«Тот, кто впервые сравнил женщину с цветком, был величайшим поэтом. Тот, кто повторил это, был обыкновенным болваном». Кто-то. Женщина, это лишь связка ключей От квартиры, где шварк кирзачей Раздается повсюду и вязнет В англо-французских замках Открываемых легким укусом гюрзы; И постель ее – ловчие сети, в которых Муха свои оставляет пожитки, Или прозрачные крылья наивной мечты; Или же связка ключей Покрывается шерстью короткой, Чтобы летящей походкой По белоснежным сетям-простыням Побежать на восьми шелковистых ногах В сторону вязнущей в банке с варением Мухи. И по соломинке жидкая муха коктейлем, Оставив хитиновый панцирь, Перелетит в напомаженный вход в пищевод – Это последний полет, мухин последний полет. Вот почему я так нежно Глажу паучьи головки и спинки – Кушайте, суки, заразу. Точнее – ее переносчиков – мух!

Метель то стелется, То дыбится, то вьется, То прижимается к земле, То вскачь несется. Метель то бьется о стекло, То пригибается, То улыбается – о лед ласкается. То растекается по крышам Стылой дымкою, То вниз струится, вместе с ветром Невидимкою. Метель хохочет, плачет, липнет С поцелуями К домам окутанным Струящимися струями. Метель живет, пока летит, Пока есть ветер, Но лишь устанет он, Растает в облаках, Умрет метель, застыв немым узором где-то На равнодушном льду Под синей пустотой.

За окном – ночь. Фонари освещают сугробы Накрытые вьюгой. Летящий снег облизывает Лежащий снег. Увижу ли я ветер?

Вот и осень прошла, и зима, как всегда, наступает. Все как прежде: листва облетела, трава полегла. Ветер тучи прозрачные в ком ледяной собирает – Ледяной, снежный ком без единой крупицы тепла. Веет ветер прозрачный, холодный из пустыни в небыль. Оскелетилось все, облетело, пригнулось к земле, И высокое, низкое, тусклое, впалое небо Опускается прессом бескрайней равнины вниз. Все как раньше, но что-то безлюдно-холодное, Мрачно-белое, словно промерзший огонь, Бьется в жилах зимы наступающим холодом кованым На пустынную мерзлую землю безлюдных равнин. И не видно весны из-за черных метелей сугробистых, Из-за вьюжных хребтов с километрами колкой земли. Видно, врут, не краснея своими страстными субботами Порожденные впрок отрывные календари. Голубая планета, зияя последней зимою, Отрываясь от Солнца, уходит на дали свои. Разрывая орбиту, шепнет напоследок из кратеров: Погибайте, прощайте, не ждите, не ждите весны. Полыхнет, раздвигаясь, бездонное черное небо, И земная зима грузно сядет

Я иду в темноте. Только лица прохожих всплывают навстречу. Только лица не те… Только лица не те – те знакомые лица Знакомых И друзей… Все не те. Я иду в пустоте. Пусто, сумрачно, холодно, глухо Как в танке. Я – один, Ты – один, Он – один. Мы друг к другу плывем в пустоте… С синете… В темноте… Все не те, И не эти…

Дети играют в детские игры. Взрослые играют во взрослые игры. Старики играют в старческие игры. Неужели смерть – Детская игра?

Холодная луна светит ясно Свежий ветер перебегает С волны на волну Играя лунной дорожкой Остывший пляж спит Я просыпаюсь Одиноко Весело вечером было Сейчас же пустая бутылка Шелестя о песок этикеткой Мрачно танцует в прибрежных волнах

Незаметно сентябрь наступает Рассыпаясь лесным листопадом, Что коричнево-красным растает Легкокрылым лесным хороводом. Я смотрю на посмертную пляску Мертвых листьев, свое отшуршавших, На такую смешную развязку В переменном кружении лет: Снег приносит зима, а весною Появляются новые листья, Чтобы снова осенней порою, Прошуршавши над летней тропою, Раствориться в багровом покое И навеки забыться, уснуть. Так и люди, свой облик меняя, Примеряют посмертные маски: Мальчик, юноша, муж… Остывая, Смерть срывает последнюю маску. Люди, листья, зима… Отрываясь От слепящей бескрайней равнины, Растворяется солнце в зените, Освещая холодные спины Тех, кто песней разбужен весенней Был когда-то, но ветром осенним Сорвало их, прибило к земле – К сучковатой, корявой метле, Что скребет для зимы тротуары – Расчищая для холода путь. И так просто в бездонье шагнуть – В белоснежно-ажурные чары. И желанье души не в одежде, А в надежде ее оставленья: Не отбросить сомкнутые вежды И от холода нет избавлен

Когда всё спит, И ночь поднимает меня над Бескрылым миром – Миром, сложившим крылья во сне Который длится века, Я молча смотрю на мир Покрытый трясиной Достижимых вещей. Я молча смотрю вперед – На свет Необъятной Звезды – На свет той Звезды, Что ничто не в силах объять. Только в безмолвии ночи Эта дается Звезда – Эта Звезда Добра. Но смотрит она ослепительным взглядом Все глубже и глубже в меня, И я понимаю, что находиться рядом С Ней мне еще не дано, И я – ведомый Взглядом – Погружаюсь все глубже и глубже в себя – В трясину достижимых вещей.

Вы восхищены высотой гор. Посмотрите В глубины низин: Это они отдали горам Свою высоту.

Когда я был малышом, Я шел И смотрел под ноги. И всегда находил Что-нибудь интересное. Сейчас я уже большой. Сейчас я иду и смотрю В глаза прохожих И уже не нахожу Ничего интересного.

Я серьезно отношусь к жизни Именно поэтому Я не могу серьезно относиться к тому Что вы называете жизнью

О, лучежабрая, гордая рыба горгона! Дай мне лишь палочку туши получше еще растереть, Ветвь мэйхуа переставить в песчаную тьму подоконника, Выкурить трубочек шесть травянистого зелья. Дай мне, о рыба, получше усесться на троне, Кисть обмакнуть в бесконечную черную бездну И на невинном листе породить иероглиф Черный, как мать его – ночь и как отец его – кто?.. Чу! – таракан пробежал по странице бездумно, Квелую ногу таща по рожденному знаку – Собака!

Этот небритый, с бешеным взглядом, С банкой остывшего чая в руке – Он где-то здесь, он где-то рядом Угрюмо сидит и сопит в уголке. Какие-то всхлипы, какие-то писки, Какие-то кошки бродят вокруг, И он, перемыв кошачьи миски, Спокойно рвет привычный круг: Да, он кочегар, и обязан в котельной От смены до смены сидеть у котлов, Но он не является личностью цельной, А потому – по следам котов. Лишь солнце осядет за белым домом, И в небе сотрутся его лучи – На синем небе силуэтом черным Проявляется он из своей пустоты. По стенам, балконам, подвалам и крышам Идет кочегар.

Плясали ветви на ветру, Белели волны поутру, Но если я себя сотру, То кто же я? Все ближе темная река, Все ниже мчатся облака, Но если я себя пока Еще не стер, То для кого трещит костер? Палач хитер, топор остер, И для кого ты распростер Свои пути? Постой, скрываться подожди – Я вижу, как твои дожди Вождей секут и тем живут, Но мой маршрут Белеет где-то за рекой, И там находится покой. Нет, не покой, а стройный строй Твоих солдат.