1. Сорвётся голос мой И дрогнет твой, и скроет За ширмой всех – домой Тебя зовущих – роем. Как Баден-Баден весь, Курорт мой – Гомель-Гомель - Наращивает вес, Когда мы ближе к коме… И будет без окна – В Европу ли? – (закрою) Берлинская стена, Которую построю… И стонет Метроном – Гремучий анархангел: В небесный гастроном Мои пришли останки. Засеяны поля Останками твоими. Несытая земля Твоё забудет имя. И будет всем ясна Уст алости причина: Сорвался голос сна И… хрустнула личина. 2. В день тихий, закрывший глаза мне, Когда даже обморок слаб, Водой под лежачие камни – Гора к Магомету пришла… Как – гром среди белого неба И – тишь среди чёрной земли… Все духи похожи на зебр, Фламинго в которых болит. В день шумный, скроивший костюм мне – Любовь у горы на уме. Но – пятится он, полоумный, Бежит от горы – Магомет. Желтеют колосья посыльных… Согнать с анархангельских крыл Стервятников этих бессильна Посмертная маска горы…

1. Испуганные сны стареющих Индиго впечатаны от века в решётки хромосом, как огненный Псалтырь в лесов живую книгу, где – кома человека, познавшего свой сон. Не бойся испугать, любимая, родная – проносится, как поезд, глухонемой вокзал. Разомкнутая плоть свой зодиак познает – сирот колючий пояс стучится в тронный зал. Колодцев тайный быт – глаза дремучих марев – играет с верхней бездной и – с нижней заодно. Не думай, что теперь, когда живее зарев становится Невеста, заляжет Сон на дно. И я тебе приснюсь там, где случилось Чудо – вослед оледененьям и пасеке венер. Храни такие дни, мы – прибыли – Оттуда, там – камера храненья нас, словно общий нерв. Не тщись не сниться мне – ни в саване ознобном, ни в пелене азота, ни в раненой фате – мы всё равно найдём Кристалл в миру загробном, в том, что так похож на одурь двух спаянных людей. 2. Колыхание ветра по кругу, в надир и – обратно, Шевеленье эпох в сонме чёрных квадратов… В точку невозвращенья Земли – вход парадный Утопает в цветах, и в

Испуганный Мир продолжает полёт… На этом кощунственном острове слёз Средь этих поруганных снежных озёр Отринь кругозор, это – гипнотизёр, Забудь горизонта строптивый Колосс! В того ли мы верим и он ли спасёт? И сильные мира Того – экий цирк! – И этих миров – золотые тельцы, Всевластье своё от себя сторожат, Над мощью своей, как Кощеи, дрожат, А Бог утверждает: все боги – лжецы, И мир создаёт по чужим чертежам, Где Нет Его вовсе, и не было – зло Само зародилось, как – свет, и тепло, И жизнь – от шальной огнестрельной искры, И мы с Него спросим, зачем Он – сокрыт, А чёрт продолжает смеяться козлом, Клонируя Бога, штампуя миры… Творец совершенный, всесильный, как суть, Не в силах в миры совершенство – вдохнуть, Дефектной Вселенной доволен пока!.. Стряхни с себя синестезию зрачка, Обман окоёма исподний избудь! Лети, недотыкомка, сквозь облака!

Здесь такая луна! Здесь такой снегопад, Что становится он камертоном – навеки! Ему бить теперь в наш беспробудный набат, Заточив обертоны о лезвие неги. Здесь такое величие снежной орды, Неуёмный отёк всестороннего снега, Что пора нам следить за игрой немоты, За космической властью замёрзших молекул! Здесь такой снегопад, что случайно забыл Сделать выдох зеркального горна игумен, Что заслушаться можно молчаньем судьбы, А потом не услышать божественный зуммер! Здесь такая твоя, колыбельная тишь, Что потом и не вспомним, что мы – в божьем трюме, И пора нам выглядывать – где ты стоишь, Как ты там, Мир, который давно для нас умер.

Ты так далеко! Там – рождаются боги, Здесь – падают звёзды, в кювет, догорая. Люби меня, милая, Так, как немногих. Пиши мне, родная, как будто из рая. Река не обманет, сродни акведуку, Но берег морской увильнёт, не допустит Держать твои письма в руке, будто руку, И эхо моё возвратить в твоё устье… Зеркальные струны воды указуют На тихие омуты – словно лекарства. Ты в письмах моё воскрешенье рисуешь, Но почта погибла давно в этих царствах. Путь вечен. Круг замкнут. Но нам не покинуть, Увы, даже ложных границ Полукруга. Ты пишешь мне письма, как будто картины, Но мы не услышим, родная, друг друга. Напалмом из крови залит, мир стал мудрым. Я умер под тяжестью энной предтечи. Ты пишешь мне, милая, каждое утро, Но я не отвечу тебе, не отвечу.

