Если это не поэзия, так что же? Почему, когда пишу – мороз по коже? Почему душа сама на бумагу просится? Почему мне не писать не удаётся? Почему мысли штормовой волной вздымаются? Почему все чувства до лезвия бритвы обостряются? Почему сердце моё куланом в степи скачет? Почему мои строки стихотворные и смеются и плачут? Почему я и сам то смеюсь ,то плачу, Будто для поэзии что-то значу, Будто тоже я– поэт настоящий, А не просто графоман немудрящий? Откуда же тогда нимб над головою? Откуда ж тогда крылья за спиною? И почему взлетаю Ангелом я, грешный, Над равнодушной грешною толпою? Ну, скажем, я про Ангела чуть-чуть загнул! До ангела, конечно, я не дотяну! Ну а блаженным и "притрушенным" меня, Признала вся разумная моя родня! Ещё б блаженным не признать! Под старость стал стихи писать! Без срока и без отдыха писать. Такое лишь блаженному-то и подстать! Пишу и ночью я и днём, И за столом, и за рулём, Писал и в лодке на реке, И на салфетке в кабаке, На деревенском сеновале, Писал в походах на привале! Писал, бывало у таёжного костра, Где Манна так игрива и быстра, И где она совместно с Синею горой, Стихами говорят между собой! Там горы грандиозны, а места глухи, Там очень пишутся стихи! Творю стихи не по своей вине: Стихи настойчиво диктует кто-то мне! И если их не записать, Они мне крепко будут досаждать: И спать не будут мне давать, Тоскою мне грудную клетку будут распирать, Волной воспоминаний будут донимать. И миражами прошлых лет маячить будут в вышине. Ну, в общем, очень некомфортно будет мне! А мне, стихи что б не писать, Нормальным попытаться надо стать: Зарю с восторгом не встречать, И бед людских не замечать. Росы серебряной не видеть на траве, И подчиняться трезвой голове! Не собираюсь никого уесть: И хорошо, что трезвые, нормальные на свете есть! А то стихов бы стало некуда девать, Коли бы все их начали писать! И так статистика всевидящая знает, Что на Руси один из десяти стихи кропает! Бывало, у реки, в кедровом вековом лесу Я воспевал Саянских гор красу, Сизый туман над быстрою рекой, Разлапистый столетний кедр над головой, Звезду вечернюю над дальней затуманенной горой, Маралов, что пришли на водопой! Но тут тайменя над порогом быстрый взлёт К рыбалке знак мне подаёт! Две страсти сразу задрались, как петухи: Рыбачить, иль слагать стихи? Я быстро выход нахожу: Удилище в руках держу, Ногой прижал тайменя на траве, А сам стихи записываю …в голове! Их сочиняю на ходу, твержу, И крепко в памяти держу, Что б после, отогревшись у костра, Записывать аллюром в три креста До заполошного утра! Я знаю – распинаюсь зря Перед людьми, кому до лампочки река, роса, заря, Пред теми, солнышку кто утром "здравствуй!" не сказал, "Кто о болотце клюквенном на память узелок не завязал". Пред теми, кто ни разу не сидел в ночи у яркого костра, стихи творя, Пока над горизонтом не покажется заря! Но есть из тысячи один, Уже доживший до седин, Кто немощный, оставив тёплую кровать, Поутру вешнюю зарю встаёт встречать. И кто до чёртиков устав, от жизни нудной и лихой, Блаженный, не торопится на вечный на покой! Он радостью степного ковыля живёт, Живую воду из потаённого ключа лесного пьёт, Сидит у лунки на толстенном льду, Поёживаясь на холодном на ветру. Для них и изливаюсь я стихами тут, Они прочтут их и - поймут!