Пройду по улице центральной, Мимо киосков и ларьков. Мне всё кричит, что я банальный. И сам я знаю, что таков. Зайду в метро на "Театральной" Пестрит от женщин и кульков. И я бегу, как ненормальный, По эскалатору веков. Уйду под хор я клирикальный, В долину молчаливых снов. И пусть я был не гениальным, Но сам я знал, что был таков....

Фортуна повернулась задом. И Музе, знать, не до меня. Пегас ушел в родное стадо, По-русски все и вся браня. Остался лишь череcседельник, Подарок Музы - два пера. И каждый день, как понедельник. И каши нет без топора. С утра, казалось бы забрезжит, Рассвет, почти такой, как надо. К обеду солнце уж не блещет, Гроза и грома канонада. Стихи все с запахом могилы, И с ощущением тревоги. Они нехороши, - не милы. Противны рифмы, строфы, строки. И ничего тут не поделать. Битьё о стенку не поможет. Стихов привычно-скороспелых, Смиренно, по привычке множишь...

Выпьем Русь, по-русски залпом! Морщиться совсем не станем. В Предуралье, за Уралом, В Латвии и Казахстане, Пусть узнают все народы, Что мы выпили, как воздух: Рощи, перелески, плёсы, Степи, ржи поля, покосы... Водки выпьем, парни, знатно, Чтобы было всем понятно: Эти парни - Гой еси! Пьют за здравие Руси, Родины невероятной! Вечной, славной, многоликой, Чудной, мудрой и великой. Мёдом пахнущей, клубникой! Ломятся столы - закуской. Как не выпить тут, по-русски. Нет на тех столах моллюсков. Хрен есть, редька и горчица, Каша, репа, чечевица, Мясо, стерлядь в расстегаях, Лук, петрушка молодая, Юшка знатная грибная... Пива полон каждый стол. Тут и брага и рассол, Есть капустный, огуречный, Доктор от похмелья вечный. Морс, компот из ревеня... Можно пить, и есть три дня, Но, не до смерти, конечно. Другом станет всякий встречный. После бурного застолья, Выйдем во ржаное поле. Воздух чист, прозрачен, звонок. Русь! К тебе идём с поклоном.

Не стоят откровенья строк Парения небесных птиц. Невыплаканных слез исток Родился в глубине глазниц. И я, пожалуй, помолчу, Пережидая непогоду. Задую грустную свечу, Восходу яркому в угоду. Не смог найти иных чудес. И поиски, увы, напрасны. Потеряна дорога в лес, Картинно-розовато-красный. Рубашками крапленых карт В игре в очко судьбу не охмурить. Пропал кураж, подъём, азарт И порвана связующая нить. В сердцах, себе оценку "два" Поставил за стихосложенья. Слезам не верила Москва, Избегнув жажды униженья. Не разобрать, не разгадать Причинно-следственные связи. И не из грязи попадать Желанья нету даже в князи...

Упали в воду фантики, конфетные оберточки. Поплыли по асфальту вы в журчащем ручейке. В двух косах моих бантики, сижу, гляжу на корточках. Они плывут наверное к какой-нибудь реке. Помчусь по летней улице, вслед фантикам-корабликам. И на бегу по лужицам нашлепаюсь с лихвой. И повстречаюсь с мальчиком, Сережей или Павликом. С ним будет очень весело бежать по мостовой. Вокруг дома высокие, в окошках солнце бликами. И в лужах после дождика лучи его горят. Плывите мои фантики в моря, где чайки криками, Зовут, чтоб в облаках летать и странствия сулят...

Мне - Раку, только бы, - без мрака. Чтобы светло вокруг - чин-чинарём. Давай-ка песню: "У попа была собака", С тобой, дружок, в два голоса споём. Споём о серебрящихся рассветах, О плёсе, о лугах, напоенных росою. Промчится по полю зеленая карета, И залюбуется на скорости красою. Мы удалимся, пусть не скоро, в неизвестность. Как ни крути, прикажут нам оставить этот мир. А все же жаль уйти, признайся, парень, честно, Пока все книги лучшие не зачитал до дыр. А книгу жизни - озорное чтиво, Придется дочитать, Бог знает где. И как бы было здорово, красиво, Пройтись, не утопая, по воде...

Посмотрю в тебя, будто бы в зеркала гладь, Словно в воду чисто-озерную. По щеке меня ласково только погладь, Отнесу тебя в поле просторное. На руке понесу, как былинку-траву. Разомлевшую, очень бережно. И цветов полевых по дороге сорву, Лепестками осыплю царевишну. Опущусь на колени пред девой-красой, Засмотрюсь неземной твоей прелестью. Обовьешь ты меня своей русой косой... Мы вдвоем. В поле с птичьми трелями.

