Семь месяцев в Израиле жара. Четыре месяца – промозглая погода. То душит астматический шараф. То мерзкий дождь здесь – кара для народа. Как в старости нам схожести нудны, когда известны альфа и омега! А здесь нет листопадной тишины и хруста подмороженного снега, и нежной серебристости берёз, и тополиный пух не докучает, а ностальгия бередит до слёз. Не только сердце – и душа скучает о том, что было и прошло, как флирт, что здесь с годами растеряли все мы – исчезли встречи у кухонных плит, где в трепотне решались все проблемы, где, истину в стакане не найдя, её мы сами мудро изрекали, и понося умершего вождя, в живом вожде порядочность искали. Здесь всё не так, а главное, что мы уже не те, уже совсем другие, другая явь, другие видим сны, и годы связаны уже в снопы тугие.