Ю. Я тону. Нет времени для вдоха, знать, не той дорогою пошёл… Не скажу, что без тебя мне плохо, знаю, что с тобою – хорошо. Сколько жизнь меня нещадно била, волокла не к трону – к палачу. Не прошу, чтоб ты меня любила, только чтоб забыла – не хочу. Улыбнёшься и уйдёшь к другому (в жизни так случается не раз). Я тону. Всё глубже тянет омут сказочных и непонятных глаз.

Мне не избыть своей вины и позабудется едва ли, как на костях моей страны седые бесы пировали. Мы мчались в вихре смутных дней, себя и жизнь переиначив, и песни родины моей звучали погребальным плачем. Иуда свой и пришлый тать стояли злобною стеною, пророчили, что ей не встать, не оживить живой водою. Но всё-таки живет она! Что б не пророчил лже-мессия, встаёт великая страна, Святая Русь, моя Россия. И пусть ещё не долог срок, пусть робок лист в объятьях снежных – жестокий выучив урок, не повторим ошибок прежних. Назло всем вьюгам января страна моя, как враг не ранит, на равных с миром говоря, в весеннем свете гордо встанет

Всему свой срок в теченьи лет: есть время смеху, время плачу, есть срок, чтобы найти ответ на главную свою задачу. Есть время павшему помочь и из-за туч увидеть солнце, и в души пролитую ночь к рассвету вычерпать до донца. И сгладить острые углы, что режут нас острее бритвы, есть время разрубить узлы, есть час для битвы и молитвы. Всему свой час, всему свой срок – для равнодушья и участья. Пока ж не подведен итог – есть жизнь, что нам дана для счастья.

Ю. Мы пропустили время нашей встречи в заботах дней и в быстром беге лет. Теперь пройду, тобою не замечен, мне в прошлое не продадут билет. Но после зим природа дарит милость – ликует жизнь под звуки вешних струй. А мне – жалеть о том, что не сложилось. И губы жжёт случайный поцелуй.

Распогодилось, рассиялось, заискрило простор снегов. Лучик солнца – такая малость, а попробуй-ка без него. Нежной лапкою прикоснулся, плоть земли пробудив от сна. И под снегом росток проснулся, показалось: пришла весна. Пусть немало еще осталось нам холодных, ненастных дней. Лучик солнца – такая малость, только нет ничего сильней.

Мне не хватает малости – простора. Что мы с собою сделали, скажи? Куда ни кинь, границы и запоры, Куда ни глянь, межи и рубежи. Не оттого ли в чувствах стали суше? Не потому ли врозь и он, и ты? Отгородили мы дома и души заборами огромной высоты.

Всё возвращается к тебе: и рыцарство твое, и подлость, некстати сказанная колкость – всё возвращается к тебе. Всё возвращается к тебе: и обретенья, и утраты, забытые тобою даты – всё возвращается к тебе. Всё возвращается к тебе: И солнце снова улыбнётся, и даже жизнь к тебе вернется. Всё возвращается к тебе!

Как мы жили? По-всякому… В общем – неплохо, не копили долгов, не считали врагов. Век сменился? А, может, сменилась эпоха? А эпоха не тётка – не даст пирогов. Но, бывало, пирог общим домом едали… Где тот дом? Он порушен, развеян, разъят… На безусых парнях боевые медали похоронным набатом по дому звенят. Только мы не сдаёмся! Мы снова построим новый дом, где для каждого место найдём. Ведь чего-то же в жизни мы всё-таки стоим, если старые песни, как прежде, поём.

Ю. Как в юности пылал любовный пыл… Шептал кому-то в сладком наважденьи: «Красавица, поверь, я полюбил. Уснуть в твоих объятьях – наслажденье». Уже не мал прошедшей жизни путь, пора уж самому себе признаться: люби не ту, с кем радостно уснуть, а ту, с которой в радость просыпаться. Проснуться и увидеть – рядом ты… В мечтах любые оживают мифы, но жаль, что явь ломает все мечты, как днища кораблей ломают рифы. Прощу мираж проказнице весне, ведь холоднее сердцу с каждым годом. Ты приходи в мечтах или во сне и, если можешь, не спеши с уходом.

