Чудится: ветка качнулась багровая, к белому снегу припал черный лист. Мертвые сущности веют обновами: саван у каждого мертвого – чист. Звезды качаются в небе, пронизанном песнею песней и мглою зарниц. Каждое утро за облачной ризою солнце ночное опять растворяется, слепо белея в голубой высоте. Солнце ж дневное встает беспощадно. Желтою сталью слепя. Сущности мертвые, ночь игнорируя потной подушкой закрывшей лицо, солнце почуяв, наполняются жизнью (жалкие слизни на нитке судьбы). Вынувши лица из мятых подушек, в саваны кутаясь, бредут кто куда. Солнце же, в небе налившися силою мертвого золота, тянет к себе. Сущности, золото чуя затылками, силятся что-то понять, но – нельзя! Так вот и бродят - то в кучу сползаются, то сыпанут в разны стороны, то снова глазами по плоскости шарят – золото где? Сверху ведется обстрел: то яркое солнце бросит стрелу золотую, то невидимка-луна шмыгнет серебряной пулей. Валятся саваны наземь. Мертвые, бывшие в саванах, вдруг оживают, глаза открывают и, научившись летать, улетают. Навек забывая планету бездумного сна, где остаются бродить мертвецы, чей саван еще не пробит не стрелою, ни пулей. Бледных от снега равнин не окинуть безжизненным взглядом глаза слепого сущности мертвой. Вот и приходится бродить по воде – саван в глубоких местах поднимая, чтобы от влаги тяжелой сберечь. Только, вот, суши не видно и зрячему глазу: нет ее здесь – лишь снега да вода. Снежные крепости высятся гордо – к солнцу взметнув оплывающих башен вершины. В водах же мнится все наоборот – башни во мглу подземелий стремятся. К вечеру башни и крепости станут багровой водой. Плоское зеркало вод захлестнет всю планету. За ночь же снова появятся башни и крепости под шевелением лунных лучей. Чей это замысел? Кто же ночами возводит бездумно все то, что под вечер растает опять? Снова вопрос. И опять без ответа. Саваны носят в себе мертвецов, убаюканных солнечным светом.