Когда горит в полночный час Свеча усталости и тлена, Прошу, мой друг, привстань с колена, И протяни свои ладони. В ладонях вижу знак судьбы я, Твой конь на привязи встревожен, Прошу тебя, будь осторожен, Возьми, мой друг, краюху хлеба. Вот ветер злой, луна над пашней Лучом касается плеча. Не обнажай, друг, сгоряча Свой острый меч во тьме печальной. Пройдешь немало ты дорог, Вдали от дома сердце тоньше, И, как завидишь свой порог, Заплачь, не будет песни горше. Как знать, мотив доныне сей Гудит в моей груди набатом, Наверно, время виновато, И взгляд немеркнущих очей. Я эту песню допою, Открою дверь и выйду в поле, Когда такое есть раздолье, Не тесно сердцу моему.

Мельканье лиц, подслушанные тени, как скрип двери, как мыслей аванпост. И от стыда не выдержат колени, И задрожжат, и очередной тост не будет сказан. В воздухе звучит сказание о снеге беспечальном, на ветках черных серебро лежит, лежит, светясь неистово, молчанье. Но в воздухе не улеглось, дрожжит исконный звук творенья и мечты, и только черные и голые кусты ему внимают с прежним вдохновеньем. Природы стих, мне музыка дана, она звучит во мне не умолкая, здесь колокольчик, дар святой Валдая, и древние коляды. Вижу их, на быстрых речках, средь жнитья и леса, мильоны звезд на небе и в воде, искусство тела, зов иных столетий, и ритм стихов, и музыка любви. В полночный час на женские ресницы садится пыль веков и глубина, и только иногда во сне приснится изысканнейшая тишина.

За каждой дверью чудится прыжок, За каждым вздохом неба синева. В полночный час - туманы над водой, В тоскливый вечер взгляда глубина. И нет спасения от сладости причуд, И некуда сбежать - везде одно, Одно из самых невесомых чуд, Твое прекрасное и милое лицо. Сомненье - бог, и иже с ним судьба, Сминает сердце тягостным трудом, За каждой дверью чудится луна, За каждым вздохом, чей-то громкий стон.

Застелена кровать, Я ухожу домой. На склоне снова падь, Над лесом снова вой. В пылающих кустах, В скребещущей земле, В подвале чей-то прах, И кто-то на метле. Уйти, удрать, убыть, Не пережить себя, В квартире снова пыль, На листьях снова тля. Подвешено лицо, Опущены штыки, Раскрашено яйцо, О, боже, помоги! И вновь бросают в грязь Конфеты, банки, кровь. Потрескивает бязь В руках, облитых в ночь. Картина нелегка, Усни, закрой глаза, На небе облака, А дальше - бирюза.

Я сотворил три головы, Три головы - одна маска, Тупо глядят мне в лицо. Три пары глаз на моем лице, Завтра вдохну в них жизнь, - Величайшая провокация. Три головы, три разных чувства, - Это не будет дракон, Дам им три тела, Три тела искусственных, Трон для седланья корон. Дам им три имени, Имени разных, Пусть три дороги найдут, Пусть пройдут по трем дорогам И узнают боли и радости людские, И возвратятся ко мне разные, Я их рассужу.

По окрестностям гор Звучит гордый мотив, Это движется хор Православных грузин. В поднебесье летит Нежной птицы напев, Это песня звенит Хора утренних дев. Долгожданный напев Меня сводит с ума. Это праздник невест, Это свадьба сама. Из-за трепетных гор Льется гордый напев, Меня тропка ведет В край мужей и невест. Выползает из гор Вековечный рассвет, Титанический хор Поет солнцу привет.

В год воздыханья терпеливый ветер Срывал с гор маску омертвелых черт. А океан зловещ и неприветлив, Вновь безуспешно пробовал полет. Среди сиянья туч, как на излете, Стояла девушка, готовая взлететь, Но видно, не все знала о полете, Её не отпускала злая твердь. Копытом времени оттиснут отпечаток На негативе синего огня, Тогда нарушен был вещей порядок, Природы загустелая тюрьма.

Не остужу родного зова Прикосновением души. Его встречаю снова, снова, Его слова мне дороги. За край стекла, за омертвелость Пытаюсь выбраться к нему, И каждый раз корю я леность Души своей, себя корю. А лето, видно, на исходе, И крыльев сбросив яркий бант, Готовлюсь к каторжной работе, Где нет парадов и наград. Себя вычленивая трижды На дню, не жалую судьбу. Капризен ум и сладки вирши, Не одурачусь, не уйду. Не остужу родного зова, В постели сон, в печали свет, И жду вестей, вестей из дома, На размышления ответ.

