Сегодня я не помню ни строки из Лермонтова, Пушкина, Кольцова. И виноваты в этом не враги, а шахтный газ, что подарил мне слово, обогатив на век мой лексикон и на мозги подействовавший как-то, что, не особо навредив им, он меня способен усадить за парту забытые стихи учить опять. Но всё ж навряд ли я осилю это. «С частичной амнезией можно стать, мой друг, посредственным поэтом. Но это тебе вовсе ни к чему. Ты энергетиком хорошим быть способен. И я твои волненья не пойму, ведь инженерный ум твой не раздроблен». По-дружески утешил врач меня и, что могу работать, выдал справку. Но всё же жар какого-то огня печёт порой то слева, а то справа. И допекает рифмоплётства зуд. Но с ним приходит сердцу облегченье. Хотя переживу, конечно, суд, где вижу собственное в жизни назначенье истцом, ответчиком, защитником, судьёй. Но весь процесс донельзя так запутан, что неспособен нынче разум мой одновременно быть и ангелом, и Брутом. Но Пименом позволено мне быть, без памяти фиксировать событья, за это самого себя любить. Запрещено лишь по утраченному выть мне. 60-е годы