В суматохе, дыму и шуме Захлебнулась моя судьба. Под обстрелом родной Сухуми, Где ни сунься – везде пальба. А проспект Руставели Полыхает в огне… Неужель, неужели Слава встретится мне? И со смертью на «ты» в натуре В оцеплении злых врагов Я, как витязь в тигровой шкуре, С автоматом взамен клыков. Танки давят асфальт кровавый, Узнаю в них драконью стать. Только мне бы в бегах за славой От товарищей не отстать! По завязку свинца отведав И познав не одну печаль, Понимаю, что для победы Даже славы и той не жаль!

Витала терпкая прохлада В июльском воздухе хмельном, Когда с корзиной винограда Входила ты в свой тихий дом. Первая красавица Горного села! Первая красавица Стороной прошла. Первая красавица, Только позови - В сердце лёд расплавится От твоей любви! А я, красою ослеплённый, Стоял поодаль, как в бреду, Судьбою проклятый влюблённый – Точнее слов и не найду. Моя печаль, моя забота, Крылом взмахнула, ввысь маня, Должно быть, выбрала кого-то, Но, вероятно, не меня!

Бушевала весна, солнце с неба не слазило. В переходе метро встретил девушку я, И сказала она: «Знаешь, я из Абхазии», И от радости грудь встрепенулась моя. Госпожа Натали, Натэла, Молодая и славная, Госпожа Натали, Натэла, Дочь «народа души»! Земляки мы с тобою, Это разве не главное? Так открой своё сердце И расстаться со мной не спеши! По пути разузнал, что в Сухуми жила она И была на войне рядовой медсестрой. Нас судьба не свела в этом адовом пламени – Что ж, на грешной земле так бывает порой. Я до дома её проводил, как положено, А назавтра она в Питер съехала вдруг. И среди суеты чуда жду невозможного – Повидаться бы вновь, да пока недосуг.

А на передовой снова грохот и гул, У реки разрываются мины. Взвод абхазский на левом застыл берегу, А на правом лютуют грузины. Автомат на весу и на взводе курок, Здесь людей, словно дичь, истребляют. Но ни шагу назад – беспощадный зарок, Даже если в упор в нас стреляют. Вот от дыма уже почернела вода, И противнику пасть раздирая, Я, про раны забыв, пробиваюсь туда, На скрещение ада и рая.

Над задумчивой горной грядой Закружилась заблудшая птица, И блестит голубою водой Легендарное озеро Рица. Вечный рай на его берегах, Отдыхать тут по полной любили. Здесь стояла в тридцатых годах Даже дача Сосо Джугашвили! А когда запылал горизонт, По воде шли кровавые кольца, И на помощь абхазам на фронт Через озеро шли добровольцы. И пленяя красою своей, Вновь сияет оно величаво, Пристань мира и добрых людей, Достояние наше и слава.

Судьба нам дерзко нагрубила, Её каприз всегда в цене, И та, что пылко так любила, Грустит уже не обо мне. Соперник мой меня не хуже, Но никого ему не жаль, А я безгрешен, и к тому же Из раза в раз сильней печаль. В груди горячей кипят желанья, Шальная спичка душу подожгла – Слепая ревность тому названье, Нам без неё, как птице без крыла! Всё ближе, ближе час возмездья, Обида сердце рвёт моё, И я вот-вот готов зарезать И конкурента, и её. Она меня не замечает, Но знаю – это всё пока. Любовь со свистом пролетает, Как будто пуля у виска. Вот эту истину простую Я донести хотел до вас, Что жить не может не ревнуя Мужик, чья родина – Кавказ!

Запричитает старая абхазка, Когда вернётся сын в родимый край, Звучат её слова с тревогою и с лаской: «Иухиз сгайт, мой дад. Мой дад, иухиз сгайт». Ты знал нужду, грустя в дороге дальней, И вызов неспроста бросал судьбе, Но всё пройдёт, сынок, не прячь свой взор печальный, Всего, что ты стерпел, желаю я себе. И если горе очи затмевает И смерть звенит косой, весь мир губя, Для нас чужой беды на свете не бывает, Её всегда, всегда берём мы на себя. И расставаясь с отчей стороною, Ища в пути обетованный рай, Ты, словно невзначай, услышишь за спиною: «Иухиз сгайт, мой дад. Мой дад, иухиз сгайт*». - «мой сын, я возьму твою боль на себя» (абх.)

