Вот и стал я в одночасье деенепричастным к поэтическим оргиям сознания моего. Всею своею душою так бы и пошкандыбал бы на очередной шабаш виртуальных ведьм-обольстительниц. Но… В черепушке – сама собой обнаружилась сегодня утром абсолютнейшая торричеллиева пустота. И, как ни странно, природа моя её уже не боится. И если, и иногда, заполняется, хоть чем-нибудь, так - белым шумом и еле, еле различимыми пришепетываниями. Такими, как эта вот, фантасмагорическая миниатюра.

Когда сегодняшним утром бабуля, так называли теперь его супругу все, и он тоже, и не стесняясь, потому что время пришло, удивила его, наконец-то заговорив после месячного перерыва, и тут же объявила, что приезжают дети, наш герой в ответ только пожал плечами. Приезжают, так приезжают, а то, что их не было уже столько времени, так что ж, насильно мил не будешь. И хорошо, что приезжают, потому что его последнее прибежище – городской шахматный клуб все равно закрыт, очередная забастовка. Но, когда бабуля, молодо зыркнув своими хитрыми украинскими зёнками, добавила, уперев руки в боки, чтоб он на этот раз даже не думал обижать Игорёшу, их единственного и неповторимого зятя, гроссмейстер тут же сморщился, как израильское дерево в августе. А дело обстояло таким образом, что этот шлимазл обожал играть с дедом, так все называли Ардалион Григорьича, и именно в шахматы. Хотя так и не допёр в своё время до первого разряда. И мечтал выиграть у прославленного родственника во второй раз.

Как ни включишься в любую из масс-медий, так тут же тебе очередная пассия и начинает талдычить – про это, да про ЭТО. Или без слов, тут же и на том же самом месте показывет всё и в том числе и ЭТО. А я хочу – ПРО то… Вот, если бы вернуться в дотелеинетское время к чёрным нелетающим тарелкам, на пять минуток всего, да всунуть в рот всем, кому теперь за тридцать, большую ложку советского рыбьего жира, чтоб, сглотнув, задохнулись они неповторимым запахом моего детства… А я так – каждый божий день… С утра… И потихоньку даже привых к вкусу и запаху той эпохи… Так вот мы и спасались. А некоторые даже и спаслись.

Только десять мгновений душа пребывает в аду, жизнь твоя перевёртышем станет, когда, поменявшись местами со всеми, кого ты обидел… Будешь сам от себя принимать ты свои же мученья. Ну, а если убил – в бесконечность отправишься странствовать и бесконечностей десять будут жечь, и терзать, и… * * * Чего только не вспомнишь перед смертью… Как я купался в одном пруду с утопленницей и, когда внезапно увидел её, то она показалась мне с огромной петлёй на её шее. Когда я подплыл к ней, то увидел, что из-под воды выныривает её лицо, прикрытое распущенными каштановыми волосами, красные глаза вытаращены, сизая кожа, посеревшие губы… Как будто улыбалась… Почему я сразу же не рванул от неё?! Почему так жадно глазел, не в силах оторваться?! Что хотел узнать?!!! И потом, круги по воде, очевидно, от моих гребков, и покачивание в такт им, мнились мне оживлением, а еще мне, почему-то казалось, что из глаз её струились слёзы… Да, чего только не вспомнишь перед смертью…

А!!! Когда мы имеем веселие пити, то точно что, кажется нам, что истина в вине… Абсолютная. Но, потом, когда поимеем и очнемся… В обезьяннике… С бодуна… То, обхвативши голову, трясём кисель, в который превратились наши мозги, трагикомически сопереживая осознанию вины за то, что мы натворили вчера, по пьяни.