Мне мой горб не мешает, он мешает окружающим. Моим немногочисленным друзьям, соседям по площадке, продавцам в магазине и даже моим родителям. Я вижу, как смотрит на меня моя мамми. Она даже иногда прикрывает глаза обращаясь ко мне. Я догадываюсь, что ей чудится, что когда она их откроет, она увидит меня таким, какой я в ее снах. Мамми очень любит меня, я знаю, она бы вырвала свое сердце, если бы это могло помочь. Но я не люблю, когда меня жалеют. Мне становится грустно и начинает звенеть в ушах. И я перестаю слышать музыку. Мамми говорит, что я их кормилец и я стараюсь слушать. Слушать и записывать. Отец научил меня записывать ноты звучащие у меня в голове. Сначала просто, чтобы я не скучал. А потом показал их своему знакомому барабанщику и теперь мы лучше живем, продавая эти записи. Лучше живем, -так говорит мамми. Она уговорила отца переехать в новый дом и обставила его какой--то странной угловатой мебелью. Она сказала, что это самое модное и дорогое.

Я не выдержу второй раз... Точно не выдержу. Не хочу, не хочу, не хочу. Сознание вернулось, но глаза я не открывал. Я пытался принюхаться к этой своей новой жизни. Мехом вроде бы не пахло и хвост не мешал сидеть. Может, обойдется?! Может, как хотелось - камень?! Ребята, если бы вы знали, как хреново живут хищники в Севеле. Это вам не Боко, где их просто тягают на цепи и заставляют спариваться двадцать шесть раз в сутки. Вы знаете, что такое спариваться двадцать шесть раз?! Я даже не буду вам рассказывать, вы все равно не сможете это представить. Даже самые выносливые из вас, любители безудержного секса и удовольствий. Так вот, Боко - рай в сравнении с Севеле. Главное, я всего-то ошибся на чуть-чуть. Чертова ракушка шипела мне в ухо и я ошибся с оттенком двери. "Лазурь" - это вам не "воды пляжа Бонди". Легкий оттенок "не туда" и я полоумный царь зверей на Севеле. О боги Мкхарта и Зороса! Я думал, мне повезло.

Я не хочу летать . Я боюсь. Я боюсь высоты и страх делает меня такой тяжелой, что мои бедные крылья не могут бороться с притяжением земли и гибнут. Крылья меняют, а меня ругают. Я пытаюсь объяснить, что произошла ошибка, что мой уровень - это земля или вода, а голос многим другим давали просто так, но ОНИ не слушают меня и опять выдают крылья. Дурацкое положение : я там так мечтала о голосе, и вот я могу петь, но чёртовы крылья заносят меня на такую высоту, где мой голос замирает от ужаса. Я его даже никогда не слышала. А я ведь знаю, что мне выдали очень приличный голос. Но высота и эти полеты, они изматывают меня. Я даже похудела килограмма на три. Во всяком случае мне так кажется. И еще , из-за постоянного напряжения я поменялась в цвете - я лиловая, а должна быть синяя. Надо мной смеются мои сослуживцы по уровню. Ну ладно, это я как-то могу пережить. Но ко мне прикрепили ворону и она учит меня летать. ВОРОНА УЧИТ МЕНЯ ЛЕТАТЬ! Большее унижение трудно себе представить!

Остановка троллейбуса. Зной, какой-то многолетний запах уставших тел, дымка над асфальтом, мучительное желание прохлады и вдруг этот звук... Шелестящий звук ракушек уносящихся с волной... Я оглядываюсь - люди дышащие жарой киоск с газетами не отбрасывающий ни грамма тени и какой-то недоброжелательный взгляд. Я его не вижу, но он есть. Он стискивает мне грудь и давит на затылок. Это длится несколько мгновений и пропадает, как будто повернули выключатель. Я опять оглядываюсь , на этот раз подозрительно и недоуменно. Ничего. Я постепенно успокаиваюсь и обзывая себя "разными дурами" устремляю тоскливый взгляд за этим "чертовым" троллейбусом. А потом боль. Боль и резкий запах моря... Проходит какое-то время, мне сложно сказать сколько, прежде, чем я открываю глаза. У меня странное чувство, что как только я открою глаза, боль вернется с новой силой., С новой волной., Волна дотрагивается до моей руки и я открываю глаза. Туман. Я сижу на берегу моря, прижимая колени.

Она была ужасна. Ужасно назойлива и ужасно вульгарна. Даже ее появление я запомнил лишь потому , что оно было нелепо. В ней все было чересчур. Неестественно живая мимика, постоянные гримасы, ухмылки и достаточно мерзкие подмигивания; чудовищный слой голубых век над зеленью глаз, ярко фиолетовый, вечно искривленный рот и волосы всех цветов и оттенков довершали эту прелестную картину. Если бы она была немой. Но она ею не была. Она говорила голосами базарных торговок , постовых милиционеров , сюсюкающих девочек и отвергнутых жен. Она была многолика, и каждое ее лицо я презирал и ненавидел, и каждое из ее лиц я помню и безмерно страдаю из-за их утраты. Но вернусь к началу. Мне было хорошо и спокойно, моя жизнь была умеренна и нетороплива. Я жил в большом Доме на вершине холма. Дом был достаточно запущен, но мне это нравилось.