/// Казалось, нету осени конца, но вот фонарь примерил чепчик белый и ясный свет - как с детского лица - февральской ночи осветил пределы и тротуар. Асфальт серей свинца, но только блёстки первые завижу, пусть от природы фокусов завишу, гляжу в окно.

/ Обычная стена кирпичная, на ней распахнуто окно и льётся страстное каприччио в ночной проулок обезличенный, бушуя ветреным вином. Сквозь повседневное, привычное несет вибрации смычок. И я, не помня о приличиях, вбираю звуки мелодичные - в сачок изловленный сверчок. / Синеют глаза с поволокой, смущённо опущены веки. Ты робко глядишь издалёка, из тайны забытого века. Нарядный жемчужный кокошник короной над русой косою. И был неизвестный художник твоей очарован красою. Улыбка алеющей розой и взгляд, преисполненный ласки. Такой поэтический образ навеки запомнили краски. В картине ли есть подоплёка? Но сердце в груди встрепенулось! Зачем ты пришла издалёка, напомнила нежную юность? / Внезапный приступ слепоты, к сердцам подкравшийся лукаво. Зачем я ей дарю цветы, зачем её лицо ласкаю? За розоватой пеленой не вижу цель, куда приду я? Нет, не она предо мной, а только то, что сам придумал. Я словно слеп, но в мираже близки друг другу две печали. И, обо всем забыв, уже она в игре м

Тёплое летнее солнце греет тетрадку-архив… Если поэт не напьётся, как он напишет стихи? В сердце волнуется буря, кругом идёт голова… Если поэт не покурит, как он отыщет слова? Всё, что нутро его прячет, выплеснет шквалом строки… Если поэт не поплачет, мёртвыми будут стихи.

Немного ещё и закончится лёгкий полёт листа, опустится иней, полудой поля серебря. Последние тёплые дни августейшего августа кочуют в обнимку со стылым дождём сентября. Утихло и замерло летнее многоголосие, невесело небо, темно не к восьми, а к пяти. Но трепетно верит душа, осенённая осенью, что ты не в конце, а пока в середине пути. Ложится листва разноцветьем лоскутного коврика и каждый лоскут в нём несёт временную печать. Наверно, неправильно жизнь переписывать поверху и было бы глупо пытаться с начала начать. Осенняя грусть - полуправда сусального золота, Минуты собрать - словно воду нести в решете. А сердце стучит, подгоняет... Зачем? Ты не молодо. - не надо спешить, и ямщик осадил лошадей - Погаснет окурок во влаге цветастого вороха, развеется едкий дымок и легко на душе. Пока мне на свете хотя бы немногое дорого, не надо тужить. "Заводи и поехали, шеф!"

1 Не царевна и не игрушка, то ль на Каме, а то ль на Эльбе проживала одна лягушка и мечтала подняться в небо. Ей твердили: "Убавь-ка прыти, и в помине такому не быть. Нам, рождённым в болоте прыгать, никогда не взлететь на небо!" Но болото - кислее клюквы, но сентенции - хуже рвоты... Вот, она в журавлином клюве - жизнь меняет на миг полёта. 2 Я - улитка, весь багаж заплечный - домик мой, закрученный спиралью. Спрячусь в нём, и кажется мне, вечно буду жить без горя и печали. Мне для счастья многого не нужно, уместиться в завитках ракушки - Защищаю и глаза и уши от чужих проказ и равнодушья. Нет причин для боли и невроза. Вмиг захлопну, если что, калитку. Сложностей жилищного вопроса знать не знает слизкая улитка. Но за радость вот такого рая есть одна невзгода и тоска.

Там, где туман упал на кроны белым шарфом, где каждая сосна по-девичьи стройна, трудяга паучок сооружает арфу, натянута, дрожит прозрачная струна. Не бойся, виртуоз, не прячься, погоди-ка, я не коснусь твоей настроенной струны. Сыграй мне, паучок, на тонкой паутинке мелодию моей любимой стороны. Мне выпал долгий путь за дальние границы. В забывчивости я отнюдь не уличён и где бы ни был я, мне долго будет сниться мелодия Руси, приятель-паучок.

