На даль протянутой руки Уйди, любимый мой, не боле. На берегу седой реки, - Лён, рожь и маковое поле. Как хорошо, что далеко Руке не нужно простираться. Ты знаешь, как мне нелегко С тобой надолго расставаться. На берегу своей реки Мы посидим ещё немного. Ржаное поле. Васильки. Лён. Маки. Дальняя дорога. Последний раз коснусь щеки, Твоё лицо окину взглядом. Иди… Но оставайся рядом На расстоянии руки…

Небо звучит колоколами. Утро сулит мир и покой. Юной зари алое пламя Пало на луг с тихой рекой. До немоты заворожённый Цветом небес, утра красой, Ниву туман взял себе в жёны, Нежно умыв чистой росой…

Гербарий из роз незаметно увядших В альбомчике бархатном ты сохрани. Добавь лепестков тех гадальных ромашек, Что тешили сердце в печальные дни. Пролейся рубином вина на сухие Остатки былой неземной красоты. Прочти заклинанья горящей стихии, Стихи посвяти увяданью мечты. И вновь оживёт ощущение лета В душе охлаждённой морозной зимой. Послышится музыка, строчки из Фета, И лучшие чувства вернутся домой...

Неотвратимо готовишь себя к неизбежности Встречи с талантливой осенью - рьяной художницей. Перебирая осенние вещи с небрежностью, Строишь, у зеркала стоя, прикольные рожицы. Скоро настанет пора перемен жёлтолистая, Запах прохлады ворвётся в ночное дыхание, Росы рассветные лягут в лугах аметистами. …Рябь по реке. Ветерок. Камышей колыхание... Осень узнает тебя - беспокоиться нечего. Не суетись и усни до утра сном младенческим. И написать постарайся ко дню первой встречи с ней Пару приветных стихов с озорными словечками...

День. Дорога у реки. За дорогой – поле. В поле вольном – васильки - Русское раздолье. Жаворонок пролетел. И вернулся снова. Песнь весёлую запел, В поле васильковом. Лето. Колосится рожь. Кони у реки. В воздухе - густая дрожь. В поле – васильки.

Осень вновь – не за горами. Топает к исходу август. И фруктовыми пирами Скрыть не выйдет эту правду. Не замылить бабьим летом Очи дворовых песочниц. Быстро спета песня лета. Бабье лето краткосрочно, Власть возвратная непрочна. Ливни ласку солнца сменят. И поставят на колени Красно-жёлтый маскарад - Ветер, холод, листопад… Снова опадут каштаны С громким стуком по земле. И деревья-ветераны Затаят опять в стволе Страх перед зимою лютой, И смертельною угрозой. Листья ныне - не валюта. Лето кончилось, увы. Откупиться от морозов - Тщетно золотом листвы…

Путник одинокий средь стихии злой. Снег лежит глубокий, степь покрыта мглой. Темень, холод, вьюга - видимости - ноль. Ходит он по кругу. Сердце режет боль. Словно подкосило. Он не чует ног. Вьюгой обессилен, до костей продрог. Нет пути до дому. Замерзает он. Холод, боль, истома, призывают сон. Видится - как в детстве санками возил Хворост из лесочка по речному льду. И, как по колено утопая в ил, Карасей ловил он удочкой в пруду. Весело купалось с хлопцами в реке. Очень сладко спалось в бане на полке. Осень. Похоронку получила мать, Сына обнимая, стала причитать. Следом начал сниться вовсе всякий вздор - Будто бы он мчится в тёмный коридор. Свет в конце тоннеля - тусклое пятно. Видно еле-еле. Вдалеке оно. Жизнь, как киноплёнка, прокрутилась вмиг. Вот он был ребёнком. Вот, уже - старик. Жил не хуже многих. По законам жил. Жертвовал убогим, выпивал, грешил. С детства был приучен старших уважать. В поле от работы не привык бежать.

Не хочется стоять на раздорожье - Себя себе мечтаю я вернуть. Пойду искать, что мне всего дороже. Пора немедля отправляться в путь. В поля, обременённые хлебами, В края, обетованные давно. В болота, топи с кочками-буграми, В пещерно-сталактитовое дно. Когда среди бетона городского Мой выпал оберег из крепких рук? Упала в бездну верная подкова, Не слышен был ее паденья звук. Найду, найду, во что бы то ни стало, Потерянный однажды талисман. Жаль, времени осталось очень мало, И видеть плохо стал через туман. Вернусь домой из долгого похода Усталый, но себя обретший вновь. Холодную открою в кране воду, И смою с ног избитых пыль и кровь…

Оторванный шеврон военного мундира, Не стреляный патрон расстрелянного тира. Вино «Пино-нуар» и пенистое пиво - Виною будуар наложницы красивой. Бесхитростный «ля-мур» с чулочною мурою, И мраморный Амур с предательcкой стрелою, И пара левых львов у изголовья ложа - Продажная любовь с наколками на коже. Ненужные слова, натужное дыханье. Кружится голова, кружится мирозданье. Безудержный накал безумной пьяной страсти. Наполненный бокал вином червонной масти. Клонился на ветру пирамидальный тополь. И будет сдан к утру Советам Севастополь. Холодный труп в углу. Висок. Сквозная рана. И гильза на полу из штатного нагана…