1. Как же так?.. Вот Сейчас, когда наши дыханья, пульс один на двоих обретая, юлят, когда судьбы всех наших ручных ангелят цепенеют в один сталагмит ожиданья, когда солнце сплетает нас в косу крещенья, а медузы вплетают нас в судеб теченья?.. Почему наша Родина, наша страна вот сейчас растворяется, как пелена? Как же так?..

Слоны, черепахи – не ищут опоры, И рыбы не ищут живых – над собой, И всё Мироздание прячется в нору, Но – всё Мироздание спорит с тобой. Крадут конец света божки по кусочкам, Слоны, черепахи и рыбы – вразбег. Душа мировая, изнанкою – точка, Что нужно ещё от Вселенной – тебе? Найдя себя в каждом мерцающем пазле Последнего Дня, мироточа – толпой, Пусть всё Мироздание пятится в ясли И – всё Мирозданье воюет с тобой. Истёрли в салат шестерёнки галактик Слонов, черепах и – тем более – рыб, И в каждой галактике, как катаракте Небесной – твои умирают миры. А в яслях бездонных находит удача – Атлантов обглоданный хворост костей. Твой трюк – убежать в Никуда – был прозрачен Для всех, кто осел до тебя в пустоте. Что тешиться счастьем «сбежавших» с Дома И – Будущим Светлым в свинцовом гробу? Душа мировая, изнанкою – кома, Что нужно тебе от постигших судьбу?

Будто позавчера в утопических парках Атмосферу верстали нам колокола, Без пятнадцати пять ты была мне – подарком, И без четверти девять – подарком была. Будто позавчера – мы встречались случайно, Целый век не осмелясь узнать, что нас ждёт, И была бесподобною каждая тайна, И всё явное было – волшебным дождём. Будто позавчера был закат подвенечным, Цепенели холсты нам с тобою под стать… Пала в обморок – ты, в кому – я, чтобы вечно Сокровенные дни – без души – коротать. Ненаглядные штормы глядели с упрёком, И песочным часам было знать не дано, Что – не встретимся – с умыслом ли, ненароком, Ни в печали, ни в радости – мы всё равно. Ты в чудесных Алисиных каменоломнях Подарила лампаду мне – вечный огонь – Только позавчера. А вчера – я не помню. И сегодня забуду, наверно, легко.

Что знаешь ты, зеленоглазая моя, от том, как любят привиденья после смерти, каков озноб от мнимой боли у предсердий, как страшно быть амфибией, когда маяк ревёт в тумане по тебе и прочим бренным, быть в мире мёртвых и живых – одновременно?.. Где капитаны немы, будто циферблат, бесплодна Мельпомена, будто саквояж пуст, где призраки ведут любовь свою, как тяжбу, и, отлетает в небыль тот, кто стал крылат, и суженую, даже если и не жил с ней, он любит в сотни раз сильнее, чем при жизни… И понимает призрак в этот миг, что в каждой прошлой жизни суженой, любимой – не важно, вставшей рядом ли, прошедшей мимо – была одна и та же девушка (ремикс лишь!), в каждой жизни только ею был овеян, и после каждой смерти – думал лишь о ней он… Что скажешь ты, когда все чувства жизней всех в одну любовь я соберу, как птицелов, и беззвучно буду ждать – тебя – у изголовья, на Рубиконе том, на должной полосе, где чувства все за ночь одну тебе приснятся, где все они в одну любовь объединятся?..

Ты – дочь числа π, марта спутница, Сансары лицо подставное, От жизни со мной лжеотступница С мембраной души водяною, Из всех дочерей – русых, мартовских Летающих рыб, вместе с дичью Слетевшихся на гонорар тоски, Ты – самая, самая птичья! Где прячется Высь твоя, рысь – твоя? Века отстают за тобою, И ты, не дыша, не бытийствуя, В веках остаёшься – Судьбою… В созвездие Рыб – моя лестница, Но кто ты, раз небо – хмелеет? Кометы Галлея предвестница? Сама ли – комета Галлея? Триумф ты мой или проклятие? Как быть, если снова вертиго Толкнёт нас в чужие объятия? Прости меня, тайная книга!

