Трудно описать состояние души ребенка: пишущий человек наверняка вышел из этого возраста, и его память вряд ли сохранила те малейшие и тонкие нюансы, которые составляли прежде ось его ощущений; некий позвоночник, состоящий из множества суставчиков. При потере одного из них визуально ничего не измениться, но внутреннее содержание этой огромной вселенной потускнеет и станет обыденным. Наверное, потому никогда не исчезнет из мира проблема отцов и детей. Из эпохи в эпоху, их века в век, из поколения в поколение взрослые и дети не могут понять друг друга. Первые говорят: «Слушайте нас – мы были там, где сейчас вы, мы знаем как лучше, мы хотим вам только счастья, слушайте нас и мы поможем вам избежать ошибок, которые совершили не слушая собственных родителей!».

*** Не спрашивай. Не помни. Не забудь. Пафнутьев Тихон Забудь плохое, вспомни все, спроси Как мне живется без твоих явлений, Как душит небосвода злая синь, И сердце давит память откровений? Забудь плохое. Вспомни: как тогда Река втекла в иссушенные жилы, Как страсти золотая чехарда Одно дыханье на двоих дарила. Опомнись, оглянись: ну кто вокруг - Лишь паутин неоновых могилы. И чувства, народившись, сразу мрут, И сердце бьется кое-как - вполсилы. А впрочем, может прав ты лучше так: Что вдох, что выдох - равнозначна суть; И так уютен беспробудный мрак – Не спрашивай, не помни, все забудь.

*** Не срослось, не прижилось, не спелось У нас под пересмешницей луной. И вишни пьяной налитая спелость Исклевана до косточки не мной. Не нажито, не прожито, не сбито Ни дома, ни гнезда, ни шалаша. И распустила в увольненье свиту, Вчера еще владычица - душа. Разграблена, измучена, распята Бессильная, истерзанная плоть… В ладони – гвозди ржавые, как плата За то, что песни шепчет мне Г-сподь.

Не глядя на статус чина Я руки тяну, как ветки, Колени клоню и в страхе Жизнь за грудки трясу: Если уж ты приручила, То за меня в ответе, Так протяни же сахар, Как старому верному псу. Много плетей-то что так, Пряники не в фаворе? Или от глаз счастливых Зависть бросает в дрожь Видишь, как шерсть истерта От поводка на горле И твой «Апорт!» шутливый, Дольше, чем прежде ждешь. Я принесу. Чего там? Клык на мертвО возится В брошенный посох горький, На берегу рапы. Только зачем охота С клячей такой возиться? Сколько их быстроногих Лижут твои стопы Мыслей собачьих стайка В небе снежинкой тает И превращает в лужи Слезный собачий вой - Я не предам, хозяйка Ты то ведь это знаешь Верной и честной службой Мне положи покой. 02.07

Я знаю, ты не изменял, Но заблудился в темной дали. Скажи мне: кто ты без меня? – Трава, что истоптали. Остановилась кровь в висках И сердце бьется глуше, глуше, И ветер у прибрежных скал До задыханья - душен. Прошиты звездные шелка Покоем, без эмоций. Щенком скулит твоя тоска И лапкою скребется. Налей бедняге молока Былых воспоминаний И, может, замолчит пока На время покояний. Но вот опять щенок визжит - Смелее и смелее… Ну кто ты без меня, скажи?! Зола В камине Тлеет… 30. 12.06

*** «Мне нравится, что вы больны не мной»… Ах, как, Марина, были Вы неправы: Навеки заболеть нам суждено Великою сладчайшею отравой, Когда глаза коснутся нимба строк, То Ваших слез не иссушить поныне – Не прерывая Вами рваный слог, Они текут, светлейшая Марина. А вот: «Свеча горела на столе», Но я опять взбунтуюсь, уж простите, Борис, Вы ошибаетесь – во зле И стуже одинокая обитель Для душ мятущихся, озарена Тем высшим светом подчинившей власти, И словно желтоокая луна, Она горит и вовсе не погаснет. И вот опять я спорить собралась: «Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи…» О, сколько тысяч раз Молила у небесного собора Послать мне тот искрящийся песок Из-под копыт Пегаса-поднебеса… И в венах бьется звездной пыли слог - О, донна Анна, Ваших песен месса. Еще раз слышу горькие слова: «Я должен жить, хотя я дважды умер»… О, светлый Осип, строчки волшебства Горчайших Ваших строк не смолкли в шуме Междоусобной злобной суеты, Хоть плоть истлела под созвездьем млечным, Но до си