Всё тревожнее сердце щемит по ночам, Всё бесцельнее утра кровавая рань… Лист, сорвавшийся, словно топор палача, Отточил до зазубрин разящую грань. Вот он молнией ринулся с дерева вниз, Вот предательски спрятался в рыхлую тень… Перед тем, как придумали свой механизм, Листопад созерцали, месье Гильотен? Лист сорвался, он просто бороться устал. В этот вакуум, в этот свободный проём Просочилась холодной струёй пустота, Заслоняя собой горизонт-окоём. Я пытался расставить слова по местам, Я осмысливал суть и ножа, и креста, Я как будто бы жизнь по листу пролистал, Наблюдая за лёгким полётом листа. Синеглазка надела цветастый наряд, Но за яростью красок лукавая ложь. Очи осени страстно огнями горят, А за пазухой спрятан отточенный нож. Дни проносятся в пропасть быстрее листа, Не успел разгадать существо бытия… Неужели останется лишь пустота Там, где был я, когда перестану быть я?

к Арсению Несмелову 1 Не то, что требуют дела, Скорей причуда моды – Он дремлет в ящике стола, Гордясь бульдожьей мордой. Тяжёл, но любит погулять И скачет от отдачи, Когда выходим пострелять С приятелем на даче. В душе – он лютый дикий зверь, Но попусту не тронет Шестизарядный револьвер, Не пробовавший крови. 2 Сущность душевных фибр, Тайная страсть тихони – Двадцать второй калибр Холодом жжёт ладони. Скрыт от дотошных глаз, Враз добавляет веры – Тяжеловесней фраз Аура револьвера. Мелкую, словно дерть, Как бы шутя подначил, Сплюнул чужую смерть, Дёрнув кулак отдачей. 3 Всё осточертело, живу, словно в клетке. А ну-ка, сыграю с собою в рулетку – Простая игра, невозможен обман: Один заряжаю патрон в барабан. Кручу, поднимаю, давлю на крючок… Нет выстрела – пошлый, банальный щелчок! 4 Ты видишь примитивный механизм: курок, боёк, свинца тупое жало, блеск вороненья - чёрный демонизм. Но как твоя рука его желала! И вот он твой.

Покидаю пенаты шумные, (Вроде взрослый - а сердце мальчика!), Чтобы стать на мгновенье штурманом Для пушинки от одуванчика, Повести за собой флотилию Водомерок на глади озера И пройтись по степной идиллии – По рассыпчатым росам розовым. Окунуться в туманы пенные, Надышаться душистым воздухом, Дирижировать птичьим пением, Разговоры вести со звёздами. И слегка погрустив про вечное На границе Земли и Космоса, Буду слушать, как ветер вечером Мне твоим напевает голосом.

Вечер. И вот горизонт загорелся, багров. Катится солнце телегой, но лёгок накат. Месяц, как будто бы бравый пожарник багром, Трогает рогом бушующий в бездне закат. Тучный туман прикорнул на лугу за бугром. Шепчутся волны, зовут, за собою маня. Алый багор выжигает на небе тавро – Пламени знак, и в огне – отраженье меня.

Мой путь – он мой, и более ничей, Но все мои пути ведут к Голгофе. Густая горечь тысячи ночей Заварена в горячей чашке кофе. Я не посмел переступить черту, Но до тех пор, пока мой час не пробил, Пью по глотку ночную черноту И вглядываюсь в милый сердцу профиль.

Ю.Ч. Надоели слова - пустота прений в прерии, застучали колёса накатанный блюз. А вверху облака чертят мягкими перьями вроде крест, но мне хочется верить, что плюс. В такт колёсам слова лягут яркими перлами - шевельнётся в душе нерождённый бутуз... Рельсы с блеском скрестятся в дороге сквозь тернии - вроде крест, но мне хочется верить, что плюс. Соляные столбы греет солнце вечернее - это как бы намёк, нет, я не оглянусь. Даже если вернусь... (замирает мгновение) Всё: на прошлое - крест. Или всё-таки - плюс?

Проснулся. Утро. А значит, пофиг обломок боли, вкус «Барбовала»… Присвистнул чайник - готовлю кофе, давно себя мы не баловали. Взгляни в окошко, какая просинь! – такое утро проспать зазорно. Откинь подальше льняную простынь, гляди, как ладно танцуют зёрна! С плеча спадают на грудь бретели. Ты так прекрасна в ночной рубашке! Готовлю кофе. Попьём в постели, чтоб это утро осталось нашим. Течёт по чашкам напиток горький струёй, темнее лица мулата. По коридору кофейный столик качу… а в спальне – постель не смята.

Не царевна и не игрушка, то ль на Каме, а то ль на Эльбе проживала одна лягушка и мечтала подняться в небо. Ей твердили: "Убавь-ка прыти, И в помине такому не быть. Нам, рождённым в болоте прыгать, никогда не взлететь на небо!" Но болото - кислее клюквы, но сентенции – словно плётка... Вот, она в журавлином клюве – жизнь меняет на миг полёта.

