КОНЧАЙ! Третий послевоенный год. Страна всё ещё воевала: добивала недобитков на Украине и в Прибалтике, убирала разбитую технику, разоружала минные поля и обывателей, которые были тоже вооружены до зубов, Причём, все – от мала и до велика. Армия демобилизовывалась. Менялась её структура. Страна готовилась ещё к одной войне, к войне с разрухой. А на войне, как на войне: не жалеть! Вот и уничтожались военные структуры, в том числе и медицинские. И вокзалы, пристани, поезда, базары заполнялись калеками: слепыми, безрукими, безногими, никому не нужными, от безысходности пьяными агрессивными. Не долечены калечные, не похоронены мёртвые, а двигаться надо было вперёд, и не оглядываясь. Вот в это время у нас в 8а появился новый учитель истории Дмитрий Иванович. В форме военной, но без погон. Бледный и тощий, (как потом оказалось, не совсем долеченный), но симпатичный и весёлый. Нам он понравился: ещё бы, три ордена на груди, нашивки за ранение. И с присказочкой: «Петров, кончай трепаться!», «Кончай придумывать сказочки!», «Семин, кончай приходить в школу, не выучив уроки!» Впрочем, он сам себе и придумал кликуху. Так бы и шло своим чередом, пока не случилось непредвиденное. Дмитрий Иванович, как-то заставил что-то «кончать» тихую и невидную девчонку Веру. А у нас, на её беду, были два оболтуса и второгодника, которые, в отличие от нас, знали и вторую ипостась этого слова. Ну, и всё, вроде было по уму, и Вера не очень злилась, когда оболтусы её донимали вопросами: «Вер, а ты уже кончила?», пока ей кто-то не объяснил суть вопроса. А мы в этих вопросах вовсе не были такими информированными, как нынешние, которые чётко знают с самых пелёнок, какой аист их принёс маме, и каким образом. На девчонку это так подействовало, что она отказалась ходить в школу. Отца у неё не было. К директору пришла мать с жалобой на Дмитрия Ивановича, и тому пришлось разбираться с нами. Мы тоже с лёгкой руки оболтосов поддразнивали Верку. Дмитрий Иванович на нас не кричал и не ругался. Он сказал, что мы сообща девчонку чуть не загнали в петлю. Сказал, что отец погиб, что у неё есть ещё младшие брат и сестрёнка, и, что они на её плечах, так как мать работает на двух работах, чтобы их как-то прокормить. Мы были глупыми, но мы не были подлыми и всё поняли правильно, Дмитрий Иванович, отпустив класс, попросил остаться оболтусов. Нам было очень интересно, что он им скажет, но он дверь плотно прикрыл. Минуты через две, те вышли улыбаясь. Что он им сказал, нам они не сказали. Правда, после того случая, когда Вера вновь появилась в классе, такого мы уже не допускали, старались помочь, чем кто мог. Один из оболтусов, спустя некоторое время, признался: «Он сказал, что если мы не прекратим, то он нас собственноручно отп…дит!» История эта имеет продолжение. Батю моего, как руководителя, ценили, несмотря на семилетнее образование. Я им стал гордиться, когда стал постарше. Все, руководимые им предприятия, самые запущенные, через год-два выходили в передовые. И потому, когда Хрущёв кинул клич: «Укрепим колхозы новыми кадрами!», мой батя первым загремел туда «под фанфары». В общем, приехав в очередной отпуск, я отца с матерью дома не нашёл: они уже жили в колхозе. Дед с бабкой туда не поехали – им ни к чему. Погостив у деда с бабкой, я двинул к родителям в колхоз. Транспорта общественного в те поры там ещё не существовало: каждый добирался, как мог. Да, это, по счёту большому, было не так уж и сложно: шла уборочная страда и автотранспорт день и ночь сновал по дорогам. Транспортировка заключалась в том, что ты идёшь на зернохранилище, (в народе – элеватор), ищешь там автомобиль, который возит оттуда, куда тебе надо, зерно, и едешь себе бесплатно, куда надо. В те времена за подвоз никто денег не брал. Более того, когда ты двигаешь по дороге, то попутная машина, легковая, или грузовая, считала своим долгом остановиться и спросить: «Куда идёшь?» И если по пути, или небольшой крючок, то тебя обязательно довезут, не взяв ни копейки. Сейчас, думаю, что этому никто не поверит, да и самому не верится! Вот я и отправился на этот «автовокзал», быстро нашёл попутную, притом интересную: обычно грузовики от элеватора идут пустыми, а здесь гружённый. А мне без разницы, лишь бы в моём направлении. Грузовик был гружённым не только зерном, но и попутчицей. Когда я влез в грузовик, она мельком взглянула на меня и равнодушно отвернулась. А мне показалось, что я её где-то видел. Едем каждый по себе. Но вдруг в голову стукнуло: да это же Верка! А как похорошела! Была заморыш, а тут,,, И я потихоньку, не поворачивая в её сторону головы, спрашиваю «Верка, а ты кончила?» Верка повернулась ко мне, глаза на лоб: «Женька, ты?» Потом засмеялась: «Такого увидишь, так кончишь!» А я моряк во всей красе, молодой, здоровый. Смеюсь: «Вешаться больше не будешь?» Смеётся тоже: «Какая дура была!» Ехала она в «свою» деревню. У нас почти все ребята ушли в военные, а девчонки были все разосланы по колхозам учителями младших классов. В те времена в колхозах было неблагополучно с кадрами в школах, и, решая этот вопрос, в горкоме партии пришли к выводу, что выпускники наши вполне могут справиться с этой задачей. Подготовка у нас была крепкой: к примеру, поступая в политехнический после восьмилетнего перерыва, я никаких затруднений с экзаменами не имел. Подготовка была всего двухнедельной, и я всё сдал на 4 и 5. Все девчонки, кто работал, были заочницами пединститутов. Вот Верка и ехала в свою школу. Спросил: «Замужем?» Засмеялась и ответила: «Не знаю! Наверное, нет. В колхозе выйти замуж, просто, незакого. А на сессии познакомилась с мужичком. Старше, но ничего. Немного подружили. До первой ночи, а потом исчез: на экзамены не приезжает, на письма не отвечает. Бог с ним. Надо будет – найдёт!» И моя зазноба в таком же положении в другом колхозе, но я теряться не собирался. После стариков двинул к ней. А это уже другая история.