“В краю туманов и ветров, где пахло вишней и малиной тебя я встретил старым пнём, была ты юной георгиной. Была любовь, была любовь под яблоней и под осиной, кипела в моих жилах кровь, была ты очень очень милой Но осень всё решила вновь в духе разлучницы ревнивой и стала ты моя любовь в холодный вечер серой льдиной.“ Сергей Симантовский «В краю туманов и ветров» (Пунктуация и орфография сохранены) **** В краю туманов и измен была ты падка на малину, на мой влезая старый пень своим мохнатым георгином. Метались звери, офигев, горели на Тунгуске сосны, когда любил тебя в тайге я так по-взрослому серьёзно. Но осень с холодом пришла: простуда, насморк, сопли, климакс. Ты холодна, как камбала, а виноват паршивый климат...

Вот оно, наступило и грянуло... Просвистела господня стрела. Кровь моя вся до капельки алая в белый снег, как вино, пролилась. И кружат в небе чёрные вороны, Им сегодня - и праздник, и пир. Плачет волк, жалким голосом сорванным созывая всю нечисть в степи. И цепляется взгляд мой за облако, Что плывёт надо мной не спеша. Отчего же до дрожи так холодно На снегу неподвижно лежать... Губы синие нервно шевелятся, Словно что-то пытаясь сказать, И мукой заметает метелица Все вопросы в открытых глазах.

Затерялось где-то счастье. Солнце – на закат. Видно, тратил слишком часто – Сам и виноват. Ты так долго был в дозоре, Ляг, усни, поспи. Спит давно твой тайный город Посреди степи. Всё ещё, наверно, будет – Шепчет старый дом. Только жалко, в это чудо Верится с трудом.

Прислонись к моему одиночеству. Как давно я не видел людей. Словно стёрли мне память всю дочиста И оставили жить в пустоте. Где-то плачут, смеются, терзаются, Любят, ссорятся, просто живут. Я звонил в эту жизнь - там всё занято, Или трубку совсем не берут. Ни к чему мне твоё имя-отчество, Будем вместе ходить по воде. Прислонись к моему одиночеству. Как давно я не видел людей.

Отгремели праздники салютом, и похмелье выдохлось с рассолом. Мы включаем мелочный рассудок и такие пошлые резоны. Надеваешь взгляд обычный, строгий, маскируешь ночи макияжем. В мусор все безумства и вещдоки, упаси нас господи - не наше. Как чудили - головой качаем: стыдно как-то быть самим собою. Что с тобой мы делали – случайность... но опять нам хочется до боли.

Гляжу в экран, смотрю в окно... И я не сплю, но это сон. Убрали цвет, и звука нет, А в главной роли - белый снег. И он летит, летит, летит... Ещё полжизни впереди, И целый месяц или два Кружить до первого тепла. Весна придёт, но знает снег, Весна – она совсем не смерть. Он поплывёт ручьём в полях, Пока не высохнет земля. ***** Поёт метелью тишина О том, что надо верить снам, О том, что белое в цене - Белее снега только снег.

Из многоточий соткана судьба. Глядим на мир с улыбкой двоеточья, И скобок наших крепкая броня, И затаился смысл между строчек. Грустит вопрос, согнувшись пополам, Как будто ничего не понимая. Знак восклицанья, как всегда, упрям - То крикнет: “Да!“, то громко отрицает. Девиз кавычек - “Всё наоборот!“ И, как насмешка, метка старых истин. А запятая - плавный переход, Дань уваженья тем, кто перечислен. Кромешный ад - дефисы и тире: Никто не знает, что из них поставить; РедакторА, как боги на земле, Нас продолжают беспощадно править. Так монотонна косвенная речь, И лишь прямую мы воспринимаем. И если прямо - с правой и в торец! Как часто мы друг друга обижаем. Кого-чего - склоняем падежи, А для любви - букет из междометий. И в слове “мы“ - два слова - “я“ и “ты“, А в слове “пусть“ - лекарство от бессмертий... Листаем книгу... Свежий запах букв. А мне страниц немного уж осталось. И я хочу запомнить этот круг Друзей своих... Всё точкой оборвАлось.

Закипела зима снегами, замела всё, что было с нами. Ветер тихо скулит и шепчет. Только утро – уже и вечер... Как стемнеет, увидим звёзды. Удивляться ещё не поздно, словно в детстве таком далёком чудесам сквозь узоры окон. А на кухне тепло, уютно. Здесь - Ташкент на столбике ртутном, пахнет сдобой и свежим кофе, телик крутит фильм-катастрофу. Только нам ничего не страшно в этом замке малометражном. Открываю письмо в емейле: «Этот год вы прожить успели».

У крови цвет красный, у боли он белый. Ты плачешь напрасно, моя Консуэло. Так спой же мне песню о том, как любила, ждала его честно, но кончились силы. Зато стала примой: * ты пела умело. Как спится с другими, моя Консуэло? Не дал Бог талантам бессонного счастья, и если с бельканто, то ночи - без страсти. Цена за призванье - голодное тело, романс о романе... Так пой, Консуэло! * Прототипом героини романа Жорж Санд «Консуэло» была оперная певица Полина Виардо.

