Был один цветник, где росла практически вся растительность. Все было очень ярким и пышным. Даже сами растения радовались этому. Повсюду царило добро и красота. Каждое растение не уступало в красоте другому, но и имело свой неповторимый индивидуальный штрих. В цветнике никогда не было конфликтов и недоверии. Кто бы кем бы ни был, все были на равных. Главного тоже не было, т.к. стояла дисциплина и сознательность. Всех вовремя и достаточно поливали и за всеми одинаково хорошо ухаживали. Так и было все всегда хорошо, пока они не состарились и не засохли.

Погода была морская. Не пахло, а ароматом дурманило, так что вскруживало, не продохнуть. Повсюду лежала икра, начиналось время тепла. Жаркое солнце было на пике, хотя небесное светило начало свою службу ровно в пять утра. Иногда появлялись большие шаморы и искали себе невест. Когда находили, они непременно сливались или поглощали их. В этом деле, безусловно, присутствовала доля риска – у них вырастали сиамские сердца. Это все дело рук шаманов. В такие ночи на небе горели не звезды. Но это все уже не так уж важно. Съедая ранетки, проверяешься на яды и испускаешь сигналы. И значит так надо. Мальчики-солдаты пытались отказаться от такой системы и заявляли себя интендантами, однако до мира было еще далеко. В один день вдруг ушли поезда, и они вместе с кораллами уехали во Владивосток. По пути каждый был в думах о девушках из Китая. Один из них заболел, и ему пришлось принимать ртуть алоэ. Он тут же выздоровел. Без обмана. Точно.

На свете живут только два кукумбера. Оба мужского пола, поэтому больше их уже не станет. Хотя всякое может случиться. Они же как-то появились. Оба неизвестно откуда и для чего. Они и сами не знали, да и не хотели. Кукумберы ничего не хотели знать, но все хотели понимать. Их звали Кучвак и Парит. Они часто сидели, где попало, и курили, что попало. В основном это было место под торцом соседнего дома, а в косяк забивали лежащую под ногами пыль. Иногда они разговаривали, если мимо проходили интересные люди. - Как ты думаешь, зачем они ходят? – начинал Кучвак. - Не знаю, значит так надо. - А кому надо, им? - Им-то зачем, наверное, попросил кто. - А что они просьбы выполняют? - Может им нравится. - А тебе оно надо? Потом оба засыпали. Проснувшись Парит начинал собирать еду. Сюда входили листья, ветки, отбросы и другие вкуснятины. Они любили мясо, но им лень было его добывать. Травоядными, оказалось, быть гораздо легче. После еды кукумберы продолжали свое обычное занятие.

Снопы – это снопы. Не надо больше никак снопиться. Снопизм для них целая культура. Куда их несет? Как будто они делают все правильно. На этот вопрос нет однозначного ответа, но снопы стараются подстраивать все под себя. У них это плохо получается, лишь кажется, что нормально, а на практике пустота. Что значит быть снопом? А ничего не значит. Просто считать себя им. Этого вполне достаточно, чтобы стать полноценным снопом. Другое уже не важно. Снопы – это снопы. Все в их внутреннем представлении. Если им талдычить, что они не снопы или что они ведут неправильный образ жизни, можно вывести их из состояния неги. Большинство снопов держаться рядом друг с другом. Так им легче обманывать себя. Снопы – это снопы. Они знают, что ничего не делают для мира, еще считают, что это хорошо. И пока они чувствуют себя снопами, у них все нормально. Снопы – это снопы.

Ипполит Савелов был рядовым художников-авангардистом. Он состоял в клубе «Пигмалион», которым заведовал критик Винокентий Шумитров. Конкретный жанр их художественного авангарда не был до конца определен. Ипполит и еще девять неординарных мастеров кисти работали в свободном стиле, чем-то напоминающий сюрреализм и футуризм. К творчеству они подходили исключительно индивидуально. Выставлялись в больших арендованных залах, где собиралось немного народа. Картины стоили чересчур дорого, поэтому практически не продавались. Клубу было пять лет и за это время была продана лишь одна картина. Написал ее Мифодий Иерархиев. На холсте он замазал все цвета радуги и назвал «Антидальтонизм». Купил ее богатый купец из Бельгии по счастливой для Мифодия случайности. Ему просто подсунули эту картину по ошибке, но особой роли для бельгийца это не играло. После этого везучий художник три месяца пил, а коллеги откровенно ему завидовали. Он относился к этому нейтралоблаженно.