В длиннополом пальто из довольно приличного драпа, Седовласый старик шерудит палкой в мусорном баком. Под ногами дворняжка юлит, припадая на лапу, На хозяина смотрит, с надеждой на ужин собака. Звон стеклянных бутылок в затасканной кожаной сумке, Со щенячьих времён веселит и вселяет надежду. Длинный день завершается скоро. И вкусную булку Кинет на пол старик, оставляя в прихожей одежду. Он опять будет пить, сильно морщась, какую-то воду. Нюхать корочку хлеба и долго смотреть на собаку. И, не тронув еду, побредёт к небольшому комоду. И достанет альбом, над которым начнёт тихо плакать. Ливень льёт за окном неуёмный, стуча по асфальту. Снова двое уснут по привычке на старом диване. Ветер будет стонать в щелях окон простуженным альтом. Ночь дождливую сменит рассвет, новый день нежеланный...

За молитвою вслед отворился железный засов. Дверь открылась в знакомый до боли, восторженный мир. С гор текли ручейки, разбиваясь на сто голосов, Голоса наполняли собою прозрачный эфир. На гранитной плите там покоились чаши весов, Фолиант, безнадёжно зачитанный кем-то до дыр, И струился песок золотой из песочных часов, Рядом старец стоял с бородою, одетый в подир... Он стоял неподвижно, глаза устремив в небеса, Опираясь на посох, и что-то неслышно шепча. Вдалеке за холмом синевою темнели леса, Рядом юная лань наклонилась над влагой ручья… Шаг боялся ступить я в проём отворённой двери, Опасаясь нарушить божественный этот покой. Но минуту спустя я чудесную дверь притворил, Только мне показалось, что старец махнул мне рукой… Это было не явью - случайно запомненным сном, Непонятным и светлым, как небо, как песнь соловьёв. Звонко пела душа предрассветной заре за окном, Повторяя мотивы приснившихся в сказке ручьёв…

Кто-то играет на виолончели, Но беспрестанно фальшивя все «ре». Мерно скрипят пожилые качели. В старом, обветренном, тихом дворе. Август. Воскресная ждёт беззаботность. Солнце висит над усталостью крыш. Можно забыть, хоть на день, о работе. Полдень. Двенадцать. Ты всё ещё спишь. Запах духов, полированный столик, Утренний кофе, к полудню остывший. «Нет, я не сплю. Ой! А времени сколько?» - Отклик на голос, тебя разбудивший. Я умолкаю. Оставлю в покое, Сон твой. Присяду тут с краю постели. Нарисовал бы портретик с любовью «Спящая ты», жалко - нету пастели. Запоминаю лицо на подушке: Правильный милый, чуть вздёрнутый нос, Хвалятся гордо серёжками ушки, Глядя заманчиво из-под волос. Кожа лица цвета сливочной пенки, Сонный румянец на бархате щёк. Мягко коснулся губами коленки, Нежно настолько, насколько я мог. Сон твой, по-прежнему, был безмятежен. Мерно стучали стенные часы Мой поцелуй. Он был трепетно-нежен, Были недаром побриты усы.

Великим русским цирковым клоунам Михаилу Шуйдину и Юрию Никулину посвящается Стал серым цвет опилок на арене. Потушен свет. Затихло закулисье. Пиджак, штаны с заплаткой на колене, И жёлтый шарф на вешалке повисли. Закончилась комедия… Финита. Два клоуна не выйдут на репризу, Пластинка с модным танго «Рио Рита» Не зазвучит из клоунской вализы. Талантливо, потешно-неумело, Под смех трибун бревно вдвоём носили. Тот, что повыше, на экране пел он, Как зайцы ночью трын-траву косили. Тот, что пониже, - клоун был от бога, Обычный, скромный, комедийный гений. Годами вместе мерили дорогу: Гримёрная – кулисы и арена. Как жаль, что так дрожать уже не будет От смеха цирк, что на Цветном бульваре. Напомнят только кинокадры людям О клоунах и их бесценном даре. Потушен свет. Безмолвно закулисье. И цирк объят магическою тайной. Два клоуна живут в небесной выси, Но вот смешить оттуда нас не станут.

Заворожила музыка ноктюрна, И звёздно-лунный за окном пейзаж... Стол, чёрствый хлеб и банка конфитюра, И тусклый свет сквозь треснутый витраж. О чём поют зафорточные птицы? О чём молчит ночная тишина? Бутон жасмина пахнет из петлицы, И куст акаций пряно из окна. Гитара бредит грустным перебором. Персидский кот, клубком, свернувшись, спит. Седой рассвет грядёт довольно скоро, А чайник все никак не закипит...