Я не справился с шуткой, Прости, Джим, прости, Но не мог я, как «Доорс» расцвести. И зачем это нужно, Я плавлю гитару впотьмах. Ну, конечно, и дружба, А все-таки, лживый аншлаг. На лошадке из Дерби Поскачу я на «Страуберри Филдс», И никто не узнает Какой в сердце выношен визг. Что мне Парсонс с его Воркотней в кисло-сладком мозгу, Я гитару настрою, Вот сейчас, вот сейчас я смогу. Я у круга родного, Вот Боб Дилан вовсю подпевает Джоан, И Пит Сигер сидит, И сосет свою трубку папан. Я у смерти взаймы Попросил эту банку вина, Выпей ты, Стивен Кинг, Выпей ты, Воннигут, Ну, ребята, дела... Я гитару настрою, - Вот сейчас, вот сейчас зазвучит. Я окошко открою, Пусть луна мне свечу окропит. Этот сейшн продлится, Вот Сантана, И сердцу любезный мне Джон, Милый Леннон, ты здесь, как всегда, Ты ничуть не смешон. В одиозной фуражке Андрей Макаревич сидит, Из-за стула в полоску Матецкий недвижно глядит, Элегантно прогуливается Гребенщиков, Саша Градский уставился в пол, И тихонько, и мило поет.

Печально, что от созерцанья мира Мы переходим к видоизмененью. Освобожденье от сквозных кумиров Ведет немедля к саморазрушенью. И, кажется, не пережить обиды, И, кажется, сейчас навек устану, Но горькая ошибка - жажда жизни Подталкивает снова к пьедесталу.

Стакан и книга на столе, Стакан граненный. Скрипят морозы в январе, А вечер темный. Но делать нечего, пора На боковую. Закрыты ставни, мысль свежа, И я смакую. Смакую мыслей круговерть И отрешенность, Луны таинственную медь И голос тронный. Зовут вперед вассалы дней, Мои мгновенья, На встречу с морем мелочей И вдохновеньем. Креплю нарядность парусов На каравелле, Среди обилия лесов Надежда в вере, Что ветер будет ей в корму, Даль неоглядна, Взлетит корабль на волну, Как жизнь приятна. Звучат стихи, звенит струна На долгой ноте, А ну, разлука, старина, Что вы споете? Стакан граненный на столе, Открыта книга, Нить размышленья на челе, Какого фига?

Банально слыть отменным мудрецом, Банально жить, не сделав что-то в жизни, Смотреть в окно скучающим лицом, Жевать слепящие от сока апельсины. Но замыкает круг надменная судьба, И время капает так медленно и гулко. Вот выпит день еще один до дна, И в темной комнате угомонились звуки. И я все жду - придет ко мне покой, Смогу с достоинством усердью покориться, Но, видит бог, мне хочется домой, И трепыхается в груди смешная птица.

Красивый дом на берегу И коллонада, Уютный мостик на пруду И баллюстрада. Прохладных пиний фейерверк И мрак гостиной, С тобой мы встретились в четверг На именнинах. Вся в кринолине и шелках, На ушках жемчуг, Цветок сиянья на балах, И мягки речи. Светилась нежной красотой И увлекала, Весь вечер вальсовал с тобой, И это мало. В теннистом парке полумрак, И зыбки речи, В ладонях свет, в надеждах страх, О, эти встречи! Во всем, наверно, виноват Один Чайковский, А, потому, ему виват!, И кончим свойски.

Слежалые царапины снегов, Морщины лет на белоснежном гриме, Вы навеваете глубокое унынье Печальным наслоением веков. Навар деревьев черных и седых, Смущенных временем, и трепетных под пылью, Становится необяснимой былью Любовь в глазах блестящих и сухих. А ветер дарит серую капель, А солнце так дремотно и лениво, И катится по небу некрасиво, И потому так короток вдруг день. Пишу, мой друг, мне не писать досада, Двойная страсть положена на круг. Приятна новость лишь из первых рук, Твоя любовь и памяти награда.

