В две строки умещается много: Жизнь, и смерть, и любовь и дорога...

Ты хочешь меня, но признаться себе ты не хочешь. И прячешь в "не надо" свои запрещенные мысли. И днем это в тему, но только желания к ночи Опять заявляют, что вовсе они не остыли. Я чувствую сквозь расстояние взгляд отстраненный. Твое безразличие так нарочито картинно. Пытаешь меня по ночам тишиной раскаленной И тайно желаешь в мой сон заявиться с повинной. Я мог бы помочь заглянуть в эту сладкую бездну, Да так, чтоб секунды паденья нам были как милость. Но только боюсь оказаться с тобой где-то между... А впрочем... винилом судьбы жизнь опять закружилась.

"Мы не рабы" - рабы писали, И "мыла мама рамы" те, Где на портретах Ленин, Сталин. Все остальные - на кресте. А нам теперь хотя бы стыдно? Стыда крапива больно жжет? Нам стало сладко, стало сытно, А если что, опять под лед...

Вот-вот заполыхает лес Костром холодным и печальным. Все расставанья не случайны – Суфлерский шепот старых пьес. И гонит ветер сизый дым По небу, опускаясь к долу Плащом дождей. Забытый холод, Но только с запахом грибным. Мы счастье летнее в альбом Запрячем. Маленький гербарий. Скамейку нашу на бульваре Листвою желтой заметем. И будем ускорять шаги По этим хлябям, этим кашам И узнавать в прохожем каждом, Как в зеркалах, себя самих.

Мы - Третий Рим. В огне горим. Костры... В них кровь и позолота. Кипящий нимб Из белых зим. Экстаз предвестий и зевота. Не перенять, Не передать... Наш космос - для купели прорубь. У всех - закат, Нам - воскресать И раздвигать потемок штору. Мы - это мы. Полет версты. Она в сто крат длиннее мили. И нам нести Всю жизнь кресты Чужих грехов, своих бессилий.

Хитрым зверем притаилось время, Распластало меж высоток лапы. Где-то здесь живет большое племя Сисадминов и простых завлабов. И щекочет ноздри встречный ветер И доносит странный незнакомый Запах страха и любви всех этих, Так похожих на святых с иконы. И ему уже почти их жалко – То, что ищут, так и не находят - Но не может в жизни быть все гладко. Умирать им легче на восходе. Только смерть у них теперь в игноре. Время вдруг оскалит пасть свирепо: - Пусть седеют матери от горя, И отцы от слез мужских ослепнут. Но они опять кидают кости - И с крестом, хотя нетвердо веря - Не постятся, что-то в блогах пОстят И кого-то вдохновенно клеят. Как на спицах, временнЫе петли То накинут, то опять развяжут, То ускорив, а потом замедлив… И готовят вечность к распродаже.

Протереть бы снегом чистым Накипь серую небес, До зари накрыть пушистым Одеялом голый лес, Проскочить из грязи в князи, Бросить в реки зеркала И украсить странной вязью Холст оконного стекла, На тропинки - скрип морозца, По сугробам зайца след, А на крыши блики солнца... И пельмени на обед.

Не плачь! Даст бог, все будет хорошо: Не мы с тобою пишем эту пьесу. Открой ладонью скрытое лицо И подойди к жестокому Кортесу. Ему уже не грабить, не крестить. Ему остался только этот остров. И на восход в Испанию не плыть, Сменив клинок в крови на скучный посох. Он прячет душу в складках у бровей... По плечи волос, как морские вёрсты. Ему не ждать с материка вестей И глаз не щурить с палубы на звезды. Одна конкистадора пожалей! Увей своей зеленою лозою. И поцелуй... и ласково убей... И складку у бровей разгладь рукою.

Дайте мне блюз. Дайте “Гибсона” струны дождем, Старый “Стэйнвей” – Взлет-посадка из мраморных клавиш. Я так люблю Сердца нервенный стук-перезвон. Бей, Джонни, бей! Ты здесь драмами-драмсами правишь. Дайте минор, Но без патоки. Дайте мне боль, Плач, но без слез, Микрофонов на стойках распятья, Чувств перебор, Не фатальность, а просто – юдоль, Чтобы я врос В орлеанское горе и счастье. Дайте любви - Без любви не исполнить нам блюз. Пусть до крови Расцарапает грусть бэк-вокалом. Ты не реви… Ни к чему открывать этот шлюз. Лучше отпей Этот блюз из высоких бокалов.

Пара гиней в битых молью карманах камзола. Пара цитат из Дидро на все случаи жизни. Девки портовые пляшут, и юбок крамола Волнами в небо летит нарочито капризно. Наша работа – всё тратить, жалеть будем после. Не согрешишь - что замаливать станешь пред Богом? Крутит под солнышком хвостиком маленький ослик. Вот и ему без ослицы совсем одиноко.

Она прекрасна как всегда Она опасна Слегка изогнута губа Щекой атласной Как сладок пунш Ей нужен муж Вчера ревела И липкий пот И теплый душ О, а капелла! Такая вкусная слеза Обиды мОрок Пора бы розы обрезать Отпиты сорок...

Быстротечны летние романы, Скоротечно время отпусков. И загар чешуйкой амальгамы Облезает с северных богов. Было вкусно, было даже очень… Всем спасибо, но пора домой. Твой последний поцелуй так сочен, А надежды, в общем, никакой. В небе солнце жарило как надо, По оврагам шпарили дожди. Я весь в белом – комиссар Коррадо, Ты в загаре, словно ассорти. И неслась любовь шальным экспрессом; Нас качало бешено в ночи. Ты была магнитом, я – железом, Самым грешным из твоих мужчин. Но не вечно счастье – заморочен Этот мир на суете одной. Было вкусно, было даже очень… Всем спасибо, но пора домой.

Я не герой ее романа, Я не герой ее мечты. Всё слишком честно, без обмана. Ни глубины, ни высоты. И нам осталась ночь и утро, Короткий прочерк, вечер, ночь. И нам осталась Камасутра, А на столе дешевый скотч. Колышет ветер занавески. Весенний дождик за окном. А мы тоскуем не по-детски, Тоскуем порознь и вдвоем. Мы ждем, покорные, предела И послесловий тишину. Но эта пуля пролетела И не досталась никому.