Земля впитала Авелеву кровь Лицо и сердце обратились в камень Из недр страха выползло добро С чугунными крутыми кулаками И медленно по небу поползло Пугая зло сакральною загадкой И поедая жертвенных козлов И чавкая козлиной плотью сладкой И возлюбило землю и людей Великою и странною любовью И ставило клеймо своё везде И клялось людям в добром честном слове Того кто вас обидит я убью Никто не будет более поруган Учтите эту заповедь мою Решайте обижать ли вам друг друга

От стыда я уже не умру. Не в бреду, не в бразильском кино Изнасиловал брат мой родной Своенравную нашу сестру. Не сойти идиоту с ума. Что случилось - не ведает сам. Сохраняя остатки лица, Он твердит, виновата сама. Что же, брата нельзя выбирать, Это друг познаётся в беде. Кто рассудком твоим завладел, Мой родной, опозоренный брат? (Не хочу скрываться за аллегориями. Текст посвящён Грузинским событиям).

Украшено присутственное место Тобой и мужиками в штабелях. Тебя боятся жёны и невесты. Непримирим и жгуч заспинный взгляд. И ты горела всей своею сутью Ещё на инквизиторских кострах. Распутница, ты – та, что на распутьи. Распутье – это право выбирать. Поклонятся потомки Магдалине, Воскреснут правды снятые с креста, А время сделает тебя богиней, Расставив артефакты по местам.

Женщина-подсказка, На уме себе, В боевой раскраске Снова на тропе. Пудра, тушь, помада – В меру всё, слегка… Что ещё им надо, Этим дуракам? Мужичок напротив – Мачо, тот ещё, Тоже на охоте, С дулом под плащом. Бравая походка, Ёмкий экспозит И от рюмки водки За версту разит. Разминулись рядом На одной волне, Но при встрече взглядом Замыканья нет. Так и ходят сбоку, На краю весны, Оба одиноки И не влюблены.

Из Василия Симоненко (перевод с украинского) Ты, человек планеты, Знаешь, что значит быть? Одна лишь улыбка эта, Мука одна лишь эта, Данной тебе судьбы. Больше тебя не будет. Завтра здесь, на земле Будут другие люди, Следующие люди, Разные… разные... Только сейчас с тобою Небо, земля, вода. Жить и любить стоит. И поспешить стоит, Можешь и опоздать. Значит, будь, человече. Хочешь, не хочешь, будь. С радостью жди встречи. С мукою жди встречи. И не проспи судьбу.

На помойке собака. Она по делам. Обыскалась объедков под снегом. Но подходит бродяга и та отошла, Признавая права человека. Сколько пройдено миль непростого пути, Чтобы сесть на земле господином. Homo sapiens выжил и всех победил Клин, как водится, вышиблен клином.

Огромный день причалит к тихой ночи, Усеет небо звёздная пыльца, С трудом отмытый, рыженький пацан Упившись миром, спать никак не хочет. К утру залижет сбитое колено Созвездие потешных гончих псов, Вращающих, как белки, колесо Притихшей, завороженной вселенной. Врывайся в детство, запросто, без спроса, В то время, что о будущем молчит, Где всё бегут в безоблачной ночи По небосклону звёздные барбосы.

Не беда, что жарко В старенькой «Омеге» Я приеду в Харьков Без нужды в ночлеге Я приеду в Харьков На часок-другой Взяв себя за барки Лёгкою рукой Рымарка, Кацарка – НА душу присыпка Я приеду в Харьков За простой улыбкой Станут мне подарком Песни и стихи Я запомню Харьков Именно таким

То место, где на все века закопаны Описанные в библии таланты, Искать и долго, и довольно хлопотно, И как не вспомнить старикашку Канта. Клиническая, в общем-то, история, Мы перед правдою в одном исподнем, А время, шляясь бестией голодной, Охотится на нашей территории И, настигая, ярлычочки клеит нам, Где прочерки сплошные вместо «было». Невесело жалеть о несодеянном, О том, что с нами так и не случилось.

Бомонд, тусняк, богема - распродажа Изысканных искусственных цветов? Но нечто - это, всё же, не ничто... Футляры с гербом куплены папашей Живого жеста средь пустых замашек Заметить невозможно, и потом Сужденья не поверхностные даже. Но это всё снаружи, всё - не то, А изнутри-то, кто ж тебе покажет...

истлеет в прах последняя рубаха проросшая бронёй на ветхом теле оставят печь твои илья с емелей тяжёлое и мутное похмелье уйдёт с остатками стыда и страха с лихвой непредсказуемость сюжета вознаградит отсутствием прогноза ты больше никогда не станешь в позу ты больше никогда не станешь ползать ты больше никогда не канешь в лету

Ты вечно здесь, ты никогда не там, Святой и грешный, неумытый сталкер, Тебя всю жизнь учили из-под палки, Вверху не свет, внизу не темнота, Ничто не вечно, ничего не жалко. Опять прольётся кровь, родится боль, Отлечит время, отольются слёзы, Тебе вернут объедки с трёх хлебов, Не торопись с ответом, бог с тобой, Оставь себе хотя бы полвопроса.

