И наяву мне часто снятся сны...
И наяву мне часто снятся сны.
Чуть-чуть глаза прикрою я, и вижу
картины той, чужой уже страны,
которой не было, однако, ближе.
Ведь там я вырос, там я возмужал
и знал успехи, ведал пораженья;
храня всё в памяти, оттуда уезжал,
когда Союз постигло пораженье.
Апокалипсис к нам тогда пришёл,
всем овладели хаос и разруха.
А новых лозунгов фальшивый шёлк
был отвратителен, как грязная порнуха.
Страна украла сбереженья все
у стариков, у целого народа.
Тогда ж взошёл невиданный посев
моральных и психических уродов.
Антисемиты стали угрожать,
запахли кровью шёпоты и слухи.
И стало ясным – надо всем бежать,
забыв про достиженья и заслуги,
и беззаветную к отечеству любовь,
и про труды на стройках коммунизма,
про содержание высоких слов
и чувства нашего патриотизма.
Но душу ел сомнений вязкий дым:
как жизни начинать на новом месте? –
насколько это проще молодым, –
а старикам… пусть даже они вместе…
И годы, годы грузом на плечах,
хоть утешают искренне нас дети.
Однако, трепет сердца вмиг зачах,
когда Сохнут нас в Тель-Авиве встретил.
Через такое каждый здесь прошёл
и помнит старого аэропорта зданье.
Его увидев, испытал я шок,
и в душу с ним вошло очарованье
радушием встречающих людей,
с кем здесь нам век свой доживать придётся.
И это после множества ночей,
когда казалось – сердце разорвётся.
И сразу ясный наступил покой,
и захотелось преклонить колено
пред маленькой великою страной,
единственной во всей вселенной.
Немало лет прошло уже с тех пор.
И с первых дней влюблён я в свой Израиль.
И хоть арабский мучает террор,
и хоть народ правительством изранен,
не очень умною политикой его, –
она порой совсем недальновидна, –
Израиль всё ж часть сердца моего! –
и признаваться в этом мне не стыдно.