Напоследок хоть поговорим, Приготовив немудрёный ужин, Как не покорили третий Рим – Да и был ли он кому-то нужен, Если нам, как сводками боёв, Каждый день звучал тревожной ноткой – Долго ж мы учились быть вдвоём, Что теперь кусок не лезет в глотку. Слишком долго, чтобы не устать, Но ничтожно, чтоб потрогать вечность И понять, что, досчитав до ста, Нам однажды вроде будний вечер Метрономом капель по стеклу Напоследок всё сполна отмерит, Выключив бегущую строку Дыма сигарет к балконной двери. Завари в любимой кружке чай – Подсластить горчинку карамелью. Хочешь напоследок помолчать? Мы и это, как никто, умели. Просто слушать, как спиной дрожа, Сыто тарахтит о счастье кошка… Кстати, я давно не ем с ножа И в ладонь не собираю крошки, Сплю, как ты, с часами-ночником, Но слежу за светом в коридоре. Да, я был плохим учеником, Только разве в этом наше горе? Говорят ведь, от добра добра Ищут лишь в солонках у соседок, Вот и мне всех крошек не собрать Как бы ни хотелось напоследок.

(к 8 марта «про любовь» просили «исполнить»:) Избегая нецензурных слов, Но и, не впадая в ахи-охи, Я считаю девушку с веслом Истинным секс-символом эпохи. Неподдельной страсти монолит В гипсовом купальнике неброском Как она уверенно стоит В целом виде – не чета Милосской – И во мне гормоны бередит Круглой попой и обхватом ляжки, А на алебастровой груди Сохнут голубиные какашки. Я дождусь пока над головой Первый гром весенний грянет хрупко И прильну к ней тряпкой половой, Обласкаю бёдра мыльной губкой. Пусть она, на вёслах задремав, Сотню вёсен не меняет позы – Я её отмою от дерьма И воткну куда-нибудь мимозу.

Уже не в нашей памяти «Большой Начальник всё и вся», а то и круче, Гнилой насквозь и телом и душой, Однако как репей за жизнь цепучий, По большей части лыс, местами сед, С цыплячьим, но торжественным загривком, Живущий на девятом мой сосед (я иногда его встречаю в лифте) Бесцветными губами пожуёт, А то и вовсе не услышит «здрасти», - Я знаю, что он всех переживёт С такой прививкой сатанинской власти, Что даже моль - и та наверняка Совсем не просто так индифферентна К каракулю его воротника В номенклатурном стиле псевдоретро. Он сам уже не помнит, кто такой, Но каждый день по-большевистски хлёстко Выходит регулировать клюкой Движение на нашем перекрёстке. *** За гранью встреч и расставаний, Чужих предательств и измен, Он красит воду в тесной ванне Солёной ржавчиной из вен. Нескладный выкидыш природы Окраин средней полосы, Чья жизнь соплёй на подбородок Течёт сквозь жидкие усы. Его без лишних игрищ в прятки По всем канонам обнесли, А он возьми и чёрствой пяткой Заткни в горячей ванне

Замученные службой и семьёй, Как блохами, мы год копили силы, Чтоб, год собаки проводив, свиньёй Конкретно изваляться в апельсинах. Каких еще варягов осенит Подобная славянской беспринципность – Отпраздновать китайский год свиньи, Уткнувшись рылом в марокканский цитрус, Пока на увядающем столе Под майонезной роскошью калорий Патриотично киснет оливье В условно аппетитном триколоре. Пока, приняв благопристойный вид, Верховный предводитель дзюдоистов Под бой курантов нас благословит На это восхитительное свинство.

Глупо было бы верить, что В этот раз под лопаткой ёкнет, И резной туесок с мечтой Обнаружится вдруг под ёлкой. А проснусь я настолько крут, Что под утро, с доставкой на дом, Наконец разомкнётся круг Всех моих «не хочу, но надо». Странно было бы ждать всерьёз, Что со мной в простоте дремучей Выпьет вечером Дед Мороз И останется на ночь внучка. И из детских волшебных снов, Спеленавших тепло и крепко, Я в Устюг напишу письмо На листочке в косую клетку. «Здравствуй, Старче! Пишу зело Благодарный твоим подмогам, Что по-прежнему сам здоров И родители – слава Богу, Что в ушах до сих пор звенит Бубенец впечатлений лучших. Так что, сенкью за год Свиньи И отдельно спасибо внучке!»

Благо мнить себя поправшим твердь… Руки раскидав ширококрыло, Мы еще пытаемся взлететь Но куда нам, со свиным-то рылом Блохами сорить у алтаря? Нынче бисер для других животных Мечут пастухи в калашный ряд - Подавись, мечтатель, ржавой водкой И в затылок ночь заголосит, Черные зрачки закапав страхом: - Жизнь прошла, и не осталось сил Ни любить ее, ни просто трахнуть.

Пусть враждебные ветры фигачат, Ополчившись на прочую хрень, - Мы с Серёгой обжились на даче И бухаем трофейный портвейн Ежедневно стакан поднимая За «рекорд» со сгоревшей трубой, И плевать нам на первое мая И всеобщий порыв трудовой. Мы не портим рентгенами зенки Потому что, лет двадцать назад, Откопали за домом лазейку В засекреченный немцами склад. Просто вышли отлить и случайно Намочили какой-то рычаг, Так что мы тут давно не скучаем - Двадцать лет на трофейных харчах. В сорок первом, видать – не иначе - Генералов каких-нибудь штаб Драл подмётки с Серегиной дачи Позабыв про заныканный шнапс. И теперь, вечерами, по кайфу На крылечке при полной луне Полистать нам картинки в «майн каймфе» - Шрифт – говно, а бумажка – вполне. Ради помыслов, чистых и ярких, И полезных в хозяйстве вещей Ходят к нам из села две доярки Постирать, вымыть пол и «вапще». Мы их кормим тушенкой от пуза А они нам потом, захмелев, Врут смешно о развале Союза И о бешенных ценах на хлеб. Где-то бури то воют, т

На прилавке, закатанном льдом, У старухи, вмороженной в вечность, Я куплю себе маленький дом С кругляшом парафиновой свечки В скорлупе керамических стен – Два окна и дыра вместо двери… Не такой ли когда-то блестел Серебром на твоём шифоньере? Мой - попроще, совсем без фольги И без битых стекляшек на крыше, Но ведь как вдохновенно не лги, И в таком можно тоже быть лишним, Да тонка в это верить кишка – Так что, в память твоих одиночеств, Я поставлю свой домик на шкаф И внутри запалю огонёчек.

В вечной череде деепричастий Тесно неприкаянной душе – Кто бы, щедрый, оттопырил счастья Так, чтобы накрыло до ушей. Если бы волшебники на ужин Подавали порцию сию, Я хотел бы поступить на службу Котиком в хорошую семью. От меня бы мужиком не пахло, Я не заводил бы пошлых тем, Нес бы смирно трудовую вахту Шерстяным комочком на тахте. Никакой дрессуре не в угоду (разве Куклачёвы мне указ?) Я от всей души сливал бы воду, По любви сходив на унитаз. И, дежуря утром на окошке (хоть котам виднее по ночам), Я б не обижал соседских кошек И чужих урчаньем привечал. Прихвостням породистым не пара – Им бы только зенками сиять – Я бы избежал ветеринара (всё-таки приличная семья) И в быту кошачьем некапризен, И в еде людской неприхотлив, Я б любил хозяйку больше жизни… (мяу) Приюти меня на выходных.

Уже в который раз трусливо медлю Уйти, за неимением идей, В дремучий лес, на провиант медведям И комарам - подальше от людей, Вольнолюбивой притчей во языцех. Нажраться мухоморов натощак И, оттопырив на ногах мизинцы, Спокойно отнестись к таким вещам Как жизнь и смерть в надуманном контексте Свободы от болезней и проблем. А хочешь, убежим отсюда вместе? Всех мухоморов я один не съем. Мохнатой лапой ёлка нас укроет От бешенных житейских амплитуд, Пусть комары напьются нашей крови И лопнут от обжорства на лету. Когда медведь над нами пасть разинет, Нам наплевать - пускай кусок отъест - На кукиш в потребительской корзине И выросшие цены на проезд. В разгар медвежьей трапезы кровавой Я просто паутинкой улечу Туда, где ты на зелень покрывала Разбрызгаешь бруснику наших чувств.

Певцы свобод, закованных в овал Над плешью самозваного пророка, Простят ли мне, что я в него плевал Из ручки промокашкой на уроках. Сожитель Муз, восторженно-раним, Простит ли мне, озвучившему сдуру, Что я слюны и той не проронил На простынь мировой литературы. Простят ли в меркантильной суете Соратницы исканий поэтапных, Что я не взялся воспитать детей, Которым по идее мог быть папой, Залысинами лобными блестя. Опричницы греха в цивильном виде - Уж эти-то мне точно не простят, Что я им показался безобиден. Уместен всем, как на поминках шут С воздушными шарами над плюмажем, Ведь я и сам прощенья не прошу У этих колоритных персонажей За то, что анекдоты несвежи И макияж на роже неопрятен, За то, что если здесь и можно жить - Не по любви, а чисто по понятьям.

Ты не поверишь, как они болят В смурной душе – желанья не по средствам. А знаешь на хрена козе баян? Я расскажу, а ты помилосердствуй Во искупленье не своей вины Уставшему таращить зенки долу, Ополовинь мне кругляшок луны В пустой стакан, пропахший валидолом, И я найду в отраве угомон Надежды холодеющей болванке… А знаешь на хрена попу гармонь? Чтобы не смел мечтать о балалайке.

Ю.А. Притороченных к пристани Ржавым швом нищеты, Не спешите нас списывать Со счетов на щиты. Тем, кто в хляби бездонные Мякоть душ окунал, Только чайки - дозорные, И судья - океан. Он и слёзы не каждому В трюм сквозь зубы цедил. Но, шалея от жажды и Ослабев от цинги, Парусину плюгавую Мы топорщили ввысь. - Он не бросит нас в гавани Подыхать среди крыс, Он из порта нас вызволит. И в последний поход Ветер вышвырнет сызнова Наш беспомощный флот Проржавевшими бивнями Килей вспарывать шторм… Вы нас ждите, любимые, Не смотря ни на что, Овдовевшими выпями Заклинайте судьбу - Может, кто-нибудь выплывет… Может быть. Кто-нибудь.

Всё начиналось (по секрету - я был и прежде не святым) С того, что пепел сигареты Не надо стряхивать в цветы. Уже будильник плешь протикал, А я никак не научусь Не оставлять носки в ботинках (обычный тест на зрелость чувств). И мы, не очень церемонясь, Слюнявим штемпель в паспортах - Жизнь затевалась на червонец, А потянула на пятак Для двух случайных домочадцев На территории ничьей, Где начинает всё кончаться С таких обидных мелочей.

Не раскладушки угол острый По нежной коже полоснул - Её вчерашнее знакомство Мешало ей опять уснуть. Вполне приличный с виду парень, Отнюдь не «бабник с будуна» - Он звал её не просто в баню, А в номера при Сандунах, Суля поставить пива ящик И излагать стихами впредь Но как-то был слегка навязчив В вопросе спинку потереть, Как будто знал на самом деле Что в их Отрадном раз в году Воды горячей три недели, А то и больше не дают. И, подавившись в горле комом, Она шептала, как в бреду: «Мы с вами даже не знакомы Для столь интимных процедур. И ваши шутки неуместны, Как даже крайний вариант…» «Прошу прощенья, я не местный, А в общей бане, говорят, У вас царят такие нравы, Что с пола мыла не поднять - Едва нагнёшься, Боже правый, Приговорят средь бела дня. Я тут работаю на даче В такой задрипанной глуши, Что ни холодной, ни горячей - Порой хоть насмерть зачешись». Поди пойми в мужицких трюках - Где сколько правды, сколько лжи? Воды согрела две кастрюльки И потихоньку стали жить…

Из душной ночи в пыльных рюшах Летящих в окна мотыльков Сбегу с поллитрой на конюшню (тут за селом, недалеко), Где мне на собственном примере Расскажет выпивший Степан О чем грустит усталый мерин В кумаре сенного тепла. Расскажет мне, что с лесосеки (но это ночью и всерьёз) Объёмней видятся парсеки До необжитых нами звёзд. Расскажет матерно и в лицах, Что пишет глянцевый журнал И что уже почти не снится Давно умершая жена, Что в автолавке в понедельник Ботинки выменял за мёд… Я дам ему немного денег, И он без глупостей возьмёт Не как у нас берут на лапу, А по-простому, как своё… Мы выпьем с ним и будем плакать. И слушать русских соловьёв.

В России, от Кубани до Ямала, (такой географический косяк) Лишь две константы – «много» или «мало» Определяют меру всё и вся. На этих составляющих замешан И наш «козырный» двадцать первый век: Есть два мерила – «больше» или «меньше» И лишь в сухом остатке – человек, Навязчивый всегда, как волос в супе, Как муха, залетевшая в стакан. Здесь делят неделимое по сути, Преумножая разницу стократ И, в рифму резонируя сердцами, Любя до слёз берёзовый ландшафт, Здесь модно не сводить концы с концами Но ежедневно пить на брудершафт Земную мерзость из небесной сини С такими же, кому не повезло Податься в стихоплёты и в России Быть наименьшим из возможных зол.

Пугая двадцать пятым кадром - «Арест-допрос-побег-расстрел» , Апрель зовёт на баррикады Уже подтаявших страстей Тех, кто своё отведав с гаком, Еще шагает широко Под предынфарктною нагайкой На клык ярилиных штыков. И раскатав губу-недуру По ряду следствий и причин, На тетиве дуги амурной Гормон флюидами бренчит, Как старый VEFовский транзистор, Что для любого дурака Весна привычно неказиста В осточертевших рамках МКАД.

Я б из всех дозволенных экзотик Об одной просил, не покраснев, Боже правый, дай мне на излёте Падать кратко и на белый снег. Как – не важно, и когда - не знамо, В пыльном запустении кулис Дай душе, измученной нарзаном, Алой кляксой ткнуться в чистый лист…

Все мы под Богом ходим – Не отступить назад, Хватит посмертных хроник - Он уже всё сказал Тем, что не хлопал дверью, Тихо уйдя за круг, Этому надо верить, Так никому не врут. Хватит трубить «по коням!», В стылый висок дыша, Дайте ему спокойно Сделать последний шаг, Пулей сорвав коросту Самозабвенной лжи. Этим не шутят! Просто С этим не могут жить.