А я люблю именно их, когда у памятника на Тверской не устраиваются пышные шоу, а просто собираются люди. Вспомнить. Почитать стихи. Пообщиться. Прикоснуться к чему-то высокому и трудно объяснимому. Если 6-го июня бываю в Москве, я всегда прихожу сюда. И продолжается это уже четверть века, с такого же «некруглого», как нынешний, 1978 года. В то утро Вера Линькова (потом известная писательница, ведущая программ на «Радио России») разбудила нас позвякиванием стаканов. Девчонки по очереди приоткрывали глаза и больше уже не могли их закрыть – на столе стояла бутылка шампанского! Мы, живущие только на сорокарублевую стипендию без каких-либо поддержек из дома, могли позволить себе подобную роскошь один-два раза в год, не чаще. Целых четыре с полтиной – на такие деньжищи пять дней питаться можно! В честь какого же это праздника? Дни рождения у всех не скоро, зачеты уже сданы, а до первого экзамена еще три дня. Я не выдержала и поинтересовалась, кто же у нас именинник. – Александр Сергеевич, – спокойно ответила Верка, нарезая ломтиками последнее яблоко. Ну конечно! Как же мы могли забыть! Подняли тост за любимца муз. Потом долго спорили о Гончаровой, относилась ли она к «гениям чистой красоты» или была злым гением в судьбе Пушкина. Сошлись на том, что красотки поэтам ни к чему, и дурак Сашка, что упустил в свое время Марию Раевскую – вот пара была бы! Изучать толстый учебник «Критика буржуазной печати» после шампанского и таких разговоров стало просто невмоготу, и мы, послонявшись по общежитию и собрав с десяток единомышленников, поехали к памятнику. Прихватили мы с собой и мою подругу, тамбовскую поэтессу Наталью Никишину. Она тогда еще не училась в литинституте, но по эрудиции, художественному вкусу, поэтическому и актерскому дарованию эта юная девочка превосходила многих моих дипломированных знакомых. И вот теперь, слушая в десятый раз из уст восторженных москвичек «Я помню чудное мгновенье…», Наталья шипела: «Они что, ничего другого не знают?» Поначалу нам понравился парень, который выдавал что-то своего сочинения о том, какой плохой Дантес. Но и он закончил выступление строчками из «Письма Онегина». А мы недолюбливали любовную лирику. Студенчество поздних брежневских лет интересовало только то, на чем был негласный запрет: политика и социальные проблемы. И Пушкина мы уважали, поскольку в его творчестве каждый мог найти себе, что хотел. Когда очередная вспотевшая от волнения инженю дочитала «Я вас любил», Наталья смяла сигарету, отодвинула очередного кандидата на выступление и встала перед толпой. Она обвела людей недобрым взглядом и, не сообщая ни автора, ни название стихотворения, начала. Свободы сеятель пустынный, Я вышел рано, до звезды; Рукою чистой и безвинной В порабощенные бразды Бросал живительное семя – Но потерял я только время, Благие мысли и труды… Толпа замерла. Кто-то радостно кивал в такт – видимо, вспомнил, видимо, проняло. Большинство же смотрели недоуменно. А Наталья почти с ненавистью резала слова, тыча пальцем в это благодушное сборище. Паситесь, мирные народы! Вас не разбудит чести клич. К чему стадам дары свободы? Их должно резать или стричь. Наследство их из рода в роды Ярмо с гремушками да бич. Ей захлопали всего три-четыре человека. Люди чувствовали себя оскорбленными, но не поняли, кто больше их задел: поэт или эта злая девочка. Кто-то попросил почитать еще, но Наташа отрезала: «Хватит!» Мы сразу двинулись к метро, но это не спасло – он уже увязался за нами, маленький серенький человечек с невыразительными чертами лица. – Девушка, а чьи стихи вы читали? – Пушкина. Александра Сергеевича. А что, нельзя? – А почему именно ЭТИ? – Потому что их редко читают. Незатертые. А вам что, Пушкин не нравится? Мы мягко нападали на него, прекрасно зная, что играем с огнем, прекрасно понимая, откуда этот товарищ и почему, несмотря на наше хамство, он ни в какую не отстает. На платформе девчонки разбежались по разным вагонам, я специально отвлекла его и отпустила, когда поезд с Никишиной уже тронулся. Сказала, что этих студенток совсем не знаю, что я здесь проездом и сегодня же отправляюсь в Саратов. Для убедительности пришлось проехать до Павелецкого вокзала – серый человечек потерял ко мне интерес только около касс. В общаге будущие журналисты продолжили пушкинский день. Пели под гитару Окуджаву, Наташа снова декламировала «Сеятеля» и «К Чаадаеву». А кто-то к слову принес выписки из «Философских писем» и теперь читал горькие, во многом пророческие строки Петра Яковлевича о нашей многострадальной родине… В годы перестройки выступления у памятника были куда разнообразнее. Хитро извлекая цитаты из произведений, Пушкина представляли прямо-таки революционером, чуть ли не террористом. Потом на трибуну повадились представители разных партий и движений, и вместо стихов под печальным бронзовым поэтом звучали всевозможные лозунги. Сейчас и они стихли. А народ все приходит 6 июня на Тверскую. Почитать и послушать. Приобщиться.