нужен стимул? Так хоть …!

Жизнь замерла на стадии ненастной. Я стал страницы прошлого листать, писать стихи и в шахматы играть, Чтоб скоротать ее остаток праздный. Минувшее пульсирует стихами, Собою часто заменяя сон. Оно, как храма колокольный звон, Растаяло, но все же оно с нами. Жизнь предстает размеченной на клетки Присущих шахматной игре дилемм: Играть ли в стиле ветреной кокетки, Избрать ли стиль позиционных схем. Не все в актив положишь, как в копилку. Бывало ведь, что несказанно рад, Найдя ходы в форсированный пат, Иль вдруг конем устраивая вилку. Глядишь порой на прошлого изнанку, Не ведая причины, как баран … За черных я в защите Каро-Канн, А белыми играю «итальянку».

Угрюмое море в Паланге, И ветер – пронырливый вьюн Песком засыпает делянки Плетнями закованных дюн. Прибой, закурчавив барашки, Рассыплется тысячью струй, Подарит песку-промокашке В янтарных следах поцелуй. Душой отдыхая в ненастье, Влюбленный в осеннюю хмарь, Бреду, словно в поисках счастья, Искать поцелуи-янтарь. Соленые брызги прибоя Щекочут, как слезный потек, Туманят глаза пеленою. Внезапно сверкнул огонек! Держу на раскрытой ладони До боли знакомый сюжет: Стрелой ярко-красные кони Несутся на солнечный свет. Слились, как в Секстинской мадонне, Экспрессия, нежность, укор. Держу на раскрытой ладони И с трепетом жду приговор. Ты знал, янтарек, ярость бури, Тоску изумрудных глубин И негу безбрежной лазури, А я – просто нудный кретин. Уперся болезненным рогом, Излился обидой в стихах. Послушай чуть-чуть, ради бога, Как я задыхаюсь в сетях. Строфа за строфой монотонно Лились словно слезы из глаз. Внезапно янтарь потрясенно Теряет мажорный окрас. Достоин руки Рафаэля Нежданно возникший п

Против солнца погляди из-под ладони на сосновой рощи темный фон. Воздух мошкарой до густоты настоян, словно мухами засиженный плафон. Это, значит, мы таким компотом дышим? И еще не лень нам повторять: "Город - это смог, асфальта вонь до крыши. Полной грудью только здесь дышать, где леса нас насыщают кислородом, от полей навозный аромат. Мошкара? Так и она же ведь природа, а природе организм наш рад". Полной грудью я теперь вдыхаю. Пусть богат органикой улов. Как сквозь сито воздух пропускаю, чтоб отсеять бабочек, жуков.

Мы оба сильные натуры, свой принцип главное для нас. Характер твой – каларатура, а мой, как геликонов бас. И не нашлось у нас созвучий, и резал слух наш диссонанс. Звучал, как реквием тягучий, несостоявшийся романс. Мы компромиссов не желали и не искали к ним пути, и вот, друг друга потеряли, едва успевшие найти.

И славен буду я, пока в подлунном мире Жив будет хоть один пиит. А.Пушкин Пиитам ныне несть числа в подлунном мире. Когда б Пророк сумел пронзить всю толщу лет, поэтов бы не счел, как комаров в Сибири, лишь мельком заглянув в инет. Творцы кишат в трудах - пустых, но все же святых. В порталах ржут Пегасов табуны.

Не по душе мне цепи синих гор с короной снеговой. Они сужают кругозор непроницаемой стеной. Ты видишь только камень, снег, тумана облачную хмарь. А кто здесь - человек? - пустячный миг, а не природы царь. Пусть вами восторгаются другие. Вы для меня - враждебная стихия. Не лучше даль бескрайняя морей с упором в горизонт. Не зацепиться взгляду в ней. Ты - тля, а море - мастодонт. Когда оно благоволит, курортной балуясь игрой, когда оно штормит, сметая все неистовой волной - то ласки все грядущего мессии. Ты, море, мне враждебная стихия. Быть может, и весь мир враждебен мне, как, скажем, царство льдин в безлюдье и буранной мгле? Нет, дорог мне пейзаж один: в ивовых зарослях река и в блестках утренней росы всхолмленная слегка равнина среднерусской полосы. Любые дни - погожие и злые - капризы лишь моей родной стихии.