С гор кавказских спустился усталый орёл На свободную русскую землю. Лишь с тобой я второе дыханье обрёл, И судьбы без любви не приемлю. Я отрезан от мира проклятой войной, И кругом – ни приюта, ни друга, Но осталось навек вдохновенье со мной, И, конечно, твоя в том заслуга. Вот стою пред тобой неприкаянно я, Изъясняясь на ломаном русском. Ведь любовь для меня – это суть бытия, И в широком понятье, и в узком. Слышишь, стонет в душе зов горячих кровей? Но прошу я, не надо укоров: Ты сумеешь одна добротою своей Усмирить неуёмный мой норов! Я как будто воскрес, этот стих сочинив, И в словах есть на что подивиться! На него Басилая напишет мотив, А споёт за меня Кикабидзе!

А я скажу про беженцев вам так: Полно их в русских городах и весях, Но держат их за бешеных собак И редко кто добром поклон отвесит. Беженцы-прибеженцы, Дети перемен, В ласке не изнежены, Жмутся возле стен. Пусть от солнца южного Голова черна, А душа радушная, Тёплая она! А мы, неравнодушные к теплу, Робеем, к новой жизни привыкая, Но костерят на каждом нас углу, В повадках кровожадных упрекая. А напоследок маленький секрет Я всем для пущей ясности открою: Хоть родины у нас, по сути, нет, Мы Русь считаем родиной второю.

Огнём охвачен воспалённый край небес, И дышат смрадом чёрные ущелья, А нам сегодня бесполезно ждать чудес И нечего тем паче ждать веселья! Ни привала, ни покоя – На войне, как на войне. Не привидится такое Даже в самом жутком сне. Эта бойня, эта драка, Это крошево костей Называется атака – Пища свежих новостей! В дыму не видно лиц ни вражьих, ни своих, Гортань от крика словно нарывает, Надсадный стрёкот автоматов не затих, И лишь одна надежда согревает! Задела пуля лоб, и кровь не удержать, А сзади танк ревёт, как гром небесный. Успеть бы только на курок ещё нажать, А после, в помощь Бог, вперёд – и с песней! И вот уж за полночь орудья отгремят, И командир живущих окликает. Он, заикаясь, уцелевший наш отряд Сто раз по головам пересчитает! 22.05.02 г.

Гудаута – это солнышка глоток, Гудаута – это райский уголок. Край курортов, мандаринов и ворья! В Гудауте на денёк проездом я. Гудаута, Гудаута, Неба купол голубой! У меня ещё минута На свидание с тобой! Жизнь подковой изогнута, Метят в грудь свинец и сталь, Гудаута, Утоли мою печаль! Я в духане возле моря посижу, Мамалыгу с тёртым сыром закажу, И про подвиги военные сполна Разбахвалюсь под бутылочку вина. Гудаута, я не всё тебе сказал, Свистнул поезд, за окном исчез вокзал. Только в этой мясорубке и пальбе Ты всегда напоминаешь о себе. 16.10.00 г.

Вспоминаю родимые горы, И бессонно слагаю стихи Об абхазской невянущей флоре, О величии белой ольхи. Где река Гумиста протекает, Где стремятся орлы к высоте, Там ольха по весне расцветает, Как невеста в прозрачной фате. Наши люди в преданиях древних Поклонялись и били челом Сокровенному этому древу С ослепительно белым стволом. Может, это кому-то неважно И смешно, как нелепый пустяк, Но моя же фамилия Аршба Переводится именно так. 29.05.00 г.

А я на землю мирную сошёл И вышел из солдатской униформы, И чем бы кто меня ни подколол, Отвечу я, что всё путём и в норме. Помяну я войну сгоряча, И на сердце тревога останется, А рубец, что пониже плеча, До доски гробовой не затянется! Мне девять грамм грузинский рядовой Влепил под Очамчирой в контратаке, Господь помог, и я пока живой, А что сражался, видят все – не враки! И вот какой заметил я момент – Растёт к моей персоне уваженье, Когда глядят все, как на документ, На это ерундовое раненье!

Кавказский вопрос – он стоит очень веско и остро Из многих вопросов, что вечно терзают эфир. Ведь, в общем, Кавказ – небольшой огнедышащий остров, И тысячу лет на нём сходится клином весь мир. Кавказский вопрос, он дышать шовинистам мешает, И кто-то во гневе, а кто-то с опаской живёт. Кого убирать – это только Всевышний решает, А мы не готовы, в нас жаркое сердце поёт. Кавказский вопрос недостоин хулы и презренья, У нас тоже можно хорошего много найти – И силу порыва, и глаз колдовское горенье, И смелый отпор тем, кто нагло стоит на пути. Кавказский вопрос как в романе глава без названья, И эта глава неоконченной будет всегда. Пусть вечно стоит этот горный хребет мирозданья, И пусть не погаснет горячая наша звезда! 12.11.02 г

