("Бессмертный гарнизон" продолжение ч. 26) Развалины 35-й Береговой батареи, над чудесным видом Голубой бухты, издавна к себе нас манили. Холодные, мрачные лабиринты, - в тусклом свете маленького фонарика, ледяная капель с потолка, - кажется что в целом мире один ты, но крепко сжимает мою руку, дрожащая, её рука. Здесь, - будто дышишь единым дыханьем, и становились близкими, потом мне людьми, - те, кто выдержал то испытанье (так случилось и на этот раз, в этом глухом подземелье, у нас, с Таней…) После недолгого, в темноте, мытарства, впереди засветился луч надежды, - там выход из подземного угрюмого царства, там, на сорокаградусной жаре, - быстро высохнут, промокшие наши одежды, и мы загорим в этом обилии ультрафиалета (его здесь - хоть отбавляй) на берегах Голубой бухты Фиолента На пустынных скалах дикого берега, где не бывает людей, (только чайки, полновластные тут хозяйки), и появление двоих, - вызвало их истошный крик, испугались они за своих детей. И опять тишина, и не верится мне, что - каких-то, лет сорок назад, - был здесь кромешный ад, и бушевала вовсю, канонада! О войне напоминают, лишь, покоящиеся на дне ржавые баржи и катера, рассыпанные на пятнадцати метровой глубине,12-ти дюймовые (ржи - ржавее) снаряды, не довезенные до 35-й береговой батареи. Над нами чайки кружили-кричали, нестройным, таким, хороводом, а я, - разгонял тоску и печали её, - работая личным экскурсоводом, и - наземные (а особо, - подземные) строения взорванной батареи, - произвели на неё неизгладимые впечатления… В полукилометре отсюда, – белая полоска пляжа Голубой бухты, - там поправляют здоровье люди, мы же своё, - вином и куревом губим, и ещё мы - любим! А это, - поважнее всего другого, будет!... Море устало лижет-ласкает скалы, которые во вчерашнем шторме било и грызло, за долгое южное лето, немилосердное июльское солнце, - всё живое на них, повыжгло… Прохладная мгла манит глубиной, - там, в гротах подводных, холод и тьма, луч солнца сквозь толщу воды в эту даль не проникает, случайно попавший сюда ныряльщик, - от страха ли, - холода ль, - - долго потом, икает… На дне - много лучше чем на суше, почти что - как в сказке: при луне, в темноте ощущенья - не те, а при солнце, – буйные краски, разноцветные рыбы-водоросли- камни-медузы, а где то - вверху, купающиеся в моче-шуме и толчее, - счастливые отдыхающие, с белым пузом… Морские течения тащат в расщелины, холодом обжигают, длинные ветви травы, - за ласты и трубку хватают, рыбам - цветным нахальным - ты интересен, тычутся - в уши, маску и рот, но воздуха - надолго не хватает, пора наверх, да и неприютен и тесен их дом, этот холодный грот… Не прельщает обилие крупных крабов даже, - скорее отсюда – вон! - И – вот! – на - галечном, Голубой Бухты, пляже, - вижу, кто-то руками мне машет, - давно уж волнуется, ждёт… Внизу, под крайним разбитым ДОТом, в прибрежных скалах ветры и штормы долго выдалбливали такие гроты, в них - никогда никого не бывает, лишь только - крабы порой заползают, да мелкие рыбки иногда заплывают, и чайки не залетают, из-за царящих в них, вечной прохлады и темноты… Один из таких, мы и облюбовали с Таней, с плоской посередине скалой, с мягкой и шелковистой морской травой, омываемой тёплой, приливной волной. То, - повышаясь, то - понижаясь, - ложе нашей любви заливая, всхлипывая и причитая, жалуясь будто - на что-то, волна словно шепчется с нами, затягивая под скалу её - жёлтый, красивый такой, купальник, а - из трещин наскальных, - замерев, десятки выпученных глаз морских пауков любознательных, с восторгом глазели на нас… То, - я - на ней, то - она на мне, проводили мы так, несколько своих медовых, незабываемых дней. Под - тёплого, июльского моря волнами, бутылки с напитками - не охладить, но упоённые жаркими днями, про них забывали, и, как могли сохраняли, - меж нами возникшую волшебную, тонкую нить. Но знать, что нашей любви - это последнее лето, и - ей и - мне, было - больней всего, это! Но, как и всё хорошее, оно стало быстро кончаться, и - вскоре, нам с ней, пришлось навсегда распрощаться… . (Продолжение следует)