С тобою быть мне хочется честней, но сложно говорить при свете дня. Я знаю, обязательно во сне скажу слова, достойные тебя. Во сне перед тобою весь я, ведь ночь мне - люлька вдохновенья. Стихов моих тяжеловесье тебе, и с ними откровенья. На лист прольется слезная печаль. Разлука - в горле душащим комком. На небе звездной россыпью хрусталь безмолвно стих диктует мне тайком. Стихом я горло обвяжу потуже, но хрип свой от тебя не скрою. Прости, покой стихом нарушу - молчать не в силах под луною. А утром я бескрыл, брожу пешком, и душу не волнует листьев бронза. Прогнали ночь барашки облаков, и ими чуть спеленутое солнце.

У любви свои законы, Как орбиты у планет: По весне дает бутоны, А в июне – алый цвет. Вся душа изводится, На природу просится. Моя милочка красива И пуглива словно лань, Ну а раз она пуглива, Забрались мы в глухомань. Сердце обнадежено Тишиной таежной, но … Комары в кустах заели, Мухи жалят до крови, Гнусно лезут во все щели Мошкара и муравьи. Прочь несут колесики По заросшей просеке. По проселку укатили От слепней и комаров. Ветерком не остудили Ни сердец и ни голов. Заведи, тропиночка, Где лишь я да милочка. Стройных сосен колоннада. Тридцать градусов в тени. Рядом нежится услада – Только руку протяни. Ландышем украшено Зелен-ложе наше, но … Только страсти закипели, Справа взвыли трактора, Слева бабы загалдели И запела Баккара. Погибаю, братцы, я – Прет цивилизация. Эх, июнь! Начало лета, Земляничная пора. С милкой я бы на край света, Где не ходят трактора! Ох, друзья-товарищи, Где искать пристанище?

Я перед образом стою И ковыряю свою совесть. В грехах погряз, не быть в раю, В аду мне искупать греховность. Так что ж я в жизни натворил, За что мне Божия немилость? Не крал, не пил и не курил И тесты проходил «на вшивость». А, вспомнил: карма не чиста. Укором мне на этом свете Шестая заповедь Христа И пятый пункт в моей анкете. Грехи бы отмолить я рад, Да только кара будет лишней: За пунктик папа виноват, Ну а за заповедь – Всевышний. Ведь это ОН создал ЕЕ, Ребро оттяпав у Адама. С тех пор страдает мужичье, Коль жизнь у них – грехи и драма.

В клетушке меблированной, Чуть пьян и трезв отчасти, Сижу командированный, Вчерашнего во власти. Окно полуподвальное Под юбки лезет оком, Устойчивость моральная Проходит пытку шоком. Шуршат манящим шепотом Колготы из-под мини, Зовут каблучным цокотом Не женщины – богини! Устойчивость моральная Сильней подвальной страсти, Душа маниакальная Вчерашнего во власти.

Жестоко нас жизнь разлучила Двуликостью «время-пространство», И лишь тяготения сила Хранила свое постоянство. Не властен разнос параллелей, Сходимости счастья лишенных, Не ведом конфликт поколений И взглядов сквозных, отрешенных. Не властно разлуки забвенье И встреч мимолетная малость – Здесь правит Закон тяготенья, В нем море любви расплескалось.

Пластом ложатся стих на стих, пишу их в розницу и оптом. Уверен, что любой из них твоим запомнится экспромтом. Мои стихи не без греха, а их написано немало. Питаясь соками стиха, к ним льнет рыбешка-прилипала. Чужое облизать готов, ты - мастер каверов, пародий. Ведь здесь поболее улов, хоть и свои кропаешь вроде. Ассенизаторству сродни, экспромты едки, метки, и с желчью собственной они жрут жадно авторов объедки. Пародий дождь, "как из ведра", и ведь они кому-то любы! Твоей Поэзии пора отрезать маточные трубы.

Покой веков и чаек крики несет к Оке Москва-река. Играют солнечные блики, червленя рябь ее слегка. Дивчины бюстом полногрудым холмы. Ласкает их река. И между этим вечным чудом струит ручей от родника. ДьякОвский холм. Он и сегодня с седою древностью на Вы. Храм в знак Крестителя Господня Усекновения Главы стоит над кручей исполином И отражается рекой своим венцом неповторимым, своей восточной красотой. Холма Коломенского склоны к воде прильнули, как уста. Блистает царственной короной Храм Вознесения Христа. Колосс шестнадцатого века, шатром коснувшийся небес, венчает холм и человека, что создал чудо из чудес. Шумят дубовой рощи кроны. Блестят кресты. Тревожат слух колоколов церковных звоны, молитвы набожных старух.