Они познакомились случайно и непринужденно, как будто, так и должно было случиться, в одном из затуманенных ночных рейв-клубов. Бесконечный и однотонный ритм, не ложившийся под аккорды, механические танцы кумаренной тусовки подталкивал к открытым и свободным контактам. Они долго танцевали рядом друг с другом, напрочь позабыв с кем пришли сюда. Они танцевали и часто встречались взглядом. В скором времени Стефан и Глория начали сближаться, на какое-то время, почувствовав обоюдные симпатий и желание познакомиться. В углах клуба, где пыль была перемешена с белым порошком, на последнем издыхании валялись тяжелые наркоши. Плотная завеса дыма навеивала на всех опьяняющий аромат марихуаны. В самой гуще танцевальной среды двое нашли друг друга и позабыли на время про очередную дозу «черного», которая вскоре потребовалась обоим. Они, похихикав, потоптали себе ноги и прошли к барной стойке. Легко и быстро познакомившись, они прямо на месте слились в жарком экстазе.

- Алло, здорово Забор. - Привет Крик. - Чё, дрочешь? - Нет, тебя через трубку ебу. - Ах ты какой шустрый. У меня уже уши мокрые. - Ха, ха, ха. - Ну чё, идём отрываться по-чёрному? - Я звонил Анчоусу. Он тоже согласен. Давай в 16:00 где обычно. - Окей, чмыряла. - Пошёл нахуй, выебанный ухогорлонос, увидимся в четыре. У ребят было три часа, чтобы собраться в центральном парке города. Забор был толстым и добрым. Всегда против конфликтов, но если приложится к удару, с его габаритами сопернику не позавидуешь. Характер у Забора вполне спокойный. Другое дело Крик: вечно нервный, дёрганный, доёбистый. Крик был первым подозреваемым на какую-нибудь хуйню, устроенной этой бригадой. Анчоус совсем иной: он скорее не понятный, чем разнообразный, но ему это похуй. Анчоус – человек-либерти, без условностей и нехватки собственного самомнения. Он любит добавлять огонь туда, куда другие не догадаются и тогда, когда от него этого меньше всего ожидают. Но результат в таких случаях бесподобный.

Ебучие думы, тяжёлые думы. Что это, блядь, за хрень. Вроде нихуя не возникало, никакого косвенного повода для их появления. И тут на тебе! Подавись! Как будто кто-то подкинул в мозг кусок спидозной блядины. Жил, жил, особенно хорошо и беззаботно в детстве. Какие там, нахуй, моральные вопросы, даже до оральных не доросли; какие, нахуй, мысли о высоком; какие, нахуй, глобальные проблемы. Ведь всё было заебись: играешь, гуляешь, жрёшь сласти, тебя подмывают и все дела. А потом она тревожная мысля, вторая… И ты вроде разобрался с нею и дальше живёшь. Но потом ещё и ещё. Ладно. Опять прокрутил ту же пластинку и забыл снова. Одна ебучая мысля, вторая, третья и хуякс – ты уже в этом водовороте. Вот тут-то начинается: кто мы, что мы здесь делаем, как мы сюда попали (но этот вопрос и детстве не является загадкой), что будет с нами. И, вообще, какая наша миссия в этом мире. Каждый думает по-своему. Но ни один расклад не ложится на мозг как ладошка на жопу.

Этот рассказ целиком и полностью посвящён говну. Да, да, вы не ослышались – именно говну. Именно этой вязкой массе человеческих отходов, которая ежедневно вываливается из наших задниц. Казалось бы, какая глупость и пошлость писать об этом, но нет – мы так часто употребляет это слово, описывая обыденные ситуации, в которые мы к сожалению попадаем, обзываем плохих людей и вообще воспеваем всевозможные эпитеты в честь говна. Для многих говно стало роковым маяком жизни, тускло и цинично светящийся чей-то печальной судьбой, заставляющая называть свою жизнь ничем иным, как одним словом – говно. Говно давно уже не просто слово, а целый символ эпохи, или даже целая философия. Поэтому, раз мы постоянно говорим о нём, то почему бы не написать об этом. Говно, как я отметил выше, универсальный синоним всему хуёвому в нашей жизни, а у некоторых и самой жизни.

Обычный мужик средних лет, типичный семьянин, средний офисный работник по имени Люк как всегда вышел утром на работу и по дороге купил пачку сигарет «Camel» со вкусом чёрной смородины, которую он брал в этом киоске постоянно. Получив свою любимую пачку, он отправился на остановку. По пути к нему подошел здоровый мужчина весьма с цивильным внешним видом и попросил у Люка всю пачку «Camel». Люк удивился: - Не понимаю вас, мужчина. - Подождите, вы всегда курите эти сигареты? Люк ответил: - Да, уже как четыре года. - Вот, я тоже такой же любитель «Camel» с чёрной смородиной, а взять их сейчас негде. Всё, что Люк мог для него сделать – это показать киоск воле его дома, но он вспомнил, что его пачку ему дали с витрины. И пришлось ему ответить мужчине сухим отказом. Тот был не доволен и ещё долго смотрел на Люка. А он увидел свой автобус и уехал на работу, забыв про этот эпизод. Правда, у него в голове прокрутился один вопрос: «Почему утром эта пачка оказалась последней?

Трое обычных молодых парней, с типичными пэтэушными мордами и узким лексиконом, стояли в сквере. Они были под неслабым влиянием алкоголя и один из них решил поссать, повернувшись в сторону дерева и сделав по его направлению два неубедительных, но откровенно широких шага. Пока он спокойно справлял свою нужду, один из его товарищей ёбнул его пакетом по башке. Ссучий пацан обалдел, но доссал не отрываясь. Затем грозно произнёс своему обидчику: - Ты чё, сука, охуел что ли блядь? Я ссу, а ты пакетом мне по чайнику стучишь, гнида. А если ты мочился бы – я тебе под зад пендаль, ты бы начал пиздеть, а я за это ещё один. Тот его тут же перебил: - Да ладно, Матков, не обижайся, хуй ли ты. - А чё ты, блядь, фамильярничаешь, я же тебя горбатым сусликом не зову. - Ты не зовешь?

Мироль проснулся резко и тут же выбежал на улицу. Он был в необычайно оживленном и бодром настроении. Как будто ему что-то приснилось, хотя он спал чутко после не очень весёлого дня. Но сейчас Мироль находился в каком-то предвкушении. А чего, он сам не знал. Просто всё внутри него пело и играло. Всё что ему до этого не нравилось для него стало теперь вполне приличным. Он шел вперед, улыбаясь прохожим. Кто-то отвечал ему с непонятной долей сомнения, кто-то не обращал внимания. И вдруг среди этой поверхностной толпы Мироль заметил искреннюю и милую улыбку в его сторону. Это была девушка. Мироль не удержался и подошел к ней. Они познакомились. Девушка отнюдь была не против доброго знакомства. Её звали Лесси. Они договорились о встречи вечером и разошлись. Лесси очень спешила. Всё это время для Мироля прошло незаметно и в таком же повышенном состоянии души и тела. Когда наступило время свидания, Мироль с лёгкостью отправился на место встречи. Он ждал несколько минут.

Маршрутный автобус № 666 пролегал через весь город: от спального, но густо заселённого микрорайона до делового центра. Как всегда народа было хоть отбавляй. Это единственный маршрут по данному пути и поэтому в нем много пассажиров любого возраста и статуса. Так, на начале своего в одном из рейсов люди начали забивать пустой салон. Столпотворение в виде коммунистической очереди обычно происходит за долго до того, как должен подъехать желанный автобус. В основном это пенсионеры. Пока они залезали во внутрь бабули переругались, а деды нервно их расталкивали и пробирались вперёд: - Ну что, долго так будете стоять. Дайте пройти. Старая карга. Щас в жопу засуну тебе твою палку. А будешь так раком стоять передо мною может и свою засуну. В ответ старый, но полный энергией голос старухи: - Да у тебя и хуя-то, наверное, давно уже нет. Или на войне фрицы отрезали или отсох от старости. Мой старик давно бутылками меня теребит. - Да у тебя петух, небось, от роду без хуя был.

Их жизнь интересна только для них самих. Они не жалуются и не отчаиваются. Хотя бочонкам порой бывает совсем не легко. Они катятся куда попала, куда их пошлют. И останавливаются тогда, когда докатятся или пока их не остановят. Места они конечно тоже не выбирают. Это не лото. Это просто бочонки. Разных размеров, конфигурации, из разного материала. Все бочонки считают друг друга равными. Они всегда дружат между собой и готовы дружить с кем угодно. Но никто на них не обращает никакого внимания. Многие бочонки законченные алкоголики. Но это не своей воли. В них люди насильно вливают вино. Однажды в одном из них поселился человек. Звали его Диоген. Однако общего языка они не нашли. А все потому, что этот человек видел в бочонке лишь место для житья, а не товарища. Я думаю, ну и хрен с этими бочонками и бочками (как будто есть большая разница). Это какая-то хрень – писать о бочонках, об их жизни, их характерах, особенностях. Бочка она и есть бочка. Нехуй мозги парить.

