Ты не чувствуешь твёрдых дорог под ногами, Направленье твоё – во все стороны света... Твоих глупых заклятий пугливые стаи, Не приблизившись к цели, уходят с рассветом. Стань же вольным орлом, и волком кровожадным, Отразившись от стен в лабиринтах миров! В каплях глаз твоих свет застывает прохладный, Когда слышишь в ночи замирающий зов, Что проносится мимо, янтарной стрелою, Оставляя неверный, изорванный след – Это вещие руны зажгла пред тобою, Та волшебница, давшая муки обет. Ты без устали бьёшься с драконом судьбы, Ты ломаешь свой меч о стальной щит закона, Ведь желаешь, чтоб смолкли навеки мольбы, Что несутся с её одинокого трона. Ты не волен идти ни назад, ни вперёд – Безысходно её откровение ночи; Её жадная страсть тебе цепи куёт, Её дивная страсть о свободе шепочет... Друг от друга скрывают вас скалы желаний, Над которыми руки не могут сомкнуться, И насмешливый вихрь бесплотных терзаний Разбивает любви предначертанной блюдце. Так даруй же ей смерть, и грехов отпущенье,

Камолгар сидел неподвижно уже не первый час в одной из своих башен, нависающих над ущельем Ингобо, что лежит на западной окраине Аракаургских гор. Замок этого мрачного колдуна был высечен в теле избитого ветрами базальта еще в те древние времена, когда гномы обитали на западе Аракаурга – некогда великого царства подгорного народа. Много времени прошло с тех пор. Хотя, для Камолгара это не имело никакого значения. Он перестал считать дни, когда овладел заклинаниями бессмертия, почуствовав себя властилином бытия, готовым открывать все новые магические горизонты. Чародей разрывал пыльные завесы тайного, не задумываясь о плодах и последствиях своего познания. Блуждая по Полночным Мирам, он знал многих магов, шаманов, королей и отшельников. С сильнейшими из них он затевал магические войны и подло отнимал все знания, могущество и силы у побежденных им противников. Непобедимым и коварным прослыл Камолгар во всех Полночных Мирах.

Он стоял неподвижно и пел роковое заклятье, На лице его маска тревоги и боли мрачнела, Впереди гладь озерная зеркалом тусклым блестела, Заключенная в леса безмолвные стены-объятья. Ни один лепесток не шумел, не трещали коренья, Крики птиц тетивой сорвались, словно горестный стон. С уст его опадали слова, как железный закон, И катились слезами к воде в колдовском наваждении. Его голос то громче, то тише был, словно в бреду, Он взывал к силе той, что таилась за гранью вселенной, Из чащобы сбегалися волки на зов вожделенный, Обнажая клыки, и глазами сверля темноту. Вот уж стая свинцовую чашу воды обступила, Заклубились тенистые тучи над бором глухим. Муть белесая вздрогнула, корчась под ветром лихим, А голодные звери с тоской бесконечною взвыли. Ветви ветер сгибал, будоража разорванный мрак, И трепал мага плащ и волос сине-черные струи, Знал он: истины бич для него в этот час неминуем, Заклинанья шепча над ордою огромных собак. Вот окрасилось озеро черным с багровым отливом, В нем

Я не стану искать и не стану терять – Пусть вовеки мне истины той не понять, И в пронзенное вьюгами сердце зимы Я поверю, что вновь возвращаемся мы… В синеве бесконечной полночных небес Я увижу опять льдинок мраморный блеск – То, роняя свой звон за пределы тиши, Льда и пламени ветры схлестнут палаши. И Луна, окаймленная перьями туч, К нам в ладони уронит отравленный луч, И окутает тело холодным теплом Чтоб мы грелись, допив одиночества ром. На пути наши ляжет мерцающий снег, Скроет в мареве их предначертанный бег, И тогда нам во мраке придется блуждать – На равнине заснеженной тропы топтать. Пусть одна на закат, а другая во тьму – Не поверю я року и даже ему! Кто же первый из нас согласится простить То, о чем не дано нам вовеки забыть?