Сюрпризов истина полна. До холодильника от спальни Уходит тихо в ночь она, Стройна, диетна, голодна… Простой, казалось бы, банан (Что может быть-то тривиальней?) В банане (вовсе не в вине) Сокрыты истины основы, И в этом я согласен с ней, Ночной банан вкусней дневного… А в общем, ночью всё вкусней.

Я помню шепот в темноте, Жасминный запах в комнате, И кортик, спрятанный в постель, И ласки пламенные те, И пряность тайны… и ещё, Как Вы скрываете плечо От глаз моих, но я везде… А Вы, Миледи, помните?

Поля, пространства, сгустки и спирали Смешней икон, всегда венчающих бордель, Где мисс вселенная – хоть супер, но модель, А, может быть, сама богиня Кали, Пришедшая от скуки на панель. Среди давно наскучивших реалий Забавна вереница аномалий, В камнях растут цветы, забившись в щель, А виноград не может без фекалий Родить вино достойное медалей, Способное увлечь в такие дали, Где гений наш изобретёт себе шрапнель. Какая басня, если нет морали? Вы пробовали птицей бросить в цель? Летит. Но не туда, куда швыряли.

Скоро кончится пост и попустит желудки изжога От простого, пустого, бесцветно-безвкусного чая Долгожданным застольем во славу всещедрого бога Отпостится народ и народу опять полегчает Беспардонно-скоромная снедь и янтарь медовухи И сиротски пестрящая кучка яиц для отмазки И надежда на Папу и Сына и свЯтого духа В ожиданьи поста и прощенья и будущей пасхи.

Яркой точкою – гений и кляксой чернильной – злодей Средь прозрачной толпы, различимой для взгляда мишенью, Проявляются в толпах привычно-стеклянных людей, Ожидающих жадно какого-нибудь проявленья. Как осколки в холодной, прозрачной, стоячей воде, Средь которых и я безвозмездно и тупо причислен К постоянно взведённому лику стеклянных людей, Ожидающих бури в своих засыпающих мыслях. Не библейский, прозрачный седок на прозрачном коне – Я с утра разбавляю свои дежа вю амнезией, Проживу этот день, как и множество прожитых дней, И, исполнивший миссию, к вечеру стану мессией.

Чума – предвестница большого пира Потеряно навеки чувство тверди. Ни равновесия, ни благости, ни мира, Крылатый мерин залягал до смерти, Истерзана душа жестокой лирой. Под теменем надёжно блажь засела: Ты – узник. Узник творческих застенков. Сбеги. Взорвись. Умри. Почувствуй тело. Ужель тебе ещё не надоело Сидеть и тупо создавать нетленки. Пегаска, падло, ты меня уделал? Э нет, скотина, я не слаб в коленках, Ещё возьмёшь с ладони сладко-белый Кусок, не будь я Саня Кононенко.

Престольною наследницей, красавицей Хуаною Фламандскому дворянству уплатили. Дорога из Кастилии во Фландрию туманную Проделана без видимых усилий. Пустое сердце девичье, любить уже готовое, Согретое надеждами на счастье И ждущее чудесного, огромного и нового, Наполнилось сжигающею страстью. Беременная чувствами, тяжёлыми, звериными, Сравнимыми с убийственным недугом, Стыдливо предаваема тремя её мужчинами – Отцом и сыном, и, увы, супругом. Любовью, страхом, ревностью и гневом опалённая, При трёх дворах прослывшая Ксантиппой, Терзает и терзается, как в первый день, влюблённая В красавца-мужа, гордого Филиппа. На полпути во Фландрию из солнечной Кастилии Построен вечный дом для них обоих И общею могилою теперь соединило их Влечение, что стало их судьбою. Помимо сонма отпрысков, Безумною Хуаною Оставлена мучительная память. Дорога из Кастилии во Фландрию туманную Усеяна драконьими зубами.

Я – славный пёс. Я ласков и умён. В быту – очарование само. Я человеку друг. Таков закон. По крайней мере, так считает он. Но я-то знаю, он хозяин мой. А мне не трудно. Это роль. Игра. И я играю честно роль свою. Но если я показываю нрав, Он быстро объясняет, кто не прав. Нахмурится, и я уже боюсь. Да – мне, конечно, лучшие куски. Он для меня скорее бог, чем друг. Мы никогда не будем так близки, Чтоб он мне разрешил сожрать носки. Такие шутки мне не сходят с рук. Вот так. И это – ни его вина. Помру – он потоскует обо мне. Но мне-то без него – совсем хана. И он не может этого не знать – Как ни крути, ведь он меня умней.