Из дома вышел идиот, С багровой рожей словно пламя, Кричал «ура» беззубый рот, На палке развевалось знамя. Он был скандально одинок, В своем безумии дурацком, Чеканил шаг, тянул носок, И чем-то очень звонко бряцал. Прошел он шагом строевым, В сухой асфальт врубая пятки, Ему привычно быть таким, Подобострастным, звонким, гадким. Готов он горло грызть врагу, Таких жлобов я с детства знаю, Возненавидеть не могу, А потому, лишь презираю…

Как-то вечером, с неким прохожим, Повстречался я, будучи пьян, Он решил настучать мне по роже, За какой-то мой мелкий изъян. И пока заносил надо мною, Он карающий грязный кулак, Я подумал с ужасной тоскою: Вот ведь жить-то не хочет дурак. Вдруг во мне древний аспид проснулся, Позабыв про любовь и добро, Прежде чем он ко мне прикоснулся, Сунул финку ему под ребро.

Ночь июльская, ветер шумит, И ещё два часа до рассвета, Только сердце зачем-то не спит, Побуждая на строки поэта. Он с любовью глядит на неё, Тихо спит милый Ангел в постели, Не тревожит он счастье своё, А она, как дитя в колыбели. Счастье зыбко, как сон на заре, Ветер ноты любви напевает, Спи, Любимая, ночь на дворе, И пусть Нежность твой сон охраняет.

Случилось как-то - заблудился, Кружил меня какой-то бес, На ель взобраться я решился, Гляжу - до горизонта лес... Смотрю вокруг себя с тоскою, Куда же мне идти теперь, Каким путём, какой тропою, А не сожрёт ли дикий зверь? Обняв колючую макушку, Я до икоты заскучал, Истошно блеяла кукушка, А я качался и молчал. Вдруг вспыхнул свет и сон растаял, И лишь на лбу - холодный пот, А кто-то в ухо мне пролаял: "Не ел бы на ночь, идиот!"

Однажды, в порыве неведомой скуки, Я мыслью испытывал сердца движенья, Увидел в законах духовной науки, Что замыслам требуется воплощенье. Оставил неважное, то что ничтожно, Так ветви у древ отсекает секира, Заполнив сознанье задачею сложной, Задумал в тот час - сотворение мира. Вот образ прекрасный пред мысленным взором, Холсты же чисты и не смешаны краски, Начала штрихи будут сделаны скоро, Художника перст простирается властно. Пусть свет воссияет торжественным словом, И будет над тьмою господствовать вечно, Всё ветхое пусть заменяется новым, И вот было утро, был день и был вечер. Светила сложились из облачной пыли, В намеченный путь устремились планеты, Одни возгорались, иные остыли, И смысл великий положен был в этом. И вот оглядел я творенья начало, В нём путь воплощения с духом согласны, И радость была и понятно мне стало, Что всё хорошо или даже - прекрасно! И вот во Вселенной, в просторе великом, Песчинку назвал я венцом мирозданья, К ней сердцем прирос и душою приник я,

Я простой ленинградский алкаш, И живу я нелепо, невнятно, Ты тепла мне и света не дашь, Ну, а солнце сияет бесплатно. В небе синем живут облака, Греет спинку ленивая кошка, Над башкой высота потолка, Под ногами кривая дорожка. Ну и что! Есть погожий денёк, Есть любимые с детства кварталы, Мой ещё не погас огонёк, Я живой, ну а это - немало!

Мужики потрудившись изрядно, Остывающим вечерком, Матерясь неумело, но складно, Завалились под куст с "пузырьком". Обнимая приятеля плечи, Друг промолвил: Васятка налей, В тот же миг, вдохновенно, беспечно, Где-то рядом запел соловей. До друзей, не знакомых с искусством, Не дошла виртуозная трель, Крыли матом чудовищно, с чувством, Грохоча как ударная дрель. Соловей не на шутку смутился, Свистнул, булькнул, потом замолчал, Вдруг поняв, что концерт прекратился, Друг Василий сердито вскричал: Что пернатый ты клюв свой захлопнул, Так не водится в нашем краю, Но услышал он: шли бы вы в жопу, Для таких мудаков не пою!

Мне, как и всем себя доселе не нашедшим, Успешно удаётся притворяться сумасшедшим, Но всё-таки порой я сильно сомневаюсь, В том, что играя и дурачась - притворяюсь...

На столе лежит что-то раздетое, Дали скальпель, сказали: режь, Что за блажь-то такая нелепая, Переделать безмозглых невежд? Трепанация за трепанацией, От извилин в глазах рябит, Делать мразь достоянием нации, Лично мне, господа - претит! Что у нас за работа паскудная, Исправлять человечье нутро, Это, право, занятие нудное, И совсем оно - не добро...

Говорили мне что йоги, Могут класть за уши ноги, Ну а я-то знать - дурак, Что не веровал никак Молодцы же эти йоги, На духовные дороги, Можно выйти только так: ЖОПОЙ НАПЕРЕКОСЯК...

Выйдешь утром ещё до света, Над деревней дымок из труб, У забора почти раздетый, Бледно-серый соседский труп. А в причинах, словно в помойке, Что за радость мне разбираться, Он домой не дошёл с попойки, Мне на службу пора собираться.

Не скажу я тебе ничего, Смысла нет напрягать говорилку, Подарю, что дороже всего, Расписную хрюшку-копилку. Тот кто молвил: не в деньгах счастье, Был не слишком-то мудрый чувак, На слова-то быть может и мастер, А по жизни - ну полный мудак... Так что ты никого и не слушай, А копейку к копейке клади, Не трясись за бессмертную душу, Лучше в жизни не пропади...

Помяну я былое, долгим горестным вздохом, Мы уже не народ, мы - осколки эпохи, Над родными полями, веют стылые ветры, Сквозняки и туманы - на вопросы ответы. Лето кончится быстро, настанет ненастье, Снова лишь поманило, быстрокрылое счастье, Приласкало и сгинуло в дымке рассвета, Грусть, подруга моя, дожидается где-то... Мысли словно молитвы возносятся к Небу, И не знаю порой, был ли я или не был, Дни мои догорают свечой безполезной, Жизнь - всего лишь мгновенье над вечности бездной. Сердцу нужно любви, и для тела - одежды, Мимобеглые дни - но без тени надежды, Погибаю без веры, у подножья Голгофы, И на лист возлагаю эти грустные строфы.

Я бы дал тебе пистолет, И в патронник - один патрон, Топчешь землю уж сколько лет, Словно старый индийский слон. День как прежде сменяет ночь, Было так и в начале лет, Я наверное смог бы помочь, И купил бы тебе пистолет. Всем в природе - свои места, В каждом атоме смысла зерно, Ты как лошадь - пасешься цветах, Но на выходе лишь говно...

Блоха поссорилась с собакой, Ее грехом возмущена, Теперь пешком, за правду-матку, Передвигается она...