Пусть вначале был Жест, А потом уже – Слово. На твоём этаже – Ни того, ни другого. Мир деяний, не – слов, Мир пространства, не – звука, Словно шар-змеелов, Словно жестов порука, Нам с тобой незнаком. Мы идём, как бродяги, От всего, что – потом, Разбегаемся в страхе. Сколько лет босиком Мы обследуем темень, Не умея в наш дом Превратить это время! Сколько жизней подряд Мы бредём, будто дремлем, Не умея в наш сад Превратить эту землю! Нас сорвала Луна, Как траву – буреломы. Эта вдовья страна Вся исходит истомой – Слишком ветрена мгла, Пахнет ликантропией, Моя дрожь приплыла За тобою мессией. Моя смерть принеслась За тобою – стоп-кадром, Как непрошеный князь За своим императором, И теперь я могу Целовать твои губы, Сам себя душегуб – Храмом звать звёздный купол. И мы снова идём, Окаянные двое, Под жемчужным дождём, В даль, в – своё, в – неживое.

Это сказ о том, как черви в чёртиках заводятся: Родятся-юродятся и родятся-юродятся, Кто-то пред Левиафаном пеною исходится, Кто-то Вавилонскою блудницею обходится. Это место всё – облагорожено мутантами, Вновь быть рыбе, черепахе и слону – Атлантами, И уже неясно, кто в ком будет иммигрантами, Кто в ком будит зверя и кого Левиафан томит. Зверь во мне разбужен, только оказалось, зверь – мутант, У него в крови – искать тебя, найти – в геноме, но Хоть урод он, гены носят свой таинственный талант – Сжечь в тебе мутанта, зверя, что желает жить с моим – В доменной печи – как до-ре-ми, как домино… Дочери его по очереди топчут Аркаим, Кажутся сегодня совершенным и прекрасным Им – фальстарт ацтеков, фол России, блиц-Аустерлиц… Есть лицо у человека, у мутантов этих лиц Счёта нет, и каждое с другими несогласно.

И как без висельников виселица одинока, И как рассеяно без амазонок Ориноко, Так Апокалипсис – лишь миг, когда одновременно Все юные, красивые погибнут во Вселенной, Не больше, чем вселенский акт убийства красоты, И мерзок он хотя бы потому, что сгинешь ты. Но я – не Нео, я – фантом последнего мгновенья Существованья красоты твоей, я – приведенье Тебя к нулю, освобожденье, как от моветона, Тебя – от нас, и Юрьев день твой – миг Армагеддона, И ежели б моим исходом был твой Юрьев день!.. Но призрак я, и мир – моя последняя ступень. Когда угаснет мир, когда звезда, как прах, задышит – Я буду здесь, в миру, я не смогу подняться выше, Со всеми, в – Ноль, в – Небытие.

Генофонд, геноцид, геномор, геноцирк… Золотые тельцы нас берут под уздцы. Кто был ночью убит, тот сто лет уже спит. За Садовым кольцом обретается спирт, Под Садовым кольцом пьют коллекторы СПИД, И за крепкое здравие пьёт инвалид, И скорбят по нам – Киев, Одесса и Минск… Поминать уже некого – чёрный помин. Мы – обрубки без ног, мы – культяпки без рук, (Девятнадцатый год в наших генах – хоругвь), Ходим в чёрном – сто лет и не знаем, что так – Поминаем царя, что мы всё ещё – там, И морально мы – трупы – уже – навсегда (С девяностых душа наша стынет во льдах), И нам снится, что вместо царя мы лежим на постели его, что – постельный режим. Это княжество катится в тартарары – В состоянье искусственной чёрной икры, И никто никогда не поможет ему, И на нём – нефтяной чёрной метки хомут, И славяне ему, будто валенки, жмут, Все замкадыши молча шагают в тюрьму, Под замкад, под замок, под кладбищ телеса… Улетайте, славяне, в свои небеса!