Вы, моя дорогая, мечтали Влюбиться в поэта? Это можно понять. Но, простите нескромность - зачем? (Татьяна Осетрова) Все случилось как сон, Вы влюбились в него по наитью Но проснулись зимой у подножье блестящих вершин. Ах, Сударыня, знаю опять Вы ночами грустите И прокуренный сумрак простуженным горлом першит Музой быть не хотите, и к черту веночье сонетов. Только память свою лишь одной подчиняя строфе, Я прошу Вас, сударыня, вновь полюбите поэта, Невнимательным, грубым, небритым, порой под шафе Но, поверьте – до дальних миров – одиноким, Как ребенок обидчивым, трепетным, словно цветок. Я прошу Вас, сударыня жертвуйте, жертвуйте многим, Ради в вечность написанных, звездных божественных строк. Их прочтут обязательно, нервом касаясь бессонным В них услышится сила, что держит планетную ось И поверьте, сударыня, Вам позавидуют сотни Те, которым поэта при жизни любить не пришлось. Пусть они не узнают, как Ваши глаза опухали, Как из петли невзгод Вы тащили поэта не раз, Как он резал з

В небе звезды расставили стражу, Выпьет ночь свой тягучий ром. Пройден день, как многоэтажный С неисправленным лифтом, дом. Двое в комнате. НедонессЁной Ночи тишь, давит плечи, грудь. Только надобность быть спасенной Начинает свою игру. - Как прошли во дворе дебаты? - Поболтали и по домам. - Ты еду в холодильник спрятал? - Не волнуйся. Давно все там. - Вкусно было? -Спасибо, вкусно. Сигарета у губ чадит. - Я устал. Выключаю люстру. - Нет, прошу тебя, подожди Мы же были близки когда-то А теперь, что такое мы есть?! -Я зарплату принес. - Зарплату? Но причем же зарплата здесь?! Я совсем о другом, пойми же – Перестали друг друга греть. Мне квартира соседки ближе, Чем родная холодная клеть. Вижу в зеркале седину я, Подбородок, как старый долг, Ты как раньше уже не ревнуешь И болячек – на целый полк. - Ты меня упрекаешь этим? Что ты, милый, наоборот: За тебя я одна на свете Кинусь в пламень и сумрак вод! - Ах, оставь!

*** Яркая звездочка мир украшала, А на земле, в полуночном смятенье, В стареньком доме сырого подвала Томными вздохами спорили тени: «Ах, до чего я стройна и изящна: Горлышко лебедя, бёдра гитары, Гордая стать госпожи настоящей». Тень от бутылки несла перегаром. «Тоже, подумаешь, леди Налей-ка! Свет заслоню и от нашей девчонки Только останется тонкая шейка, - Хмельно скрипела ей Тень от бочонка, - Я же кругла, я больша и красива, Площади много собой занимаю. Что до худышек мне всяких спесивых, Чем ты гордишься, я не понимаю?» Эй, мелюзга, хватит спорить напрасно. Что вы - в сравненье со мною, подружки? Здесь все пространство мое, это – ясно» Кислым разила им Тень от кадушки. А в паутине, мерцая устало, Старая лампочка молча висела, Споры услышала – расхохоталась, Раздребезжалась и… Перегорела.

Пылкой молитвою милости просим мы. Кто нам ответит в сомнении едком? Правы обычно вороны по осени. Белое небо проколото веткой. Ветер в фаворе – пронзающий, северный, Дрожью стаккато дожди разрыдались. Осень ведет к эшафоту - намеренно Через грехи, в неоплатные дали. Опустошенье – разграбленный город. Где в тех развалинах прячется истина? Правы обычно по осени вороны. Плеши асфальта забрызганы листьями.

*** Опять не сплю, опять не сплю… не сплю. И сон с протянутой рукою – нищий. И мысли сверлят голову мою, И ветер сквозняком там лихо свищет. Опять не сплю. Проносятся года Затертой кинолентой черно-белой. И на небе остывшая звезда, Как бездыханное больное тело. Не выдержав, глотаю порошок И прерываю длительность сеанса, И потечет по венам: «Хорошо…» Обогатится сон забвеньем транса. Получит взятку горькую Морфей, Ворота вожделенные откроет, И в голубом наряде лунных фей Взлетит душа над миром войн и строек. И поплывет, оставив на столе Уставшей лампы полумрачье совье, Открытой книгу и очки в чехле, И полстакана боли в изголовье,