Однажды решили встретиться две подружки – две модницы. Света уже стояла в указанном месте – на остановке. Ее большие подведенные глаза сочетались с большими округлыми блестящими серьгами на ушах. Светлые блузка и сапожки привлекали внимание мужчин даже издалека. Обтягивающие узкие джинсы на стройных ногах и цвет волос натуральной блондинки дополняли облик настоящей красавицы. Она ждала Катю, свою одноклассницу. Школу девушки закончили пять лет назад и обе с тех пор учились (если можно так назвать вполне условно) в непонятных ВУЗах (якобы) с труднозапоминающимися аббревиатурами. Катя же была брюнеткой, но не менее эффектной: химка на голове, четко выполненный макияж, изящная походка и просто правильные черты лица. Света стояла с 16:00. Катя подошла к 17:30. А встретиться они договорились в 15:00. Разумеется, Света, пока ждала свою подругу не стояла все это время на одном месте.

С каждым разом всё труднее заснуть. Они могут прийти в любой момент. Иногда они приходят днем, но чаще ночью. Так их сложнее ждать. Днем всё проходит быстро, и время летит незаметно, забываешь о страхе за ширмой осторожных движений, называемые работой. А к нам они в последнее время зачастили: были подряд три ночи. Сегодня совсем тяжело спать. Обидно осознавать, что ничего не нарушил, живешь по порядкам, но тебе не верят. Их пока нет. Я даже заснул ненадолго, однако от нескончаемого внутреннего напряжения снова проснулся. И тут я услышал звук остановившейся машины. Я понял – это были они. Я живу один на последнем этаже, но сейчас словно часть единой цепи я почувствовал, что это поняли все соседи, которые также с трепетом встретили их приход. Начали, конечно, с первого этажа, по порядку. Может до меня как вчера они не дойдут. Но это если и без меня будет много жертв. А наших жильцов уже после их рейдов осталось на одну обойму. Я сидел на кровати и практически не двигался.

В одной большой демократической стране было одно себялюбивое село. Называлось оно Всезасралово. Оно отличалось своим протекционизмом, закрытостью и национализмом. Все в Всезасралово строилось на своей культуре, своих традициях, своих порядках. И было в нем одно высшее учебное заведение – Всезасральский Государственный Университет. Так в одном из вступительных экзаменов на один из факультетов (не важно какой) принимал старый типично-всезасральский профессор, заслуженный деятель науки села Всезасралово, коренной житель, патриот своей маленькой, но очень гордой родины. В аудитории остались четыре молодых человека. За окном был слышен постоянно какой-то гул. Первым отвечать пошел самый подвижный и шустрый. Экзаменатору он сразу не понравился. Мысли профессора: «Какой не серьезный, растрепанный. И знаний у него никаких нет. Разумеется, другой национальности. Нет, нам такие не нужны. Непонятно на что он вообще здесь надеется».

Он всегда был один. Один дома, на работе, один со своими мыслями, эмоциями, чувствами, один со своими проблемами, так и неосуществленными идеями. Наверное, это случайное обстоятельство, хотя он вследствие чего стал очень замкнутым. Но он уже привык к этому бездонному одиночеству, которое сопровождало его всюду, как воздух. Конечно же, ему приходилось общаться с другими людьми, но это исключительно по необходимости или по поверхностному интересу. Его не беспокоило уже само одиночество, все дело было в пустоте, заполняющейся этим одиночеством. Это как безделье, от которой не так просто избавиться и найти себе занятие по душе. Ему в голову лезли всевозможные абстрактные мысли, которых трудные связать и четко мотивировать их появление. Его душили эти абсурдные мысли, он не мог ни с кем с ними поделиться. Однажды на одном из нормативных медицинских осмотров по месту своей работы, он узнал умопомрачительную весть о своем организме.

Нельзя останавливаться. Ни на секунду, ни на мгновение. Можно лететь с любой скоростью, какую только можешь себе позволить, можно идти равномерно и спокойно, можно ползти тихонечко по земле, но ни в коем случае не останавливаться. Иначе все. Смерть. Мы никогда не думали о том, как мы рождаемся, мы просто живем. Нам некогда скучать, мы постоянно в движении. И только в движении мы можем вообще о чем-то думать. Иногда другие ветра, которых я хорошо знал, с которыми мы были несколько тысяч километров вместе, резко умирали у меня на глазах. Они пропадают неожиданно со своими мыслями, историями и больше никогда не появляются. Кто знает, быть может, так когда-то исчезну и я. Чтобы этого избежать есть только один выход – не останавливаться. А жизнь моя мне нравится: нравится, как нас ласкают волны, аплодируют листьями деревья; никаких проблем, одни забавы, хочешь налево, хочешь направо. Наши флаги – паруса. Без нас остальные практически не могут жить. Мы контролируем ситуацию вокруг нас.