Мой дом стоял на улице Лакобы, В один этаж, с облупленной стеной, И вроде был не самой высшей пробы, А всё-таки, а всё-таки родной. В том доме озорное детство жило, Но в девяносто третьем, в январе, Взрывной волной его разворотило, Оставив лишь воронку во дворе. А где же он, а где же он, Тот уголок укромный, Куда не ломится война, Не просится беда? Клеймо ко мне привязано – Бездомный я, бездомный, Но это ж не навек, не навсегда! Сейчас моё пристанище в России, И дом не личный, а один на всех. Абхазия, прости родного сына, Бездомным быть – какой же это грех! А день как день, и солнце светит ясно, Но мало проку от его лучей, И кажется, что жизнь идёт напрасно, И был как будто свой, а вот – ничей. Не пережить с отчизною разлуку, Воспоминанья эти так свежи, Но русский друг пожмёт мне молча руку, И смоет, как дождём, печаль с души!

Из цикла (МОСКВА-СУХУМ) Об этой сказке, вечно молодой, Что сочинил старик Важа Пшавела, В не столь далёкий брежневский застой Вся Грузия напропалую пела. У соек был любовный карнавал, Звенела за руладою рулада, И там невесту ворон своровал, Но быстренько его прижали, гада. Сойки звонко щёлкают - даже и не верится, Что затянет небеса чёрной пеленой, И вчерашние друзья друг на друга щерятся, Повернулась к нам судьба спиной! Теперь не птицы – пули нам свистят, И очереди слышно, а не трели. С ухмылкою звериною глядят Все жители Тбилиси и Ткварчели. А до победы – сотни тысяч миль, Стреляй, дружок, пока не промахнулись, И сказка превратилась в злую быль, И воронами сойки обернулись. апрель, 2000 г.

Из цикла (МОСКВА-СУХУМ) СССР по швам трещал, В ЦК пороли псих, И Гамсахурдия сказал : «Управимся без них!» И стал с парламентом своим Вовсю качать права, Но не была согласна с ним Абхазская братва. Абхазия не Грузия, Тифлис не третий Рим, Вы под одну гребёнку нас не брейте,- говорим, И в рот глядеть невесть кому – не наш это удел! И тут пошло-поехало, что сделаешь – раздел ! Потом Звиада чикнули Свои же фраера, И гопники воскликнули : «За Грузию! Ура!» И техника военная Пошла немедля в ход, Со злостью неизменною Народ кромсал народ! И я в той бойне побывал Со всеми наравне, Снаряд едва не оторвал Полпальца справа мне. Не ждал я милости богов, За жизнь сражался сам, И сотню добрую врагов Размазал по горам! 03.11.00 г.

Из цикла (МОСКВА-СУХУМ) Мчится поезд из Сухума на Москву, Он по рельсам по накатанным стучит. Я отныне на Кавказе не живу, И поэтому вино слегка горчит. А еду я не в гости на блины, А еду не на год и не на два, Я к миру возвращаюсь из войны, И всё мне не с руки, и всё сперва! Мчится поезд – я вино своё допью, Разгоню воспоминаний чёрный дым. А на верной ли дороге я стою? А сумеют, посчитают ли родным? Вот и время – через пять минут схожу, Поглядят мне вслед с опаской небольшой. Ничего-то им в ответ я не скажу, Непривычный торговать своей душой! 18.09.02 г.

Ах, девяносто третий! Взбрело ж ему на ум На стыке двух столетий Войной поджечь Сухум! Плевать – что ночь, что утро, Знай жди дурных вестей, И с Гагрою Пицунда Закрыты для гостей. Под дулом автомата, Что холоден и лют, Грузинские солдаты Абхазского ведут, И бьют его прикладом По выбритым вискам: Покажешь, мол, засаду, Проводишь в тыл к врагам Тебе, товарищ Аршба, По всем статьям хана: В тебя тут метит каждый, На то она война! А в глубине Ткварчели – Окопная братва, Она на самом деле За равные права! Здесь бой не рукопашный, Стрельба не наугад. Тебя, товарищ Аршба, Друзья освободят! Увидится такое – И в горле станет ком. На родине покоя Не сыщешь днём с огнём! Но будет всё в порядке, Как скажет президент – С Кавказа взятки гладки И – суверенитет!

В полях шумит высокая трава, И тополя стоят, раскинув ветви, А я брожу печальная одна, Я знаю: не пришлёт он мне ответа. Зелёный лес шуршит листвой своей: «Ты позабудь про всё и не печалься.» Забыть легко, да не вернуть тех дней, Когда ещё возможно было счастье. Но в этой лесной предрассветной тиши Себе я тихонько скажу: «Не спеши! Наступит твой час, настанет день твой, И милый вернётся и будет с тобой». А в небе пролетают журавли, И в воздухе прохладном пахнет мёдом… Как жаль, что не вернуть былой любви, Она исчезла там, за небосводом.