Соловей сидел на ветке, нежась в утреннем майском солнце. Лапки его были расслаблены, что могло означать лишь одно: сегодня он не боялся Кошку, лазающую по деревьям и даже как будто бы давал ей понять, что её опасные забавы, присущие всем хищникам, сегодня, в этот милый ласковый день, ни к чему. Кошка, лазающая по деревьям, впрочем, была несколько прозорливее, нежели человек разумный, поэтому ещё позавчера решила для самой себя покончить раз и навсегда со своими опасными (прежде всего, конечно же, не для неё самой, что лишь подчёркивает её альтруизм) забавами, присущими каждому хищнику. Она лежала на мягкой зелёной траве в тени могучего дерева, на раскидистых ветвях которого зиждилась резиденция Соловья, а параллельно ей, но с противоположной стороны от дерева, проплывали облака, казавшиеся молочными.

-Элли, завари пожалуйста чаю из человеческих эмоций. Он находится вон там, - прохрипела басом злая колдунья Бастинда, воскрешённая из мёртвых литературными трансгуманистами, указывая скрюченным указательным пальцем на маленькую чёрную шкатулочку, инкрустированную рубинами, изумрудами, сапфирами, аметистами и прочими разноцветными каменьями, так завлекательно игравшими волшебными бликами на полуденном солнце. -Слушаюсь. Ах, каков аромат этого чая, словами не передать! -И не пытайся—потерпишь поражение, которое в свою очередь легко может стать первым шагом к мировой революции. Но ведь мы в будущем, поэтому хватит полётов к утопиям. Мы же не мотыльки, прости Господи. Но давай лучше побеседуем о хорошем. Ты знаешь, моя любознательная деточка, в чём секрет этого благоухающего чая? -Нет, бабуля, в чём же?, - фальшивя пропела Элли. Дело в том, что в стране Странностей не было зла и добра, страха и отваги, горя и радости.

Привет, Пустота… Мы встретились очень давно, а я так и не знаю, как ты выглядишь. У тебя нет лица, как нет в этом мире ни одной полностью воплощённой в жизнь идеи. У тебя есть приметы и миллионы поклонников по всему свету. Хочешь, я возьму тебя на руки и прижму к сердцу? У тебя воздушный взгляд. А моя душа, словно парус, развевается на ветру, рождённом колебанием тьмы вещей, тел и мыслей. Мы живём в космосе, наша планета, Земля, находится в недрах необъятной Тайны. Я знаю, что не разгадаю её. Точно также, как и каждый из моих соседей по планете. Я знаю, что будущее сможет легко опровергнуть любое моё знание. Это в теории. Но практика обычно имеет совсем мало общего с той самой теорией. И мы парим—я и мои мысли, трансформирующиеся в слова. И не надо спорить. Никому и ни с кем. Мы можем просто лететь. Или плыть, кому как больше нравится. Суть же в том, что, чем больше ты совершаешь действий, тем сильнее запутываешься в лабиринтах бытия. Покой—это форма движения.

Я, слепой ученик, прошу Зрячего Монаха перевести меня через ручей. Ровно девяносто семь раз я полагал, что обрёл зрение, но каждый из этих девяноста семи раз оказывался вздохом рыбы, выброшенной беззаботной волной на берег. Я думал, что научусь видеть у Солнца, но всё, чего я достиг—осознания того, что я не понимаю язык Солнца. В моих мечтах был самостоятельный путь, но в реальности я лишь цеплялся когтями за ноги прохожих. Я осознавал, шаг за шагом, год за годом. Осознавал никчёмность. Я прибыл в храм прошлой весной, проплыв сквозь море птичьих голосов. Я не могу видеть яркие цвета, зелень деревьев, цветы, но могу слышать, с каким восхищением птицы щебечут, находясь среди этого буйства красок и настроений. Встреча. -Простите? С кем имею часть беседовать? - спросил я, не теряя концентрации. Смех принадлежал бестелесному направлению. Вот зашаркал туфлями господин Зрячий Монах. Его голос был голосом обладателя плоти: -Я вижу, вы разговариваете с Историей? Что ж, похвально.