Про тебя позабыли все, от тебя отвернулся Бог. Ты не нужен теперь и тем, кто прожить без тебя не мог... Поседела к утру земля, и случилась зима всерьёз. А дождёшься ли ты тепла – это в общем большой вопрос. Пусть пошёл на последний круг, безнадёга – не твой конёк. Не соскочишь – играй игру, за тобой есть еще должок. Белый снег – словно чистый лист, приглашение сделать шаг и догнать горизонт вдали... Вот бы в жизни всё было так.

Казалось, ничего же не случилось. Есть я и ты, но нет отныне нас... Всего лишь так совпали звёзды, числа, и оборвалась тонкая струна. Обидно, но порой бывает в жизни, что в общем-то никто не виноват. Одних теряют на пути к вершине, других бросают по пути назад. Не рухнет мир, когда меня забудешь, когда твой смех, как сон, забуду я, и, словно к надоедливой простуде, привыкнем к серым будням бытия. Но даже и теперь, уже в разлуке, за сотни вёрст совсем чужих любя, ночами обнимают мои руки навечно позабытую тебя.

Что поделать, я тебя люблю. Что поделать, что поделать... Сердце напевает старый блюз неумело, неумело. Мне казалось, всё давно прошло... Не сложилось, не сложилось. Билась, словно птица о стекло, одержимость, одержимость. Утекало время в никуда вместе с нами, вместе с нами. Мы топили наши города подо льдами, подо льдами. И зачем тебя ищу теперь, Атлантида, Атлантида. Слишком поздно, знаю, не успеть. Так обидно, так обидно...

На себя мне давно наплевать - жизнь сложилась вот так, как сложилась. Лебеда, да ковыль да трава... Всё же, Боже, спасибо за милость. Вижу реки, в них - слёзы и кровь, вижу в душах морозы за минус, но других у меня нету слов – Боже, Боже, спасибо за милость. Окольцована вольница птиц, оцифрованы нервы винила, все мы пойманы в сети Сети. Боже, Боже, спасибо за милость. Но всему вопреки есть любовь, лечит то, что во мне надломилось. Потому говорю тебе вновь – всё же, Боже, спасибо за милость.

Ты во сне придумала меня, в полный рост портрет нарисовала. На тебя гляжу я с полотна взглядом изощрённого нахала. Все пороки мира мне к лицу, и тебе так нравится брутальность. Обними меня и потанцуй наше танго чувственно-скандально. Но проходит всё, и сон пройдёт... Выцветают краски на портрете. С полотна уйду я на восход, помня, без разлуки нет и встречи.

Она изменяет себе только с ним, врастает в его запрещённые мысли, и видит такие же странные сны, и пишет такие же тайные числа. Живёт его жизнью, забыв про свою. И что от неё в ней, от прежней, осталось – красивое тело, сто тридцать в IQ, не слишком далекая страшная старость. Сейчас почитает, что он прочитал, послушает то, что он складно расскажет. Она им убита давно наповал, она - его самый продвинутый гаджет.

Иллюстрация - картина Михаила Юрко "Женская дуэль". Страшнее нет дуэли женской, нет беспощадней поединка. Доведено всё до гротеска, и оттого ужасно дико. Бушует боль в глазах безумных, и на губах кривится мщенье. Здесь будет жарко, будет шумно, и битва до изнеможенья. И закипает кровь, но скоро она рекой в траву прольется. А секундантов уговоры напрасны.

Комон, май бейби, включи мне стерву, достань-ка список твоих обид. Мои всё стерпят стальные нервы, хоть децибелы на всю вруби. Ударься оземь и стань волчицей - оскал, как бритва, протяжный вой. Пусть волчья стая тобой гордится. Давай, добей же, пока живой. На самом деле, давно я умер, и сердце, бейби, моё мертво. Причины были, их просто уйма. Теперь мне пофиг, мне всё равно. Развесь афиши моих ошибок, дурных привычек, срамных грехов. За эту правду тебе - спасибо, за это дело - меня в расход. Что нет прощенья и нету веры – опять споёшь свой нетленный хит. Комон, май бейби, включи мне стерву и вдохнови написать стихи. Прочтёшь и скажешь – ну, всё, свободен на все четыре, мол, стороны, и я отправлюсь искать свободу, твои покинув цветные сны. И ты права, как обычно, бейби, а я во всём, как всегда, не прав. Лети, лови, вон журавль в небе, тебе, похоже, уже пора...

В жизни нашей столько опечаток, пишем в сердце буквы, да не те... Потому в письме я буду краток, как на новгородской бересте. Я тебя не вижу и не слышу, но дыханье чувствую твоё…. Ты дана мне, ангел, кем-то свыше, чтоб писать с ошибками вдвоём.

(коллаж мой и собаки тоже) У меня есть мой друг непутёвый, я зову его ласково – Рэмбо. Даже сытый он голоден снова, просит сволочь - дай чёрного хлеба! У меня есть ещё и подруга, урожденная фрау фон Джесси. Обожаю, хотя она – сука, и живот ей чешу от депрессий. А собачью не вытравишь верность - за тобою в огонь или в воду. Если рядом их нету, мне скверно... Я люблю вас, разбойные морды.

Не говори мне слова нет, давай рассвета подождём. Твои глаза и каждый жест расскажут правду обо всём. Зашторим дождиком окно, перевернём в часах песок. Что суждено, то суждено... Теней полёт наискосок... Наш разговор почти без слов - на грани зарева и тьмы. И нам сегодня повезло, и в этой комнате – весь мир. И пусть скучает на столе вино в бокалах до краёв, от этой ночи захмелев, я пью дыхание твоё...