Забегая вперед, не смотрите Пытливо в глаза, Взгляд - испуг, непредвзято глядит Лишь сова. Среди тысячи дел не касайтесь Осколков души, Их не трудно найти, но уже Не взрастить те цветы. Те, которые я согревал Непосильным теплом, Те, которые я собирал И дарил ей потом. Этот скромный удел Позабыть обо всем о былом, Верх желаний, предел, Я все время мечтаю о нем. Не глядите в глаза, даже если Вам нравится так, Что прошло - не вернуть, Но что было, отнюдь не пустяк. Все слова, что я знал, я рассыпал, - Ведь юность щедра, Но то были не те, не такие Как надо слова. Среди тысячи дел не касайтесь Осколков души, Разбередить легко, но как раны Сии глубоки. Это память решила Опутать сетями меня, Что же делать, когда Нету больше у сердца огня.

Когда глава, склоненная в раздумье, Напоминает маятник часов, Приходит ощущение безумья, К которому, конечно, не готов. И вот, порастеряв все идеалы, Натягиваешь маску на лицо - Ханжи, преступника, или менялы, Пока не залепит глаза свинцом. Кто незнаком с сим чувством - его благо, Ведь горестны раздумья у стола, Чья основательность - чуть скрытая досада На хрупкость мысли и досадливость ума. На лист бумаги ляжет ровное волненье, Пера несмелое, прозрачное письмо. Наверно, существует вдохновенье, Но не всегда доверчиво оно.

Пришел конец, остановилось время, подспудный гнев его разнес остатки лжи. Листаю вновь «Над попастью во ржи», И перечитываю «Унесенных ветром». Как стих хорош, когда нет штампов в нем, Когда нельзя остановиться в мыле. На полировке слишком много пыли, И это тоже времени приём. Обрывки лет, остатки словопрений, Из пальца высосанные годы нежитья. Остался только символ бытия, Часы на плоскости, несущей параллели. Мередиан весны, встряхни же наконец, Дай веру в память, веру в пережиток. Я подниму стакан граненный - в нем напиток, Он тоже времени доверчивый гонец. И лучшим чувством стала только грусть, В безвременьи не разбелить былое. Алехо Карпентьер, Буджедра, Ирвин Шоу, Помогут, может, струны натянуть. Струна к струне, шесть струн -один аккорд, Разгонит мрак и даст немножко света. Я не ищу у времени ответа, И этим чувством полон я и горд. Звени гитара, сердца нервный плач, В твоей душе нет подлости и тлена, И будет миг - я преклоню колено Пред именем великим - Музыкант. Светло и

Как хорошо, когда все хорошо, Что мне совсем не так уж плохо верить, Что я увижу женское лицо, В котором сам себя смогу измерить. Когда, отбросив поручни и костыли, Смогу смотреть бездонными глазами На дно колодца, где себя нашли Все те, которые всегда не умирали. На небе солнце жаждет растопить Воды замерзшей белые потоки. Я не желал кого-то удивить, Но хочется узнать свои истоки. И вот в слепом, безудержном бреду Иду по жизни, ожидая милость, Когда на тонком, незнакомом льду Увижу то, что раньше просто снилось.

И во сне, и не во сне Снег всегда бывает разный, Он лежит, скорбя и плача, И вздымает громкий смех. И я знаю, будет так,- Будет так, а не иначе, Снова с искренним волненьем Исповедуюсь тебе. Белый снег, белый снег, Есть на свете эта давность И, обманывая жалость, Я иду на яркий свет. Белый снег, белый снег, Ты моя слепая радость, Не избавишь от желанья Думать о весне. Вот на тонкой нити звука, Под серебряным сияньем Я спешу поведать тайну О любви и о судьбе. И летят в глазах по кругу, Увлекая мою память, Легкокрылые снежинки, Сотни маленьких огней.

Тот ветер, что нес воздыханье цветов, Который был молод, упруг и прозрачен, Гуляет теперь с седой головой, И светлому миру уже не подвластен. Он крутит клубящие снега холмы, Он дышит поземкой, он громогласен, Он ждет, не дождется явленья Весны, Которая даст ему ключик от счастья. Но день так задернут в сомненья корсет, Обут в башмаки из железа и меди, И если назавтра вдруг грянет рассвет, Его не увидеть в рассеянной лени. В такие часы доверяешь себе Под злой суетой погребенные мысли, Которые могут являться во сне, А могут совсем никогда не явиться.