Озорные стрижи Растревожили криками лето, И кружит, и кружит Надо мной необузданный зной. Одурманил жасмин – Наполняет сады и проспекты Ароматом густым, Ослепляет глаза белизной. Полыхающий зной Тротуарные ленты расплавил, Но от стай голубей Небо стало ещё голубей. Звонкий выкрик стрижей, Утопающий в облачной лаве, В поднебесье зовёт: «Эй, смелее за мной, не робей!» Юный месяц июнь, Он всегда исключенье из правил, Он смешал аромат Площадей и медовых цветов. Он рисует холсты, Обрамляет картины в оправы, Расстилает ковры Из весёлых цветных лоскутов. День – как пенный шампунь… Но не надо на это сердиться – Юный месяц июнь Не возможен без пышных прикрас. Он гуляет сейчас С раззолоченным солнцем в петлице, Он касается струн И поёт этот летний романс.

Небо ясное не хмурится – Непогода не случится. Вот хожу-брожу по улицам Да разглядываю лица. На асфальте – солнца лужицы, Ветерок летит лениво, И расстёгнуты все пуговицы На плаще ненужном длинном. Лучик света забавляется: Преломлён стеклом витрины, Он расцвёл и не стесняется Быть похожим на павлина. Синевою даль раскрашена, Облака плывут картинно, И ведут себя дурманяще Кучерявые рябины. Растревожен воздух ландышем И черёмуховым цветом... Посреди Вселенской сутолоки, Словно бабочка из куколки, Из весны выходит лето. ясное не хмурится – Непогода не случится. Вот хожу-брожу по улицам Да разглядываю лица. На асфальте – солнца лужицы, Ветерок летит лениво, И расстёгнуты все пуговицы На плаще ненужном длинном. Лучик света забавляется: Преломлён стеклом витрины, Он расцвёл и не стесняется Быть похожим на павлина. Синевою даль окрашена, Облака, как на картине, И ведут себя дурманяще Кучерявые рябины. Растревожен воздух ландышем И черёмуховым цветом...

Дождь холодный, дождь осенний, От него мне нет спасенья. Сквозь туманных сгустков толщу Просочился дождик тощий, Серой ниткой полночь вышил... Расскажи мне, как так вышло? Но идёт без объяснений Дождь холодный, дождь осенний. Дождик стылый, мелкий, зябкий По окну стучит морзянкой. Рассыпает звонкий жемчуг И твоё мне имя шепчет. Он меж нами не посредник, Но хороший собеседник. Бьёт в окно, с окна стекает На мою тетрадь – стихами. * Дождливые деньки тихи, В такое время лишь мечтать И я печатаю стихи На струйном принтере дождя. Летит каретка облаков, Небесный тонер свеж и чист, И мой душевный непокой Ложится на заветный лист. Впитается моя печаль Колючей корпией строки… На струйном принтере дождя О ней печатаю стихи.

Что сегодня случилось с небом? Небо стало глазами милой. Что сегодня случилось с песней? Песня стала голосом милой. Что сегодня случилось с солнцем? Солнце стало её улыбкой. Нет любимой – и нету неба. Нет любимой – и нету песни. Нет любимой – и нету солнца. Для чего мне глаза без солнца? Для чего мне душа без песни? Для чего мне крылья без неба?

Мне уже не бывать птицей, Не пронзать облака в стае. Не меняю теперь лица, О покое земном мечтаю. Я, наверное, стал мудрым, Чудесам вещих снов не верю… Но откуда опять утром На постели моей перья?!

Двадцать шестое. Холодное утро. Клён колыхался, как будто кадило. Няня тяжелую яркую люстру Молча включила над креслом в родильном. Женщина в кресле от боли кричала, Врач наклонился к её изголовью, Глянул в лицо, искаженное болью – Это начало, лишь только начало. Дождь разбивается о подоконник. Пыль на стекле от раздробленных капель. Доктора голос, похоже, спросонок: «Машенька, дайте, пожалуйста, скальпель!» Я, напрягая себя что есть силы, Сипло хрипя от натуги и боли, Вылез на свет, как мертвец из могилы – Не по своей появляемся воле. В узкую щель между утром и ночью Втиснул себя сквозь кровавую рану. Няня шепнула: «Мамаша, сыночек!» Я же орал, словно матерной бранью. Март. Середина двадцатого века. Юная мама от счастья рыдала. Тень на стене от надломленной ветки. Жизни и смерти едины начала.