О войне говорят, словно лузгают семечки поколения эха. Эхом тех поколений вам подсунут войну, как конфетку в обёртке: ты – герой умирать, выжил – просто герой. Смрад войны – лисий хвост и борьба самомнений, приходи на погост, там цветёт можжевельник.

Я – не само утверждение, «я» – последняя буква, вызревшая на болоте, вызнавшая икоту поминания «Мы», мы – чаяние возраста, клюква блока под колпаком Мюллера, шутовски скалим зубы и лезем на скалы, чтобы оставить слово в покое. Когда придут «Они» и сотрут последнюю букву алфавита, даже в двоичном коде будут биться наши оттенки: «стенка на стенку».

…зло оттолкну, иди же, пой другому, над правым есть божественный задел, что, столько раз впадая в жизни кому, не выход к счастью знал, водораздел . Мне кажется, для большинства иное, «Агу» да радуга – снов волшебство. С собой не взяв ни толики земного, я белой скатертью накрою мёртвым стол.

Ей нравится слово "мохер" и лёгкая жизнь удаётся, то греет обычное солнце, то в спальне стоящий торшер. Ей цокают вслед языки, подмигивают светофоры, за ярким привычным декором все сволочи-и мужики.

Над временем у-вечной красоты звук упадёт, иль цвет невольно вздрогнет, проснётся зверь голодной слепоты в надежде, что добром его накормят. Несчастный бог, но на руки берёт, и, жизнь вдохнув, до смерти дышит рядом. И зверя гонит всякий, чей черёд довольствоваться малым, но с окладом.

Устанут небо верить и земля, и, тишиной придавлен, стихнет голос. Ты повторишь за каждым, что нельзя заполнить равнозначно в сердце полость. Но камня жар водой не остудить, пока под ним языческие угли, так на ручейный зов зверью велит инстинкт идти, а что же в шкурах люди?

На дистанции слова дыхания сбой, ты прочти меня снова, я не злой, я – живой. Мне сдержать себя смертью только раз суждено, пусть задёргают черти за азарт в казино, я поставил святое, то что мог, на зеро, чувство было большое, большим быть не смогло.

Уже люблю, но несколько шире, чем это в публичном привычно мире, беру слова за то, что знаю, кидаю в залу, бегу к вокзалу, а там гудок вдоль по платформе, и без одышки, почти что в норме, всего лишь сердце стучит по-чаще «простите ваше ненастоящее…»

Ветер лапает берёзу, а берёза слёзы льёт, мы сегодня не серьёзны, но серьёзен ушлый бог. И диковинкою чувство, и забавою родство. - Любишь? ...........– Да. .....................- Как это грустно неземное баловство…

..................................А.-Ч. Очарованной девочки с губ предрассветно-имунное «ты не прав, Сальвадор? Или груб? - спрячусь ящеркой в свете лунного или, нет, изогнусь и замру." Животом на земное на былое ложись и смотри, земноводное озорное. Там, где шелест ресниц и страниц и словами припухлые губы, глухо-глухо с листвы медуниц, что росинки, скользящие люди.

Пропущенные буквы зрели в темноте, значенье предал сон, ей-богу, стал знаком на раздвоенном хвосте кита, ушедшего, вздохнув, под воду, но всплыло слово на поверхностную рябь. Рукой махнул, прощая сети, перелистав - где чистый лист? - тетрадь, старик, чью школу жгли, играя, дети.

Ветер лапает берёзу, а берёза слёзы льёт, мы сегодня несерьёзны, но серьёзен ушлый бог. И диковинкою чувство, и забавою родство. - Любишь? ...........– Да. .....................- Как это грустно неземное баловство…

Люблю. Мне хочется воспеть. Перебираю заповеди в сердце. Скользка прижизненная твердь. Поверьте, что любовь верна, поверьте! Сорвусь в любой неясный день и крест возьму, и двинусь на Голгофу, пусть следом движется чужая тень, увековечивая в собственности профиль.

Познавший жизнь, молчи и тугодумь, младую поросль не гнети заботой, когда она вдруг схватится за ум, ты подвернись мудрёно с неохотой;)

Мне бы пить тебя, не отрываясь, оторвусь – упаду словом иль неизвестная новая завязь станет памяткою другим, что любить – значит жертвовать многим, даже тем, кому жертва чужда, но, свернув с этой узкой дороги, можно вечно попутчика ждать.

В Марте всё изменилось, разорился меняла, впал в весеннюю милость, всё тепла ему мало. Марта язвенный прищур поутру плотояден: снежны, льдисты и нищи, вот любви вам ограда! Марта в кожаной дрожи с дней отстрелянной дробью к запоздалым прохожим незнакомкою входит.

В Марте всё изменилось, разорился меняла, впал в весеннюю милость, всё тепла ему мало. Марта язвенный прищур поутру плотояден: снежны, льдисты и нищи, вот любви вам ограда! Марта с кожаной дрожью в дней отстрелянной дроби к запоздалым прохожим незнакомкою входит.

Бессмысленно рассматривать слова, не чувствуя всю новизну их смысла, но накатила новая весна, и я смотрю, что капелька повисла на кончике сосульки и вот-вот сорвётся и смешается с другими, всё будущее зная наперёд, оставив незапятнанное имя.

Оригинал: О тебе я мечтал лишь во сне Обниму я тебя руками, И прижму твое тело к себе Дав согласье своими глазами, Ты отдалась любимая мне. Я раскину ковер на полу, И мелодию сделав потише, Тебя рядом с собой положу Этот день нам подарен свыше. Ты прекрасна на этом ковре Словно фея, пришла ты из сказки О такой, я мечтал лишь во сне, И во сне представлял наши ласки. Разливался по комнате блюз, Заглушая все страстные стоны Мы любовью снимаем наш груз, Выпуская его на просторы. Пародия: Обнимаю руками-ногами, прижимаю, потея, к себе, наконец-то согласна глазами, ну, теперь-то я как на коне. Пораскинув по полу мозгами, я музон современный на всю! Это даже не страсть между нами, это то, что я свыше сую. Ты вполне на ковре шаловлива, как и я, увлекаясь борьбой, - погоди, это что же за диво?

Когда уснёшь иль притворишься мёртв, растёт довольно странная трава, ты ей не кажешься умён и горд, она права, по-своему права. Однажды из травы уже не встать, ни рук поднять, ни шевельнуть стопой, тебя для жизни будут пеленать, ты закричишь, почувствовав покой. И лобная не затвердеет кость, и место будет мечено звездой, и пограничный человечий пост наполнится блуждающей душой.