Мы шли по асфальтной дороге. Был зимний вечер. Медленно, и, казалось, тихо падал снег. Я шел улыбаясь. Смотришь вверх, туда, где так пусто...смотришь, и ощущаешь полноту... На лицо подают снежинки... Томный свет фонарей, играючи подхватывает их, и словно наполняет радостью. Ведь и снежинкам нужна радость...Розовые, красные, оранжевые - все они падали и умирали. Идя, я впитывал атмосферу простоты и спокойствия, что дарили мне эти снежные создания. Вокруг сновали туда - сюда озабоченные люди. Угрюмые, задумчивые лица... печать взрослого человека. Но я их не замечал...Да и мог ли я это сделать? Ведь я прибывал в своем мире. В мире, где возможно смотреть глазами ребенка... Я периодически подпрыгивал, пытаясь словить ртом снежинки. Делал это с чистым наслаждением и не поддельным интересом. Те люди, что проходили мимо, бросали на меня странные взгляды, наверняка думая, что я чудной. Смешно было на них смотреть. Глупые, глупые люди...

Дул свежий, чуть прохладный горный воздух. Он сидел на огромном камне, на утесе горы. На утесе самой высокой горы в мире, выше, чем пять Эверестов вместе взятых. Выше - потому что он был на ее вершине. Он покорил ее, пусть ничтожно маленькую для бывалых альпинистов, но такую огромную для него. Самую большую. Реальную. И не было никого, кто бы мог указать на его заблуждение. А значит - не было заблуждения.Он смотрел в даль, на островидный вулкан, что заслонял собой часть горизонта. Смотрел на ало - розовые облака, в свете заходящего солнца, на море, что еще не потускнело. Смотрел на барханы и восхищался этой естественной, природной картиной. Все это было настоящим, таким, как есть. Внизу, по правую сторону, чуть дальше от горы, на вершине которой он сидел, простирались коктебельские плантации винограда. Рядом с плантациями, левей - гора Волошина. Гора, названная в честь поэта. Что это был за человек и что он писал, для него было не важно.

Ушло то время свободы, музыки и кислоты... Я полюбил шестидесятые образца книг, чьи авторы-битники, делали то что считали нужным и плыли по кислотным волнам ЛСД-25. Я полюбил это время движения и беззаботности, но не подсел. Все? кто жил в те времена вспоминают о той, иной жизни с радостью и горечью утраченного времени и поколения в целом. Кислотная волна, захлестнувшая шестидесятые годы Америки, породила множество психоделических писателей мирового стандарта и известных во всем мире кислотных хиппи-групп... По психоделическому интернет-радио играет San Francisco-Scott mcKenzie... хиппи, употребляющий расширение сознания, вкусивший славу тех времен и почитание людей нынешнего бытия. Что ж, неплохо, не так ли? Закидываться кислотой, мчаться по фривэю на фургончике раскрашенном во все цвета радуги, с сознанием того, что десятки тысяч хиппи слушают твои песни и любуются постером с твоим изображением у себя в комнате. А как же тогда все эти наставления взрослых?