Б-гу, на смерть Ани Яблонской Пойдём в церковь? Она была ангелом, знаешь? – Праздник праздником, ангелы – сами уже по себе. Мы её у земли на полцарства меняем… Эта чёртова твердь скоро взвоет – робей!.. В двадцать девять окопы ещё не спасают. Эту смерть репетирую, будто свою. О чём думал ты, Господи, Вечных бросая На судьбы произвол, крематорий в раю??? Миллиарды китайцев, пиндосов, шахидов – Та же мелочь, которая – металлолом. Я такого глубокого, злого Аида Не встречал ещё здесь, где мы все – бурелом! Этот гроб – будто рама, она в нём – картина... О чём думал ты, Господи, бросив – Таких? Послезавтра мы все надорвём свои спины, В – три погибели, ибо наш ангел – погиб. И не видно ни зги, и лишь чёрные ленты – у зебр. Только – кто тебе, Господи, вправит мозги? Пойдём в церковь, о Господи, нужно тебе бы Исповедаться… Срочно. Иначе – беги.

Смотри, Леонардо, смотри сквозь рисунок! – Где Люди стояли, там клонов стеченье, И в них ты, увы, не увидишь – No uno! – Ни бронзового, ни золотого сеченья! Ты знаешь, что Бог любит троицу (с солью), Но – троица Бога не любит (как можно?), Но мы побывали у них на застолье И знаем: у них Соль Земли – за пирожное… И потому-то – Бог троицу любит, Но кладбища Светлых, сбиваясь в оравы, Скрежещут у троицы божьей на зубе, И знаем: у них Соль Земли – за приправу. Здесь витрувианских лемуров обитель, На йети пародия ль, на человека ль… Давайте, глазейте, давайте, глядите В тупые глаза двадцать первого века! Не лежбище Шакти, не Дарвина кремль, Не душ цитадель, не суккубов подворье – Пустые глазницы, которые – немы! – Как чёрные дыры – прожжённые взморья! Смотри, Маяковский, смотри и завидуй – Что я манекен для святош и калека Пустых гипнотических глаз, индивидуум, Утопший в глазах двадцать первого века!

Пропало всё, всё – появилось. Спасти и погубить – одно и то же. Звездою Всех Святых низложен весь мир, готовьте нас на вынос. Пусть – бес уехал, демоны – остались, Нас цирк попутал, клоуны – смеялись. Кристальной чистоты и девственности память жонглирует, как акробатами, и – нами. Вот – триста тридцать третье – мне – письмо… Не от тебя.

Своих мы, по подобью, прорастили двойников Из мрака рыхлого, толчёного замесов, И вот – передаём им нашу боль и мессу, Проклятья все, и – в тень уходим, глубоко. Ты привыкай, ты привыкай – уже, сейчас, Все, поголовно – двойникам своим доверят судьбы, А сами – сгинут в чёрном, где лишь – улизнуть бы От ловких, вызверенных меток Палача. И мы приходим с кладбищ, чтоб писать стихи, И чай наш так похож на кровь, как нефть на воду, Мы в сотый раз твердим предсмертную икоту, И, длясь, отходим кладбищам – замыливать грехи. Но наши двойники на нашу топь обречены, На холмик наш под солнцем, мчащимся по встречной, И нас никто не убедит из – в чёрном – подвенечных – Прервать цепочку клонов, вставших у стены.

Радость моя, наш сентябрь – ушёл. Он не дождался нас и – обезумел. Весь его свет и одежд белый шёлк, Белый шумер – растворён в белом шуме. Солнце моё, нами он – дорожил, Знал, что не будет другого расклада, Груз его – нашу счастливую жизнь – Вместе с собою унёс в листопады. Радость моя, наш сентябрь сожжён Рыжей листвой инфернального сада. Выбежав в осень, скрываясь от жён, Он поражён был такою засадой. Солнце моё, он – отжил и остыл, И – обратился в космический холод. Мы – его бренный, единственный тыл – Только лишь айсберги, не – ледоколы. Радость моя, наш сентябрь погиб Через три месяца после разлуки. Я не подам ему больше руки, Ибо бесплотны у призраков руки.

Это Вам: печки-лавочки, Вам – дочки-матери, Разъезжать в теплоходах, кататься на катере… - Мы – из нашего мира – на Землю – в песок И асфальт всё бросаем свои якоря Из девятых небес, чей IQ невысок… Наши слёзы и создали Ваши моря! Наши чувства и создали Ваши обочины! Наши смерти и создали Вам – червоточины!.. Чтоб держаться за Вас, как за нас – Нибиру, Чтоб за Вами следить, как за нами – Луна, Мы – свои якоря в заколдованный круг Черноземья всегда опускаем до дна… Что же, здравствуйте, здравствуйте, дальше – юродствуйте, Развлекайтесь и властвуйте, явствуйте, плотствуйте!