Под обоями жил - не тужил жирный клоп. Пребывал в сытости и достатке. И с людьми обходился, как истинный сноб. Вожделенно покусывал пятки. Надоела клопу некультурная жизнь. Красоты посмотреть захотелось. Переехать в музей, влезла в голову мысль. И решенье мгновенно созрело. По отвесной стене он спустился туда. Рисковал жизнью клоп не напрасно. И что ветер шальной, дождевая вода, По сравненью с мечтой о прекрасном. И сквозь щели в окне, он достигнул мечты. Поселившись за рамой картины. Голодал, бедовал, и среди красоты, Не заметил он яду, - наивный. По музейным порядкам посыпали дуст, Супротив насекомых зловредных. Сохраняя тем самым шедевры искусств. Наглотался и сдох клоп наш бедный. Бесконечно глупа смерть бедняги клопа. Чудака потянуло к искусствам. Как «кур во щи» попал, не за грош ведь пропал, Несмотря на возвышенность чувства. Не терпелось ему изменить свой маршрут. Чем под плинтусом-то не сиделось. По-немецки – «кранкен», по-российски - капут.

Играл седой скрипач на скрипке нежной, Забытый всеми песенный мотив. Скалистый берег. Пляж уютный между Утесов и волны морской притих. Смычок движеньем плавным направляя, По струнам звонким снизу-вверх, и вниз, Скрипач души частицу оставляет. Мелодию подхватывает бриз. Уносит ветер музыки брильянты, За горы вдаль, где люди ждут чудес, И звезды - мира снов комедианты, Слетают вниз с заоблачных небес. Прелюдию старик, сыграй, этюд и скерцо! Растормоши усадьбу Посейдона. Не умолкай, пусть зазвучат со стоном, Струна твоей души и пламенное сердце...

все мысли в головизне поперепутались дрожу не нахожу кусочка смысла жизни луна - специалист укажет на межу судьбы преображенья неверные движенья окажутся предтечею коллапса не полнятся карманы кучей баксов и что-то говорит остепенись раз нет чему исполниться на бис и привозкальная харчевня пахнет худо надежды тают на слезу еду и чудо и стуки уходящих поездов уносят музыку прощальных слов в края глашатаев метаморфоз и успокаивая воспаленный мозг не оставляют права на бессилье электростул в "Зеленой миле" ничто в сравненье с этой болью хотя никто не сыплет солью на раны мускулов душевных нет судей нарочито гневных есть только самобичеванье и щеки выхлестаны дланью до состояния коросты и горемычные погосты давно не вызывают страха живешь как божия комаха превозмогая пустоту и в окруженья красоту налили тонны черной краски и не находятся подсказки…

Нет на улицах Чикаго Желто-голубого флага. Незадаром гнут тут спины «Хлопці з вільної України». Не заманит манна, баксов чистоган. Мне милее Днепр, чем их Мичиган. И Подол-бродяга, – радует всегда он. Позняки по сути, - тот же Даунтаун. Нашагался вдоволь я по терминалам. Мне туда, где Гоголь и картошка с салом.

Нарисуй мне любовь и мечту, Перелески, леса, косогоры. Нарисуй мне людей красоту. Подбери на мольберте колоры. Нарисуй свой автопортрет. Знают все пусть, что ты за птица. Нарисуй несказанный свет. И святых священнные лица. Размешай вместе краски дождя С оперением зимним синицы. И густеет пусть, чуть погодя, Каплю капни святой водицы. И возьми колонковую кисть. И мазок на холст нанеси. Не беда, что вокруг собрались Сто зевак. Их уйти не проси. Вся работа еще впереди. Скажем, - большая половина. Красный цвет не ищи. Погоди. Бузина есть, гроздья калины. Остается последний штрих. Скоро будет готова картина. Вот и я свой закончу стих, И взгляд, как все, на картину кину...

Природа вновь получила карт-бланш, Освоившись от непогодья. Весна свой привычный берет реванш, Озеленяя угодья. Покрыла растения в малахит. В цвету - вишни, яблони, груши. Весна исполняет попсовый хит, Людей ублажая, их души. На послеобеденные дожди, Поставлена главная ставка. До лета недолго, чуть подожди. В июне появятся мавки. Настанет тот день, и чудная ночь, Костер на Ивана-Купала. Все будет волшебно, будет точь в точь, И раньше всегда так бывало. Прыжки предстоят через пламя огня, С русалками хоровод. И ты, невзначай, поцелуешь меня. Так было и в прошлый год. Ответный тебе поцелуй подарю. Зажжется пожар в наших душах. Я снова скажу, что тебя я люблю, Но слов ты не станешь слушать. Ты жарко обнимешь меня, увлечешь В свои неземные сети. Меня вновь охватит священная дрожь. Мы времени не заметим. Поймем, что мы в сказке с тобой сейчас, Которую ты рассказала.. Запомним в сердцах своих этот час, В ночь на Ивана-Купала…