. Горький, горячий кофе не согревал, а, казалось, придавал горечи душе истерзанной безысходностью. Она ничего не думала, ничего не чувствовала, она перестала существовать, повинуясь лишь инерции некогда бурлившей в ней жизни. Пила кофе, без былых ощущений глотая вязкую, ароматную смесь и не замечала текущих по щекам слез. Лишь иногда очередной прилив отчаяния топил душу. Она начинала захлебываться, судорожно ища промокший насквозь носовой платок и, уткнувшись в него, который раз отдавалась во власть сотрясавших ее тело рыданий. Только тогда в ней просыпалось нечто, похожее на движение эмоций. Поток мыслей, нескончаемых вопросов встряхивал сомнамбулическое состояние. Это не приносило облегчение, но пустота, оставшаяся после выплеска была больше и холоднее, и в этом пространстве почти не было шансов для оживления памяти и возврата в жизнь. Аэропорт, словно, улей гудел вне ее сознания.

Из щедрого, заоблачного устья Упали струи, ночи посреди. Не думала, что с вами подружусь я О, вы – благословенные дожди. Не думала, что буду ждать когда-то Ветров осенних, Что милей цикад Мне станут грома дивные раскаты, Как леденцовый, мутноглазый град. Не думала, что будет мне теплее Под завыванье ветра за окном, Что в парке обнаженная аллея Моей души согреет стылый дом. Что я, любившая весны веселье, Найду покой в осенних маетах, Что мне они подарят воскресенье… Не думала, что это будет так. 10.06.

Эх, право, что за штука эта жизнь? То пустит под откос, то в небо взмоет, То, чтоб покончить с ней, Считаю этажи, То, чтоб продлить ее Молюсь на аналое. И стоя на обрывистом краю, На небе угляжу надежды стаю… Люблю тебя, противная, люблю И каждый раз в себя влюбить пытаюсь. Накрашу глазки, губы подведу Порою обернутся в след мужчины, А я прошу строптивую судьбу: «Ну, оглянись, поверь, что есть причины Простить меня и жаловать порой. Побудь со мной на жестком изголовье, Я выдержу удар, и даже бой За миг благословенного безболья» Я слабая, хоть кажется другим, Что сил во мне от края и до края Прости в подглазье черные круги Что эшафотом путь твой называю. Но все равно – люблю, хоть ты блажишь, И даришь мне удушье, как объятье. Эх, право, что за штука эта – жизнь? Не знаю, да и надо ли понять мне? 09.06

*** Хрупкой надежды разграблен собор, Нежности порван и вытерт плед. Господа Б-га я славлю за боль, Что еще можно вытерпеть.. Все, что по воле Его - приму И, не сгибаясь под тяжестью Что моему не подвластно уму В сердце моем окажется. Жизни неброской отыграна роль. Аплодисменты? - Нелепица Лишь бы в грядущем запомнилась боль, Что в этой жизни терпится.

*** В отдалении зала, Одинокою ночью, (только штор величавых Немое движение) Там, в бокале, лежала Недопитая строчка И будила воображение. И шлейф сыгранных вальсов, И смущения алость Разливали по венам Обжигающий сок… И холодные пальцы, К хрусталю Прикасаясь, Все губили губами Пурпуровый слог. Опускались ресницы Словно занавес сцены, Как эпиграф к взошедшей, Равнодушной луне. Потускневшие лица И остывшие вены. То и было блаженства Что в бокале - на дне.

Вынута из тела вон, Крыльями шурша, Бродит обомжелая, Бедная душа. Памятью обвитая, В небеса кричит И, с луной немытою, Ссорится в ночи: «Над домами-тульями Для чего взошла, И зачем, грязнуля ты, О любви лгала?!» Звезды в небе ищем мы Даже если мгла – Менистрелю нищему Злато отдала, Отдала буржуево Царство – до гроша… И теперь бомжует вот Бедная душа. :angelsmiley:

*** Летит наш сиреневый шарик В холодной космической мгле. И ветер, нахально, обшарил Все выпуклости на земле, Все выемки, впадинки, горы, И ветер лишь знает о том, Что все несусветное горе Пришло с человеческим злом И рок наш бездушьем пропитан И, кажется, вечность – в руках, Но жизнь не дорога - тропинка – Узка, непряма, коротка. Отвергнуты долы и плесы Эпохой нейтронных вершин, И пылкий восторг поэтессы Кого-то, наверно, смешит. Но как, в потрясении стресса, Найти свою нежность и мысль? И разве кому-то известно Как падают рифмы на лист? Засветится лунный фонарик В небесном далеком окне Летит наш сиреневый шарик, Вздыхая стихами во сне. 08.06 :angelsmiley: