Ты готова давно, как всегда, ко всему - ждать любовь на ветру, умирать на миру, бросив всё барахло, покидать города, не прощаясь ни с кем, уезжать в никуда. На мобильном твоём без ответа звонки - у тебя с миром всем дел уже никаких. В джинсах связка ключей – от чего не поймёшь, в сумке – тени и тушь, в прошлом – лажа и ложь. Только несколько строк неумелых стихов про себя пропоёшь и уйдёшь на восход. От беды - оберег, для любви - амулет на твоей на груди, но любовь - на нуле. Ноги стоптаны в кровь и от холода дрожь... Ты всё ищешь его и, конечно, найдёшь. Сто обид, сто дорог лишь осталось пройти, скоро будет привал где-то в Млечном Пути.

Уже который год бегут По строчкам лисы и лисицы. И можно только удивиться, Откуда столько – просто жуть! К дельфинам мы привыкли все... Одна беда – китов, как грязи, И ладно плыли б восвояси, Так нет, на суше их – писец. И бабочки, что в животе, До неприличья расплодились... Понос... Лечиться надо или, не к ночи скажем, быть беде. И популяция растёт Других зверей. Что вам по вкусу? Опоссумы, тапиры, скунсы? А может ёжик и енот? Их всех подкармливают с рук Юннатки этак лет под сорок. - Что скажет нам на то сексолог? - О, как прекрасен этот круг!

Тебя нельзя убить во мне, Я сам пытался и не раз... Но приходила ты во сне Из позапрошлого вчера. Стирала ластиком всё то, Чем я пытался жить теперь, Кидала под ноги пальто И запирала крепче дверь. Мне рисовала на спине Своими пальцами в перстнях Любовь из тех далёких дней, Шагрень ожогов от огня. Я знаю, это лишь мираж... Проснусь, тебя со мною нет. Такая странная пора – Разочарованный рассвет.

У тебя в волосах два стилета, а в самой голове беспорядок. Стынет сердце и кровь даже летом. Ты на Альфе Кита, если рядом. Беспричинно всегда хмуришь брови, точишь пилкой опасные чувства, добавляешь во взгляд что-то вроде обещанья – не будет вам спуска. Жизнь твоя – ахтунг! минное поле - из подвохов, интриг, компроматов, ожидание риска и боли, а иначе и жить скучновато. На лице боевая раскраска. Бьешь ногами не часто, но метко. По легенде - совсем не опасна, но, похоже, служила в разведке. Всё на свете шифруешь стихами, бесполезными для перехвата. В каждой строчке одни криптограммы, ну а в целом – шедевры де-факто. Через жизнь ты идешь не по «зебре», обгоняешь, но только по встречке. И дай волю, ты даже на небе нарисуешь словечко покрепче. Ни при чем здесь характер стервозный, но тебе слишком часто встречались то козлы, что паслись виртуозно, то подруги с подлянкой в финале. Ничего, скоро кончатся войны, выйдешь тихо, без помпы, в отставку.

Ты сегодня скандальней обычного, междометья срываются с губ. Ты так хочешь навеки забыть его и замену найти на бегу. Жизнь твоя стала непредсказуема, тихий рай твой похож на вокзал. Из какого такого Кукуева взялся этот пошляк и нахал... Трех китов, что тобой нарисованы, он на волю в моря отпустил. И его мир какой-то особенный, но понять этот мир нету сил. Он плюет с колокольни на правила и роняет свой пепел в цветы. И такому ключи ты оставила – хоть сейчас выноси всех святых. Есть же - где-то читала – романтика: при свечах скромный ужин в шале, да на яхте круиз по Атлантике и роскошный июль в феврале. И за что же тебе в наказание этот мальчик с седой головой, на промзоне тупик без названия и дорога в маршрутке домой, дом холодный с подъездом обшарпанным, разрисованный матерно лифт, да на сердце до крови царапины и надежда, что жизнь разрулит... Ты сегодня скандальней обычного, над мечтами вершишь скорый суд, вновь сидишь у корыта разбитого и качаешь ногой на весу.

Слышу сигналы SOS, даже когда молчишь, даже когда твой сон прячет тебя в ночи. В небе твоем ловлю черную стаю птиц. Небо поёт – люблю, птицы кричат – прости. Но не свернуть назад. Там, позади меня - мой персональный ад, выжженная земля. Я по глазам прочту мыслей твоих дневник. Всё, что теперь хочу, только остаться в них. Чувствую каждый нерв боли немой твоей, но умирать теперь даже мечтать не смей. «Слушает Бог, аллё…» - с Ним выхожу на связь – «Боже, храни её, Боже, храни всех нас…»

Ставлю на плеер блюз, ставлю любовь на off. Жму до предела плюс, чтобы не слышать слов. Нет перехода вброд, ни поперек, ни вдоль. Слева саднит ребро, боли – почти что ноль. Вколет морфина док. Сонная медсестра спирта плеснет чуток, чтобы убить мой страх. Жаль перемотки нет, той, что на раз – вперед. Каждому - свой ответ, каждому - свой черёд. Было – вон горизонт, будет – то, что за ним… Тонет, словно с икон, солнца крашенный нимб.

Опять мигают ёлочки огнями. - Ну, что стоишь, поедем в Новый год! Со старыми и новыми друзьями, Где нет тоски, а всё наоборот. Мы вытащим тебя из этой скуки Ночей холодных, под копирку дней. Отменим все прощанья и разлуки И мир настроим по второй струне. Всё станет добрым, честным, без обмана. Взметнётся вверх надеждой конфетти. И снова будет молодою мама В вечернем платье с брошью на груди. Зовёт из детства запах мандаринов, Огней бенгальских чудо-волшебство. И я не знаю ни одной причины Проспать и Новый год и Рождество.

Счастья много не бывает, Только горюшка - с лихвой. Спи, мой ангел, баю-баю, Завтра будет день другой. Завтра в нашем балагане - Чуть рассвет - начнется ад. Мы раскидывали камни, Время - камни собирать. Тяжела сомнений ноша – Не по силам Бог нам дал - Выбирать всю жизнь, похоже, Между нет и между да. Спи, мой ангел, баю-баю... Нам потом уже не спать. Что там будет, я не знаю, Знаю – камни собирать.

Покатилось колечко Да по небу за край. Всё на свете не вечно – Наперед не гадай. Холодает под вечер, И люби-не люби, Не становится легче От бедовой любви. Лягут тени вуалью На твое на лицо. Если б только мы знали, Что там будет еще. Мы листаем страницы - Ночником нам луна. Почему-то не спится До утра ни хрена.

Войте, волки, войте – в стае вы смелей. Сколько вкусной плоти бродит по земле. Гонит вас не голод за добычей вдаль, просто вам до боли никого не жаль. От любви прививка, до ушей оскал. Серые загривки кто-бы приласкал... Думали – свобода, а свободы нет. И вожак ваш гордый плачет при луне. Вы бежите, вроде, по следам за мной. Только путь мой пройден, я пришел домой.

Оденься, девочка, простудишься, душа не любит сквозняков. Живет ветрами наша улица и прозой жизни до краев. Еще жестокие прелюдии тебе сыграет не один, и будут рвать цветочки-лютики под нежный скрябинский мотив. * И я кого-то раню походя, не по злобе, а так… любя… Могу обидеть – грешен, господи - но обещаю - не тебя. *Александр Скрябин. «Мечты (Reverie)» – Прелюдия для большого оркестра.

Кто я в твоей судьбе? Никто. Шоссе, четыре светофора, звонок в подъезде – до упора и окна с видом на восток. Глоток вина, беспечный трёп про то, про сё, что всё неплохо, в моей руке твоя заколка, а на часах – в районе трёх. Горячка, стон, бессонный бред, тартинки счастья, легкий завтрак, два поцелуя, как задаток, ябудуждать – привычно вслед, мельканье титров, надпись End, шоссе, четыре светофора. Всё легковесно, даже вздорно. Всё – как всегда... а может нет.

Похолодало... Только снега нет. Уже ноябрь камины разжигает. И затянуло серым белый свет, На до и после время рассекая. Привычный рай, минуты без забот Живут отдельно на полях альбомных. И в ностальгию осень нас зовет, Но потерялся номер телефонный...

Тебе давно никто не нужен, ни парни в трениках, ни принцы. Ты мстишь себе – пусть будет хуже. Пошли все на... - твой главный принцип. В глазах голодных кружит осень, в руках холодных стынут зимы. Тебя уже никто не бросит - твоя душа неуязвима. Закрыта накрепко граница, «колючка» кольцами - до неба. - Не спать!.. И только бы не спиться, когда, как струны, рвутся нервы. Тебе с собой не одиноко, но если тьма тебя зацепит, не помогает караоке, и выручает только селфи.

Может ты меня и знаешь, Я себя не знаю сам, И моя одна восьмая Делит всё напополам. По утрам я - доктор Джекил, Вечерами мистер Хайд, И живу в далёком веке, Но и в нынешнем мне в кайф. То бываю страшно милым, То ужасен и жесток. Проношусь по жизни мимо Замечательный Никто. Вся броня моя из шрамов, В венах - смыслов передоз. Я ищу дорогу к Храму, Но, наверно, не всерьёз. Тихо скрипнет дверь входная... Высший Суд - твои глаза. Может ты меня узнаешь, Я себя не знаю сам...

Кто на коне, кто - мордой в грязь, но все летим за облаками. Пусть боль и радость - через раз, но всё равно живем мечтами. Не верь, что это лишь туман, что башмаками меришь лужи. Ты от ветров по ноздри пьян и файлом в Облако загружен. То мы - поврозь, то совпадём. Рай далеко, но небо рядом: подкова радуги с дождём, и солнца луч и тучи с градом. Туда летят без багажа, и парашют там будет лишним. Ключи от неба дребезжат в кармане джинсов еле слышно.

Гудит в снастях незрячий ветер. Ни звезд, ни солнца, ни луны. На том ли ты, на этом свете? Когда и света нет, увы… Нет сожалений, ожиданий, воспоминаний – ни-че-го. Ты – сумасшедший странный странник. Куда? Откуда? Для чего? Тебе неведом порт приписки. Обрывки якорных цепей стучат в борта со звоном низким и в пустоту кричат - Ничей. И в судовом журнале пусто - ни строчки… Даже флага нет. Молчит корабль, призрак будто - без экипажа, без теней. Тебе скитаться и скитаться. Наградой - штили и шторма. Судьба «Летучего голландца» на тыщи лет предрешена. Зачем? Раскаянья не будет – молитвы некому изречь. И пусть тебя боятся люди и зарекаются от встреч.

И в аду бывает холодно, и в раю бывает жарко. Всё звонит по ком-то колокол между Хэмом и Ремарком. Вот и мы в стране потерянных, но у нас опять фиеста - три товарища размеренно пьем за Эриха с Эрнестом. Драй мартини с кальвадосами не в чести у маргиналов. Водка с вечными вопросами... Только жалко — водки мало. Апельсиновые мячики, мы и Осень на скамейке... В три пластмассовых стаканчика наливаем по линейке. Голоса басят негромкие, время стынет на запястьях. Листья желтою позёмкою заметают наше счастье. Для чего мы жили, силимся разгадать промежду прочим, позабыв Шекспира Вильяма – пусть помянут, но не к ночи. Без восторгов и патетики на полотнах календарных ставим нолики и крестики. Эта живопись бездарна. Чертит жизнь свои отметины – будто паzzлы из морщинок. В сердце каждого – картечины, а в крови — любви токсины. Как идет нам неприкаянность, седина почти мальчишек. Всё случилось, но нечаянно, словно в песне «Чижик-Пыжик».

Живет с одним, другого – любит И пишет третьему стихи. Она из племени суккубов, Она из демонов стихий. Себя не знать – ее призванье. Вчера она – мадам де Сталь, Сегодня - в роли дерзкой дряни И героини в догги-стайл. А как хитра - порок искусен, И мы не ангелы отнюдь. Но, впрочем, ей не до дискуссий. Ну, вот и ночь... - Гарсон, меню!