В В ноги, руки забейте мне гвоздей. В непонимании стихов, людей, Живущих на земле для размноженья, И накопления богатств обманом, И праздного часов всех провожденья, Половой охоты, судить не стану. Им право-слово, не услышать пенья, Сомнением распахнутой души. В простынно-матричной тиши, Им нужно вдоволь насладить приап, Мешающий телодвиженьям. Они в зеркальном отраженье видят Именно то, чего желают видеть. За зеркалом для них - всего лишь шкаф. И в королевство зазеркалья им путь Закрыт навечно. Хотя, конечно, Не в этом зеркале их истинная суть. Они считают себя доками в искусствах. Но, о каких, позвольте, высочайших чувствах Распространяться можно, когда вовсю грешат, И лгут безбожно. Готовы выплеснуть ушат, Помоев на любое проявленье откровенья, Без ложного стыда, труда и совести зазренья. Они – аристократы, с виду. Но ковырни такую гниду, И враз, откроется нутро попсового сюрреалиста, Похабника, альфонса, антиморалиста. Не думаю, что сам я - свят.

Снова нарывы, На ягодицах. Пишется дивно, Но не сидится. Хочется выпью, Волком стонать. Может быть выпью. В черных тонах, Кажутся стены. Колют колено Жуткие боли. Время нетленно. Сало без соли, Мясо без лука - Страшная мука. Водка, закуска, Скрытые чувства. Нет откровений. Я ведь, - не гений. Что же мне надо? Сердцу усладой - Звук песнопений. Снова в колене, Боль грызуном. Мысли вверх дном. Или забыться Водкой и сном? Надо ли злиться? Поезд ушел. Салу б солиться. Вот ведь где соль...

Спокойна, коль не ведает угрозы. Защитой яд для полевой гюрзы. Она сегодня почивает в бозе, Не веря в приближение грозы. Грозой для змей всегда бывают люди. От них воняет табаком и смертью. Они - убийцы ядовитых судеб. И для гюрзы все змееловы - черти. Как избежать прямого столкновенья? Ретироваться, мимо проползти. Но, путь закрыт. Отброшены сомненья. На этот раз должно ей повезти. Попробовать свой шанс последний, Использовать, и позой устрашить. Но, он - не трус. И взгляд надменный. Пора в прыжок! И… в ногу укусить. Борьба двух зол немыслимого ряда. Святая схватка не на жизнь, а насмерть. Два зуба - в цель, и капелькою яда, Врага убить, не умерев напрасно...

До смерти восхищаться буду, Принцессой и Медведем, чудом Обыкновенным донельзя. И очень необыкновенным. И настроеньем переменным, Волшебник будет изменять, Сюжет по властному веленью. И убежит без промедленья, Зверь в человеческом лице. Король в обсмеянном венце, Вновь будет рад исполнить гадость. Неописуемую радость, Нам сказки принесет конец. Медведь, Принцесса и Венец. Всегда я буду восхищаться, Обыкновенный чудом Шварца!

Пророков нет в своей стране. Но, за того поэта славно мне, Который пишет от души, Под шум и гам, в тиши. Стихи не очень хороши. Размеры пляшут краковяк, Строка длинна, как тот червяк. Не знает правила чудак, Законов истинных стихов. Что тут поделать? Он таков. Судить его? Или простить? Его и критик матом крыть, Без совести зазренья может. Она его и не загложет. Начнет ему мораль читать: Мол, что ж ты, Вася - твою мать, Никак не вырастешь из детства. Смотри вот люди по соседству, Анапест, ямб и амфибрахий, Освоили давным-давно. А ты сопливое дерьмо, Ненужное никому на хрен, Тут "на гора" все выдаешь. Нехорошо, ядрена вошь. Поэт поникнет на минутку, Своей повинной головой. Переведет тот диспут в шутку. И скажет: Да! Я весь такой. Ругайте так меня и сяк. Я, все ж стихи писать мастак!

Предательские чувства, Потери, скуки, мрака, отчужденья, Внезапно прекратились, Последствий явных не оставив, На тонкой оболочке Случайностью испуганной души. И долгожданному смиренью и согласью, Приятно вновь занять Положенное место. И вновь во мне все тянется к искусству, К стихосложенью, музыке и пенью, О! Ангельская милость, Стремления направив, К той изначально верной точке, Всевышним позволеньем разреши, Благословившись каждой ипостасью, Непринужденно мять, Поэзиею дышащее тесто.

унижен тучами потоками брани терпение мучает клониться не стану надеюсь на лучшее мои барабаны пока еще целы расшиты карманы тесьмою белой главное дело прожить без обмана