Ожидая меня, в тихом кресле уснёшь у камина, Угольки потемнеют, храня отголоски тепла. Я колени прикрою твои меховым палантином, И огонь разожгу. От былого в камине - зола. В полутьме ты похожа на фею в излюбленной сказке - Чуть заметный румянец и ямки на нежных щеках. Завывающий ветер, сгущающий осени краски, Широко распахнёт не закрытую дверь впопыхах. Я закрою её, и плотнее гардинами - окна. Ты проснёшься, протянешь с невинной улыбкой ладонь. Под знакомый мотив утомлённого ветра, дремотный, Снова сладко уснёшь, в полыхающий глядя огонь…

Три порожние бутылки Новосветовского брюта. Симфонически в затылке – Гул похмельного дебюта. Под влиянием "шампани" Вдруг причудится такое: Буря бурная в стакане - Оле в шторм попал, Лукойе. Удивительные глазки- Угольки со дна стакана. Упоительные сказки Говорящего дивана. Парусиновые туфли, На шнурках из крепдешина. Настоящая - на кухне, Нестиральная машина. Оголённые девицы, В непристойно-смачных позах. Нерасшитые петлицы. Нераспущенные розы. Утоли мои печали, Время, с аксиомой - "лечит". Трудно только лишь в начале, Дальше - множишь чёт на нечет. Опрометчивые мысли. Неисполненные грёзы. Шторм в стакане. Даты-числа - Дни, написанные прозой...

«Не лесные ручьи, Не пичуги в ветвях, Это голос звучит Поколения Нах….» Саша Коврижных Разнесло в прах и пух. Веру в Бога и Дух, И посеяло страх Поколение "АХ". В Бугульме и Сумах Люд от голода дох. Будет память в веках, О том времени "ОХ". В "соловках" и "крестах" Вшей кормили и блох. Только совесть чиста Поколения "ОХ". Поднималась страна. Был забыт общий грех. Жадный молох "Война" - Время с именем "ЭХ". И победа одна, Как в той песне, на всех. И встречала страна Победителей тех. Кукуруза в полях, Обновления дух. Разрешили "ля-ля" Поколению "УХ". Но и этот этап, Был, по-своему, плох. Вновь засунули кляп Поколению "ПОХ". Драп, бабло и фарца Бубль-гумка в зубах - Это - морда лица Поколения "НАХ". Перестройка - жара. Деньги - доллар кило. Наступила пора Поколения "ЛОХ". Не ласкают вам слух: «лох», «пох», «нах», «ах» и «ух». Это было вчера. Подождём до утра…

Принимаю покорно судьбы апперкот, Понимая бессмысленность прений. Скоро гонг, скажут: «Брейк!» Передышка грядёт - Устоять, не упасть на колени. Пробивает глухую защиту партнёр – Визави по финальному бою. Он сегодня безжалостен, груб и хитёр. Мне с издёвкой: «Поспорь-ка с судьбою!» От ударов скрываясь, порхал «мотыльком», Уклонялся, спасался «нырками». По перчаткам он бил, словно в гвоздь молотком, Если я закрывался руками. Я пытался в атаку пойти, напролом, Только ватными сделались ноги. С «боковым» у меня получился «облом» Встречный «джэб» - состояние «грогги». Аргументы мои он разбил в пух и прах. Подготовлен он лучше, не спорю. Крови вкус на губах и предательский страх. Ничего, раунд кончится вскоре. Вот и гонг, наконец. Жест судьи: «По углам!» Как спасенье тайм-аут мне, право. Гул царит в голове и полнейший бедлам От удара по челюсти справа. Снова гонг. Вновь на ринг.

С.К. Утешений от самозаблудших не жди, Им, как правило, не до того. Стуку мерному жить камертоном в груди, Не пытайся понять для чего. Не надейся на льстивость хороших вестей. И к плохим относись свысока. Принимая радушно незваных гостей, Воздавай, - не отсохнет рука. Тем, которых не чтут за одежду в пыли, Тем, которых ласкает успех. Затеряться легко, как монета в пыли, И остынуть, как угли - не грех. Только, кто за тебя восхитится заре, И познает твой путь во Христе? Оставайся собой, и не бойся стареть, Дожидаясь правдивых вестей…

Под покрывалом вылинявшей ночи, Совсем одна, без свиты и шута. Принцесса Утра сочиняет строчки, Где в каждом слове утра красота. Мы не узнаем, где свершилось это. Мадрид? Париж? Туманный Альбион? Пришла любовь, нечаянно, с рассветом, В пустой души помпезный бастион. Она пришла, открыто, без опаски, Так, словно бы в давно знакомый дом. И расписала стены яркой краской, И любовалась творческим трудом. Рассветный луч неповторимой ласки Светить в окно был несказанно рад. Со всех концов съезжались в Утро маски На озорной, веселый маскарад. Под звуки искрометной тарантеллы, Фонтаны брызг шампанского вина, Встречай гостей, принцесса в платье белом, Ведь ты не можешь долго быть одна...