Мы росли в своём любимом краю, мы любили Мать-Отчизну свою. Но пришёл Иуда-ворог, злобно каркнул чёрный ворон - хитрой ложью взяли нас, не в бою. Как же нас взяла иудина рать? Нам на Отчине не жить – умирать, и у мест, нам с детства милых, да на дедовских могилах будет ворог злой гулять-пировать. Подымайся, Мать-Россия, пора злого ворога прогнать со двора, чтоб не каркал чёрный ворон, не смеялся наглый ворог, чтоб победное гремело «Ура!» Перестанем верить новым князьям, перестанем верить пришлым друзьям. Помолясь, как прежде деды, вырвем у врагов победу, и заводам жизнь вернём, и полям. Чтоб встречал детей черёмухи цвет, чтоб хранили Мать-Отчизну от бед, чтоб запомнили навечно: власть должна быть человечной, а иудам на Руси места нет.

Чем старше года, тем короче сюжеты, минуты счастливые наперечёт. На множество строчек – и времени нету, и вряд ли их кто-то до точки прочтёт. Я – двоечник в жизни безжалостной школе, и всё ж, вырываясь из тесных квартир, хотелось мне в малом увидеть большое и в капле единой увидеть весь мир.

Пусть Высший Судия не будет строг, простит ошибки и души, и тела. Нелепой жизни подводя итог, пойму, как мало в этой жизни сделал. И, улыбнувшись лучику в окне, уйду в свою последнюю дорогу. Быть может, кто-то, вспомнив обо мне, всплакнёт немного. Ну, и слава Богу.

Что тут, братцы, говорить, убеждать, что Русь – святая, что святого нимба нить над челом её витает? Всё давно пошло быльём, но не требуем участья: год за годом пьём да пьём то ль от горя, то ль от счастья. Заливали водкой грусть, радость водкой заливали. И глядела скорбно Русь, как мы святость пропивали. На привычный нам изъян не сыскать худого слова: «Ничего, что вечно пьян - но в душе святей святого». «Ну, давай опять до дна!» – закадычный смотрит строго – «Жизнь – одна, страна – одна, поводов хороших – много». Мы на выпивку крепки, отстонали, отплевались… Лишь пустые черепки нам от святости остались.

Как кружил хоровод Новый год, грохоча, хохоча и мороча, обещая нам счастья приход, и любовь без разлуки пророча. Но январь проскочил на бегу, унося карнавальные звуки, а засохшая ель на снегу – обещаньем грядущей разлуки. И, судьбу понапрасну моля, остаемся, слепые невежды. Заметает метель февраля новогодние наши надежды.

Тёмной ночью мне рассказывала тётя, притянув поближе, тихо, без улыбки, как однажды на большой охоте пристрелил наш дядя гнома по ошибке. И тотчас его как будто сном сморило, оказался он в каком-то измереньи, где сурово дядю гномиха корила за его совсем плохое поведенье: «Маму-папу слушай, кашу кушай, руки мой перед едою с мылом, умываясь, не забудь про уши, и научишься стрелять, как Ворошилов».

Мы пустые слова повторяли, нас пророки чужие вели. Мы не поняли, что потеряли, а взамен – ничего не нашли. Но назад не вернуться, хоть тресни. – скрылось прошлое за окоём… Только с детства знакомые песни мы на встречах с друзьями поём.

На опушке над речкою Истрою – там шмели и цветы на лугу. Я когда-нибудь домик там выстрою… Нет, наверно, уже не смогу. Но, сбежав от огромного полиса, было б жить совершенно не жаль без анкет и без справок, без полисов, и глядеть на заречную даль.

Когда уходит добрый друг, издав свой вздох прощальный, вдруг возникает чистый звук молитвы поминальной. Высокий клён, могучий дуб, вы в синеве начальной храните звук, священный звук молитвы поминальной. И уронив прощальный стон, вы памятью печальной и сердцем сохраните звон молитвы поминальной.

Жизнь – в незнаемое дорога, лишь достало бы только сил. Я прощенья просил у Бога, и надеюсь, что Он простил. За любовь, за земные муки, за невольный кому-то вред, за забытые мною руки, что, прощаясь, махали вслед. Но с годами я вижу ясно как прекрасен наш путь земной, и надеюсь, что не напрасно были годы прожиты мной.

Я в весну далёкую вернулся, сбросив прошлых зим холодный мрак. Мне, как прежде, встречный улыбнулся, только что-то всё-таки не так. Будто что-то грустно подытожил в этом вихре быстролетных дней. Стали чувства сдержанней и строже, стала жизнь на радости скупей. Стали дни непоправимо пресней, не пьянит, как некогда, вино… Я в весну вернулся, словно в песню, что, увы, пропета мной давно.