Из разговоров с Ольгой Троян*, дежурной поверхностной подстанции шахты им. Фрунзе /Из «Записных книжек энергетика шахты»/ - 1 - – «Ну почему, скажи, нельзя тебе писать стихи нормальными словами? А вместо них ты ставишь вдруг тире, как будто неизвестно между нами, что *лядью можно и не *лядь назвать, а *уем я не назову *уишко. И если захочу кому-то дать, назвать любовью – это будет слишком. *ернёй зовут любую ерунду, а мандавошкой – падлу и скотину. И сам ты можешь так рыгнуть в дуду, что за версту услышу я и стыну. Когда в стволу зависла, помнишь, клеть? – как ты разделал высшее начальство за то, что лишь изволили посметь принять в твоих решениях участье! Ты матерился, словно вертухай на беззащитного и немощного зэка. Удивлена, как не подняли хай три властью наделённых человека. И из подъёмника безропотно ушли, а после благодарность объявили. А ведь они напакостить могли! Меня они вот этим удивили. Но не о них затеяла я речь, а о стихах, что нам порой читаешь. Интеллигентность хочешь в них сберечь? – но этим, знаешь, многое теряешь. Когда писать ты будешь обо мне, а что писать ты будешь – это знаю, меня рисуй хоть в злате, хоть в говне, но лишь такой, какою я бываю. И речь оставь такой, какая есть, слова мои испытаны ведь зоной. В них суть моя и, если хочешь, честь, хоть кто-то её видит и говённой». * – «Оля, Оля, знаешь и сама все ответы на свои вопросы. Кстати, я давно писать бы бросил: не хватает воли и ума. Кто-то заставляет каждый день карандаш хватать и под диктовку заготавливать словесную поковку для совсем-то мне ненужных дел. Что пишу – стихами я не чту, нашу жизнь лишь скупо отражаю. Хоть её не очень уважаю, но другой не вижу, и не жду. Соответствует ей наша речь вполне. И бумага, может быть, всё стерпит. Но о ком пишу не все ведь стервы, большинство их просто любы мне. Потому, чуть речь их приукрасив, Или, что-то в речи пропустив, сохраняю, собственно, мотив. Это что – недопустимо разве? И зачем выпячивать всегда никому ненужную горбатость? У тебя излишняя предвзятость. Но, однако, это ерунда, что скажу я «титька» или «грудь». Это вовсе непринципиально – буду речь я отражать буквально или в ней оставлю только суть. Кстати, знатоки меня в другом – в нецензурных мыслях упрекают, матерщинными мои стихи считают. Так что – виноватый я кругом. Ну, а мне на это наплевать. И тебе я, как мужик, скажу: речь твою в нюансах отражу, если буду о тебе писать». * Ольга Троян семнадцатилетней девчонкой за сбор колосков на скошенном пшеничном поле получила большой срок. Семь лет своей изнич- тоженной молодости провела в тюрьмах и лагеря, но сохранила в себе много человечного. Очень начитанная, с хорошей памятью и собственными суждениями о многих и многом, красивая, с остроумной и очень колоритной речью, она резко выделяется на фоне других женщин нашего ЭМО. 60-е годы